Стамбульский ребус

Дворец Османов

Когда мы подъехали к главным воротам дворца Топкапы — Баб-и Хумаюн, или Августейшим воротам, лучи солнца нежно переливались, проглядывая сквозь облака. Здесь на протяжении многих веков обитали властители мира. Прошло минут пятнадцать с тех пор, как мы попрощались с Адемом Йезданом. Он только и делал, что пытался повесить всех собак на Намыка Карамана. Свои обвинения Адем-бей подкреплял вполне логичными объяснениями, рассказывая, какой мотив был у хирурга для убийства Недждета и остальных. Я бы не обратил особого внимания на его рассуждения, если бы не звонок Зейнеп — после него я слушал Адема Йездана с большим интересом. Ладно я, но и мой напарник, которого весь разговор так и подмывало развязать ссору, в конце беседы ни слова ему поперек не сказал.

Как только мы покинули здание, я рассказал Али все, о чем мне доложила Зейнеп. Он был совершенно сбит с толку. Мы перестали понимать, на ком или на чем нам следует сосредоточиться в дальнейшем расследовании. Все зацепки вели в тупик, улики никуда не выводили. В таком состоянии мы и оказались у дворца Топкапы, где работала Лейла Баркын.

Мы оставили машину недалеко от дворца — на парковке рядом с фонтаном Ахмеда III. Это сооружение было украшено великолепными каллиграфическими надписями, прекрасной плиткой с изображениями тюльпанов, гиацинтов и роз, изящной резьбой по мрамору и позолотой.

По пути к главным воротам прямо у фонтана Али случайно попал в кадр молодой туристки. Девушка совсем не расстроилась. Напротив, если мои глаза меня не подвели, она с симпатией посмотрела на нашего шалопая.

Али понял, что оказался в кадре, и поспешил отойти в сторону.

— Простите… — довольно прилично сказал он по-английски, но суровый взгляд из-под нахмуренных бровей не располагал к общению. Хорошо, что это не смутило девушку — она расплылась в улыбке.

— Ничего страшного, — приветливо ответила она. — Я сделаю еще одно фото.

Заметив, что Али, не меняя выражения лица, пристально смотрит на нее, она вежливо указала на ворота и уступила ему дорогу.

— Спасибо… — пробормотал Али и зашагал дальше, мимо девушки и старого фонтана. Я поспешил за ним. Мы сделали несколько шагов, и он, заметив мой многозначительный взгляд, начал озираться по сторонам.

— Что случилось, инспектор?

Я собирался отчитать его — мол, можно было и улыбнуться девушке. Но в этот момент зазвонил телефон. Это была Евгения. Мы не разговаривали со вчерашнего дня. Обычно она звонила каждый день, но, очевидно, ей это начало надоедать. А мне даже в голову не пришло позвонить самому.

— Привет, Евгения… — поприветствовал я ее. Али заметил мое немного возбужденное состояние и по-мальчишески заулыбался. — Я как раз собирался тебе позвонить…

— Не обманывай меня! — сказала она с грустью в голосе. — Ты обо мне даже не вспомнил.

— Еще чего! Только утром разговаривал о тебе с Демиром…

— С чего бы это?

— Насчет завтрашнего ужина. Предупредил, чтобы они не опаздывали. Иначе ты очень расстроишься.

— А как насчет тебя?

— А что я?

— Сможешь приехать вовремя?

Я не мог сказать ей, что все зависит от хода дела, и если появится какая-то новая улика, то могу не приехать совсем.

— Конечно… — ответил я уверенно. — Конечно, смогу… Не переживай, постараюсь приехать пораньше.

— Постарайся, пожалуйста, Невзат, — умоляюще попросила она. — Смотри, специально звоню тебе накануне. Пожалуйста, завтра не опаздывай. Ты ведь практически хозяин дома. Будет неудобно, если опоздаешь.

— Хорошо… Не волнуйся, приеду пораньше. Что-нибудь нужно? Могу купить по дороге.

— Ничего не нужно. Просто приезжай, — последние слова она сказала без всякой грусти, раздражения или обиды. Я почувствовал себя счастливым. Наверное, я и правда люблю эту женщину.

— Буду на месте раньше всех. — Обернувшись, я увидел, что Али смотрит на меня хитрющими глазами. Надо было заканчивать. — Тогда до завтра.

— Хорошо… Береги себя, Невзат… Будь осторожен.

— Ладно, ладно… Ты тоже береги себя.

Не успел я положить трубку, как Али ни с того ни с сего обрушился на меня со своими разговорчиками.

— Евгения-ханым — прекрасная женщина. Какой прием она нам устроила у себя в «Татавле» в последний раз… И вас сильно любит… Прямо как… как ваша жена…

Вот так поворот, не хватало мне Демира с Йектой, теперь еще и Али за меня взялся. Я посмотрел на него недовольно — хотел напомнить, что это, в принципе, не его ума дело, но увидел, как он смотрит на меня, и не стал ничего говорить. У него и в мыслях не было никаких шуточек или издевательств. Он говорил искренне.

— Так и есть, — сказал я, пытаясь снять напряжение. — Она прекрасный человек. — Несмотря на все усилия, мой голос по-прежнему звучал слегка раздраженно.

— Извините, если я сморозил что-то не то, инспектор. — Нет, он не обиделся, просто смутился. — Язык мой — враг мой…

Я положил руку ему на плечо.

— Не говори глупости, Али. Я знаю, что ты без всякой задней мысли. Но в наших с Евгенией отношениях пока все немного сложно.

Он вздохнул — как будто это не я, а он был в тупиковом положении — и сказал:

— С отношениями всегда так.

— Нет, Али, не всегда. Мы сами порой все усложняем. — Он пытался понять меня, и я повторил: — Да, мы сами.

Я хотел было привести в пример его отношения с Зейнеп, но потом передумал.

— Не усложняй мы — все было бы просто отлично, но нас не остановить… Ладно. Как-нибудь устаканится. Пойдем, надо поговорить с Лейлой…

Тема была закрыта. Мы быстро прошли через Августейшие ворота и оказались на Алай Мейданы — Дворе войска. Здесь мы вынуждены были сбавить скорость. На дороге, ведущей ко вторым воротам, было настоящее столпотворение. Кого здесь только не было — испанцы и немцы, американцы и японцы. Мы пытались пробраться через толпу туристов. У каждого из них на шее или в руках было по фотоаппарату. Больше всего внимания привлекали гиды: в руке у каждого — флажок страны, откуда приехали туристы, а сами они были похожи на петухов, которые возятся со стайкой кур в курятнике: постоянно оборачивались, чтобы не потерять кого-нибудь из группы. По их уставшим лицам было понятно, что это им не особо удавалось.

Мой взгляд скользнул влево — на церковь Святой Ирины. Прямо перед ней стоял небольшой фургон. Четверо человек с помощью лебедки осторожно спускали из него огромное пианино. Скорее всего, готовились к предстоящему концерту. Мы сделали несколько шагов вперед и почувствовали прохладный бриз. Он налетел справа, со стороны Черного моря, и хранил следы бури, которая злилась и бушевала всего час назад. Нам на голову падали капли дождя с ветвей платанов, которые росли по обеим сторонам аллеи. Из толпы туристов доносился разноязычный говор. Они вдруг напомнили мне об иностранных послах, которые во времена Османской империи спешивались со своих лошадей в этом дворе и только так могли попасть во дворец. Я задумался о судьбе империи. До чего же странно было разгуливать по территории дворца, который порядка четырех сотен лет служил государству Османов. Я где-то читал, что когда умер султан Мехмед Завоеватель, двадцать пять тысяч человек собрались на этой площади, чтобы проводить его в последний путь. Возможно, площадь вмещала и большее количество людей. Гул на площади, вековые деревья, ветви которых сплетались где-то высоко в небе, окружавшие дворец многовековые стены… Я погрузился в этот мир, но вдруг очнулся — кто-то резко крикнул:

— Эй, братец, куда это ты?!.

Я оглянулся и увидел, что молодой кривоносый охранник остановил моего напарника: он показывал на пистолет, торчавший у Али из-под кожаной куртки.

— Сюда нельзя с оружием.

Али проявил сдержанность, которой я от него совершенно не ожидал.

— Мы из полиции. Из полиции, братец. Понимаешь?

Но, видимо, мы охраннику не слишком понравились, и он продолжал придираться.

— Ваши документы… Предъявите документы.

Али посмотрел на меня, как будто спрашивал разрешение по-своему разобраться с парнем, но я сделал вид, что не заметил этого, и протянул удостоверение.

— Старший инспектор Акман. Невзат Акман.

Али тут же сообразил, что от него требуется, и сунул свое полицейское удостоверение под нос охраннику.

Тот успокоился, но по-прежнему проявлял настойчивость.

— Вижу, — сказал он. — Что вы здесь делаете?

Али чуть было не взорвался, но я, не обращая на него никакого внимания, ответил:

— У нас встреча с директором музея.

— С каким именно?

Ну точно либо встал не с той ноги, либо просто нарывался на неприятности. Али был на пределе.

— Что значит «с каким именно»? Сколько у вас тут директоров?

Охранник был не из тех, кто легко сдается.

— Три, — он тоже перешел на повышенный тон. — С кем именно вы встречаетесь?

У нас было столько дел, что разбираться сейчас еще и с ним, тратить на это время было бессмысленно.

— Мы собирались встретиться с Лейлой Баркын, — ответил я.

— Ну тогда порядок. — Он махнул рукой на массивные ворота с башнями по краям. — Пройдите через Баб-ус-селям — Врата приветствия.

Я уже повернулся в сторону ворот, но Али либо не понял, куда идти, либо сделал вид, что не понял.

— Пройти через что? — спросил он.

— Баб-ус-селям.

Ну все, Али наконец нашел способ поглумиться над парнем.

— Что еще за бас-бюс? — гаркнул он. — Тебе здесь Саудовская Аравия, что ли? Говори по-турецки!

Охранник покраснел, но отступать не стал.

— Что я могу сделать, если ворота так называются…

Охранник все правильно говорил, но Али решил добить его.

— Плевать мне, как они называются! Неужели по-турецки никак не можешь объяснить?..

Охранник сглотнул и начал отвечать, заикаясь:

— Ну… Их еще Средними воротами называют… Орта капы…

— Так и говори: Средние ворота. Чего тут выпендриваешься перед нами — персидский, арабский…

— Вы только неправильно не поймите…

— Мы-то как раз все правильно понимаем, ты, главное, по-турецки говори.

— Вам туда… — охранник начал по отдельности проговаривать каждое слово. — К Средним воротам… Когда через них пройдете, окажетесь во втором дворе. Там еще аллея с деревьями по краям, идите по ней. Баб-ус-саадет… — Увидев, что Али нахмурился, он осекся. — Если вы пройдете через следующие ворота, известные как Врата счастья, попадете во внутренний двор Эндерун. Там попросите кого-нибудь из сотрудников проводить вас в кабинет директора.

— Спасибо, дорогой, — сказал Али, поправляя форму на парне. — Впредь будь повнимательнее, когда говоришь с полицейскими. Я человек мирный, но если тебе попадется кто-то менее дружелюбный, он быстро вправит тебе твой кривой нос.

Это уже ни в какие ворота не лезло.

— Пошли, Али, — сказал я, поторапливая его. — Лейла-ханым ждет нас.

Ворота Баб-ус-селям, располагавшиеся между двумя башнями, которые походили на два массивных копья, торчащих из земли, распахнули настежь свои кованые железные створки. Перед воротами собралась огромная толпа туристов. Тут не то что внутрь было сложно пройти — мы с трудом пробрались сквозь эту массу людей разных национальностей и конфессий, говоривших на непохожих языках. Как и следовало ожидать, Али быстрее справился с этой задачей: он уже практически добрался до первого охранника, который стоял перед турникетом. Мне удалось собрать все свои силы и начать пробираться через многоликую толпу, которая раскачивалась как бушевавшее море. Я проскользнул между рыжебородым англичанином и арабкой, укутанной в черную паранджу, после чего, сбив с головы японца шляпу в стиле сафари, наконец добрался до турникета. Преодолев это препятствие ценой неимоверных усилий, я выпалил:

— Что это тут такое творится?! И так каждый день?

Охранник на входе с выражением полной отрешенности указал на металлодетекторы.

— Вчера у нас все сломалось. С тех пор такое столпотворение. Говорят, техническая поломка. Со вчерашнего дня так и не сделали ничего. — Он поднял ручной металлоискатель. — Запускаем по одному, каждого надо проверить вручную. На это много времени уходит, вот очередь и растет без остановки… Хотя у нас тут каждый день народ. Только во вторник немного отдыхаем, когда музей закрыт. Дворец уже не справляется с такой кучей посетителей. Мучение для туристов и для нас, но особенно — для дворца. Администрация должна что-то придумать.

Говорят же: тронь человека — и он тебе столько всего расскажет!

Оставив охранника разбираться с толпой, мы прошли через Врата приветствия и попали во второй двор. Тут было спокойно и просторно. По периметру симметрично посажены кипарисы. Слева расположились султанские конюшни, Высокий Диван с Башней справедливости и вход в гарем. Справа — кухни и залы, в которых выставлялись серебряная и фарфоровая коллекции. Позади нас, по одну сторону от ворот Баб-ус-селям, находился лапидарий с мусульманскими надгробными плитами и фрагментами дворцовых построек, с другой — зал с резными золочеными каретами.

Мы оказались перед пятью дорожками. Али колебался, какую выбрать. Я уже хотел помочь ему, но он и сам справился.

— Молодец, Али, — похвалил я его. — Ты выбрал Дорогу падишаха.

— Дорогу падишаха?

— Да, это путь, который ведет от Баб-ус-селям к Баб-ус-саадет, — сказал я, подмигнув ему. — То есть, говоря по-турецки, от Ворот приветствия к Вратам счастья…

Он рассмеялся.

— Не обращайте внимания, инспектор. Я немного хотел прищучить охранника — больно уж он кичливый. Будем говорить так, как называли ворота наши предки. Но было бы неплохо, если бы люди знали и турецкие варианты названий. Я ж ни слова не знаю по-арабски. — Он замолчал, а потом, почесав затылок, спросил: — А вы откуда знаете старые названия?

— Кажется, я уже говорил, что это все благодаря маме. Своей любовью к истории я обязан ей.

Этим я только раззадорил своего напарника, который пытался идти в ногу со мной по дороге, с обеих сторон обсаженной кипарисами.

— Ваша мама была историком?

— Лишь отчасти. Она была учительницей. Учительницей истории. А отец, если помнишь, был учителем литературы. Собственно, в школе они и познакомились. Она была не из тех, кто относится к своему делу спустя рукава. У нее были свои принципы и идеалы. Она обожала свою работу и делала все возможное, чтобы привить ученикам любовь к своему предмету: книги, журналы, конференции. Я тоже в стороне не остался. Она с раннего детства водила меня по всем музеям Стамбула. Сюда мы приходили неоднократно. Дворец Долмабахче, дворец Бейлербейи, собор Святой Софии, Цистерна Базилика, Малый Влахернский дворец, Семибашенный замок Едикуле, монастырь Хора…

Я мог еще долго продолжать этот список, но Али вдруг помрачнел.

— И вам не было скучно?

— Скучно? Каждый поход в музей был для меня настоящей пыткой. Но я никак не мог признаться в этом маме. Она была очень современной женщиной. И своего единственного сына хотела воспитать в том же духе. У нас дома было три обязательных условия: книги, театр и музеи. Я очень любил читать, брал в основном, как ты и сам догадываешься, детективные романы. Театр тоже был неплох, особенно мне нравились комедии. Но я на дух не переносил музеи. Особенно такие, в которых затхлый запах чувствуется с порога: все внутри бунтовало, меня чуть ли не тошнило в таких местах.

Не дав мне договорить, он выпалил:

— Но позже, видимо, музеи вам стали нравиться… Иначе вы бы не знали столько всего.

— Ты прав, — ответил я, глубоко вздохнув. — Но это случилось гораздо позже. После того как мама перестала водить меня на экскурсии.

Он растерянно посмотрел на меня, не понимая, что я имею в виду.

— Со мной кое-что произошло, Али. Неудачный опыт, так сказать. Мне тогда было около восьми лет, и мы отправились в музей Долмабахче. Там как раз была на экскурсии какая-то делегация из Америки. Яблоку негде упасть — еще хуже, чем здесь сегодня. И вот представь: в этой толпе я вдруг теряю маму. Увязался с какими-то людьми и потерялся. А когда уже додумался посмотреть по сторонам, мамы нигде не было. Только представь, какой страх и паника охватили меня: я, ребенок, расплакался посреди этой толпы. Но из-за шума-гама меня никто не слышал. Я начал задыхаться, потом потерял сознание. Пришел в себя во дворцовом саду: кто-то пытался напоить меня водой. Бедная мама стояла рядом, держала меня за руку и с огромной тревогой смотрела на меня. Белая как полотно, она дрожала как осиновый лист. После этого случая мама больше никогда не брала меня с собой в музей. Много лет спустя, уже после маминой смерти, я нашел ее дневник. Помню, как она огорченно писала: «Хочу, чтобы Невзат стал образованным и культурным человеком. Потому что наша страна нуждается в интеллигентных людях. Но не думаю, что моей мечте суждено сбыться. Он парень с норовом и, похоже, не интересуется ни наукой, ни искусством. Я пыталась увлечь его театром, чтением, историей. Но ничего не вышло. Если я буду упорствовать и дальше, то, боюсь, будет только хуже. Что поделать, видимо, мы не всегда получаем то, что хотим. Да, он наш сын, но он не унаследовал ни моей любви к истории, ни отцовской страсти к литературе. Не о том мы мечтали. Наверное, сами виноваты. Самое ужасное состоит в том, что у нас были некоторые ожидания. Но Невзат не обязан идти по нашим стопам, он совершенно другой человек, у него свой характер, вкусы и предпочтения. Факт остается фактом: какими бы благородными ни были наши идеалы, их нельзя навязывать никому, даже собственному ребенку…» В то время, когда я читал эти строки, я только начал работать в полиции. Я был вспыльчивым парнем и считал, что в одиночку могу побороть все зло этого мира. — Тут я посмотрел на Али. — Другими словами, я был таким же, как ты сейчас.

— Как я? — спросил он с недоумением.

— Один в один, — подтвердил я, точно зная, что в лице Али вновь столкнулся со своей молодостью. — Сначала кулаками размахивал, а потом думал. С головой нырял в водоворот событий, даже не разобравшись, что к чему. Думал, что способен распутать самые сложные преступления по щелчку пальцев. Поэтому мне часто доставалось. Иногда живого места на теле не было. — Али начал хохотать. — Это не смешно, Али. Тут нечем гордиться. Мне повезло: я образумился до того, как схватил шальную пулю. Но с тобой все будет совсем по-другому.

Он с непреклонной самонадеянностью пробормотал:

— Не волнуйтесь. Бог даст, со мной ничего не случится.

— В том-то и дело. Вместо того чтобы на бога надеяться, лучше бы с головой поработал… — начал было я.

— Не будем об этом… — перебил он меня. — Мы же про вас говорили. Интересно, а что потом случилось?

— После смерти матери я поумнел. Должно быть, что-то у меня в мозгу шевельнулось и слова, которые я прочитал в дневнике у мамы, как-то повлияли на меня. Мне стало не по себе, и внутренний голос — моя совесть — начал нашептывать… В общем, я начал ходить в музеи в память о маме. Проводил время, подолгу рассматривая памятники, фрески, фарфор, резьбу по дереву, рукописные книги, мастерски выполненные каллиграфические надписи, гравюры, миниатюры и рисунки в стиле эбру[51]. Рассматривал, даже если ничего не понимал. Но потом я начал вникать, но изучение мое было не глубоким, а очень поверхностным, дилетантским. Самое странное в том, Али, что мне понравилось учиться. Даже затхлый музейный запах, от которого меня до этого воротило, полюбился мне. Ну а потом я, как и мама, начал выписывать журналы, ходил на экскурсии в сопровождении гидов, пару раз даже ходил на конференции послушать. Сейчас, конечно, я не так активен, как раньше, но когда выйду на пенсию, буду уделять истории гораздо больше времени.

Нечто похожее на тень огорчения появилось на лице у Али.

— Если бы только ваша мама знала все это! Она бы обрадовалась.

— Я уверен: она была бы на седьмом небе от счастья. Но что поделать? Ничего уже не исправить. Мой тебе совет: хотя бы разок сходи в музей. Начни с Археологического. Он совсем рядом с парком Гюльхане. Это как путешествие во времени. — Я заметил, как в его глазах вспыхнул огонек, и спросил: — Неужели ходил? — Огонек во взгляде Али погас.

— Нет, инспектор. Вы же сами знаете, как я могу пойти? У нас тут каждый день что-нибудь происходит, преступление какое-нибудь…

Укорять его дальше не было смысла.

— Знаю, знаю, но разок все-таки сходи. Тебе понравится. Вот что еще скажу: отправляться в Топкапы, не посетив перед этим Археологический музей, совершенно бессмысленно. — Я помолчал, потом добавил: — А еще лучше отправляйся в собор Святой Софии. Все эти строения дополняют друг друга. Обойди все.

— Есть, инспектор, — пробормотал он.

— Только не делай это ради меня, Али. Я не могу приказать тебе посетить музей. Могу лишь рекомендовать. Потом ты мне обязательно скажешь спасибо.

Но Али было не до музеев.

— Это третьи ворота, да, инспектор? — спросил он, показывая на Баб-ус-саадет и явно желая сменить тему разговора. — То есть мы уже прошли через двое ворот?

Значит, он не хотел продолжать беседу, ну а мне оставалось только с уважением отнестись к его выбору. Я принялся подсчитывать количество ворот во дворце.

— Да, это третьи… Первые — Баб-и Хумаюн, Августейшие ворота. Они выполнены в персидском, то есть иранском стиле. Вторые, мы через них только что прошли, — Баб-ус-селям, Врата приветствия, — в западноевропейском стиле. А третьи ворота — Баб-ус-саадет, Врата счастья, — построили в традиционном турецком стиле. Все ворота показывают нам, что дворец представляет собой синтез архитектурных стилей трех основных цивилизаций — персидской, турецкой и европейской. В то же время здесь заложена еще одна идея: Османская империя была государством мирового значения, мультикультурной империей. Каждая комната, каждый зал и сад, каждое дерево и фонтан здесь имеют символическое значение: религиозное, общественное или политическое. Каждый уголок дворца хранит сотни, большей частью горьких, воспоминаний и ужасающих историй.

Али слушал внимательно, маска спала с его лица, и вместо нее появилось неподдельное удивление. Если бы я не поторопил его, он так и остался бы стоять в изумлении перед Баб-ус-саадет — воротами, напоминавшими походный шатер тюркских каганов. Здесь прежде проходила церемония восшествия на престол нового султана, праздновали религиозные праздники.

Мой напарник с трудом отвел взгляд от Ворот счастья, чтобы успеть за мной. Мы снова смешались с толпой. Прошли под довольно широким навесом, поддерживаемым симметрично расположенными шестью белыми и зелеными мраморными колоннами. Во время церемоний здесь устанавливали золотой трон, инкрустированный драгоценными камнями, на котором восседал султан. Наконец мы попали во внутренний двор — внутренние покои османских падишахов. Во времена империи здесь было их личное пространство, в котором, в отличие от шума и беготни наших дней, царила строжайшая тишина. Али с восторгом смотрел на Зал аудиенций — Арз Одасы. Здесь султан встречал иностранных послов, выслушивал придворных и отдавал приказы отправлявшимся на войну полководцам. Конечно, сейчас я не собирался знакомить своего напарника с Залом аудиенций. Мы пришли сюда по делу — расследовать убийство. К тому же одна из трех директоров этого дворца, который служил династии Османов около четырехсот лет, была в числе подозреваемых.