Стамбульский ребус

Кровавые реки

— Только у Аллаха есть право забирать жизнь… — кипятился Али, садясь на стул по другую сторону стола. Он отводил душу: вываливал все, что накопилось, пока мы молча слушали Омера. — Суфийский путь? Важно, оказывается, не то, что в Коране написано, а то, как это толкуют… Вот бредятина!

Примерно полчаса назад мы отправили Омера обратно в камеру к его собратьям. Насколько Али был недоволен результатом допроса, настолько же Омер нервничал, покидая кабинет. Он по-прежнему думал, что мы выдадим его Элвину из ЦРУ. Хоть меня и терзали сомнения относительно виновности нашего подозреваемого, но не настолько, чтобы полностью открыть ему свои карты или отпустить на свободу. Я лишь пообещал, что мы еще раз рассмотрим его дело. Но даже такой сдержанный поступок с моей стороны Али считал слишком большой честью. Он-то полагал, что нам вообще нужно устроить Омеру головомойку. На самом деле он злился на меня, но, поскольку не мог выплеснуть свой гнев на начальство, сосредоточился на подозреваемом. В итоге мой горячий напарник не выдержал и довел до моего сведения:

— Не стоило его так просто отпускать, инспектор… Лежит он теперь в камере и посапывает себе, как младенец. Надо было припереть его к стенке, как это сделали ребята из антитеррора. А мы тут с ним, как с другом в кафе, беседуем, цацкаемся, понимаешь! Он даже не испугался!

Я несколько раз моргнул, чтобы облегчить боль в глазах от недосыпа, и заметил:

— Припугнув его, мы бы ничего не добились, Али. Если бы там что-то было, парни из антитеррора наверняка что-нибудь да откопали бы. Они лучше меня и лучше тебя знают, как разговорить человека. Омер прошел через них, значит, прошел бы и через нас. — Боль в спине снова напомнила о себе. Я осторожно откинулся назад и продолжил: — К тому же мне показалось, что парень ничего от нас не скрывал. Если узнаем, что все это правда, то я не удивлюсь.

Али с недовольным видом опустил разбитую нижнюю губу.

— Что-то сомневаюсь. Он пытался обмануть нас. Только посмотрите, с каким восхищением он говорил об этом чертовом Максуте. Выставил перед нами настоящим героем террориста, который, не раздумывая, убивает невинных людей. — Он зло вздохнул. — Нет, инспектор. Этот Омер нам тут лапшу на уши вешал. Возможно, они убили Мукаддера Кынаджи из-за тариката. Планировали, небось, прибрать к рукам все его имущество и тратить на проведение актов. Не знаю, как именно, но остальные убийства тоже могут быть как-то связаны с этим делом. Простите, но тут я с вами не согласен, инспектор. Парень пытается обвести нас вокруг пальца… Он же тут просто-напросто издевался над нами…

Али опять выстроил новый сценарий у себя в голове. Все свои подозрения он оформил в какую-то схему, от которой приходил в неописуемый восторг при каждом удобном случае. Отличный способ для развития воображения, но совершенно бесполезный для поиска убийц.

В четыре утра силы все-таки покинули меня: с покрасневшими от флуоресцентного света глазами и усиливавшейся с каждой секундой болью в спине я был не способен спорить с Али.

— Так-то оно так, — сказал я, пытаясь урезонить напарника. — По крайней мере, он рассказал нам то, чего не знают даже ребята из антитеррора.

В этот момент в кабинет вошла Зейнеп. В правой руке она держала прозрачный пакет для улик — в нем лежал окровавленный нож для разделки мяса, который мы обнаружили под водительским сиденьем в фургоне. В левой руке был отчет на одну страничку. Услышав конец нашего разговора, она спросила:

— Кто рассказал?

Мне больше не хотелось обсуждать это.

— Проходи, Зейнеп, — сказал я, глядя на ее бледное из-за недосыпа лицо. — Что там у тебя? Удалось провести анализ крови на ноже?

— Да. К сожалению, это оказалась кровь животного.

Я почему-то совсем не удивился, но Али расстроился — он все еще был убежден в виновности Омера.

— Ты уверена, Зейнеп? Все тщательно проверила? — спросил он.

— Мне очень жаль, Али, — Зейнеп протянула ему отчет, — но результаты иммунологического теста всегда достоверны.

Он наклонился и внимательно изучил документ, хотя, как и я, ни слова не понимал в этих научных терминах.

— А может… — он поднял голову от бумаги. — Может, нам стоит проверить фургон внутри? Если Омер с братьями — убийцы, то они перевозили тела в этой машине.

На самом деле он был прав: фургон следовало осмотреть еще раз — это был единственный способ установить виновность Омера или его непричастность. Но для этого нам требовался ордер от прокуратуры. У нас, кстати, официального разрешения на анализ ножа не было. Но если в таких серьезных вопросах следовать всем правилам и стандартным процедурам, то это займет целую вечность и мы можем упустить самое важное. Получить разрешение от прокуратуры можно было и утром, а тесты провести по горячим следам. Но Зейнеп не могла проверить фургон в одиночку — нужна была команда. А это означало, что расследование затягивается и возни не оберешься. Значит, фургон мы сможем осмотреть только утром.

— Кстати, куда вы его дели? — спросил я у Зейнеп, которая так и не присела. — Надеюсь, он в безопасном месте и до него никто не доберется?

— Не доберется, не переживайте, инспектор, — заверила она охрипшим от усталости голосом. — Фургон на стоянке участка. Ключи у меня.

— Отлично. Пока никто не заметил, положи-ка этот нож обратно в фургон — туда, откуда мы его взяли.

Ее измученное лицо вдруг просияло — она посмотрела с хитрецой:

— Хорошо, инспектор.

— А утром первым делом надо будет получить ордер на обыск и сразу же проверим и фургон, и… нож.

— Угу. Как только выцепим разрешение, бригада возьмется за дело. — Она сделала паузу и глубоко вздохнула. — Похоже, работка не из легких будет. Там в холодильнике все в крови…

Видимо, это кровь животных. И в этих кровавых реках мы должны каким-то образом найти и идентифицировать человеческую кровь.

— А разве есть другое решение, Зейнеп? — развел я руками. — Не исключено, что разгадка прячется как раз там.

Из моих слов Али понял, что надежда признать Омера убийцей все еще есть, и его лицо просияло.

Я предупредил Зейнеп:

— Утром собери отличную бригаду. Если понадобится, бери всех из лаборатории. И чтоб никаких оправданий. В нашем отделе это сейчас приоритетное дело. Если кто-то не захочет — сразу записывай имена. Я сам с ними поговорю.

Зейнеп решительно закивала.

— Не беспокойтесь, инспектор, — сказала она. — Если в фургоне есть хоть капля человеческой крови, мы ее обязательно найдем.

— Нет, Зейнеп, ты искать ничего не будешь. С фургоном пусть разбирается спецкоманда. Назначь кого-нибудь из них главным. В этом деле ты будешь заниматься кое-чем поважнее. Ты мне нужна здесь. Потому что в любой момент мы можем столкнуться с неожиданностями.

Ее прекрасное лицо вдруг стало очень серьезным.

— Поняла, — сказала она.

Позабыв про жуткое жжение в глазах и нараставшую с каждой минутой боль в спине, я улыбнулся:

— Отлично… Давайте теперь немного отдохнем. Я вот-вот свалюсь от усталости. Вы тоже не очень-то выглядите. Нужно поспать хотя бы пару часов.

Али не особо обрадовался, услышав это. Если бы решение было за ним, он не стал бы дожидаться разрешения прокуратуры — команда экспертов уже вовсю пыхтела бы в фургоне. Он бы тоже не сидел сложа руки, а орлом вился над Омером. Взял бы парня за жабры, пока тот не даст наконец нужные для дела показания. Возможно, он бы получил чистосердечное признание, но это не помогло бы нам. Про суд и говорить нечего — без официального разрешения даже все обнаруженные улики были бы недействительны. И — что еще хуже — после стольких ошибок и приложенных нами усилий это означало бы возвращение к началу расследования и прохождение всего заново. Да еще и скомпрометировали бы себя.

Поэтому, не обращая никакого внимания на Али, я потянулся за своим плащом. Но тут Зейнеп снова спросила:

— Что вы говорили насчет показаний? Кто давал показания?

— Омер, — ответил я, снимая плащ с вешалки. — Это долгая история… Али тебя отвезет домой и как раз введет в курс дела. — Я угрожающе посмотрел на обоих и строго-настрого предупредил: — Смотрите, на этот раз всыплю по первое число. Больше никаких выкрутасов вроде вчерашнего. Сразу домой поедете… Хорошенько выспитесь. На завтра у нас полно работы.