Стамбульский ребус

В загробном мире

Обителью Всевышнего назвал ее Йекта. Самая красивая из обителей Всевышнего. Я снова стоял перед мечетью Сулеймание. Она предстала перед нами, как чудо, в конце узкой улочки, по обочинам которой ютились ветхие деревянные постройки и уродливые многоквартирные дома. Наш единственный свидетель — сияющая полная луна — тоже поджидал нас: ее серебряный диск, левый край которого отполировал искусный мастер, светил подобно лампочке, привязанной к четвертому минарету мечети. В тот момент я понял, что сегодня ночью очередной жертвы не избежать. Одни назвали бы это интуицией, другие — опытом, третьи связали бы это с таинственным лунным светом, но факт оставался фактом: стоило мне увидеть бледный серебристый шар, как во мне поселилась уверенность — сегодня ночью мы найдем еще один труп. И все же я гнал от себя эту мысль. Я осмотрел просторный двор перед мечетью: там не было ни души. Никого и ничего — ни людей, ни бездомных собак или кошек. Может, наверху, в ветвях платанов, и дремали какие-то птицы, но их не слышно было и не видно.

Целый вечер мы говорили об архитекторе Синане и Сулеймание. После этого у меня возникло странное ощущение при виде огромной мечети и пустоты вокруг нее. Дело было не столько в мечети, которая, возвышаясь над нами в зловещем красном свете, не утратила и толики своего величия за более чем пять веков, сколько в нахлынувших на меня при виде ее воспоминаниях.

Впервые я пришел в Сулеймание со своим отцом на утреннюю молитву в честь одного из религиозных праздников. Мечеть была битком набита молящимися. Нам с трудом удалось протолкнуться в один из углов с бирюзовыми изразцами. Надо сказать, что приехали мы сюда из самого Балата не только ради молитвы, но и из-за стихотворения Яхьи Кемаля. Называлось оно «Праздничное утро в Сулеймание», и это было самое любимое стихотворение моего отца. Я до сих пор помню некоторые строки:

Когда луна выросла и свет ее стал ярче, я тихо прошел через главные ворота мечети во двор и стал пробираться сквозь тени гробниц, мимо высоких могильных камней, и наконец добрался до небольшого сада между тюрбе султана Сулеймана и любови всей его жизни Хюррем-султан. До того как прийти в Сулеймание, я пообщался с ребятами, патрулировавшими мечети Беязыт и Шехзаде. За вечер они остановили около дюжины человек, несколько белых микроавтобусов, но никто из них не подходил под профиль подозреваемых. Главным в команде, патрулировавшей Сулеймание, был Али. Перед выходом из «Татавлы» я позвонил ему. Он сказал, что у них не было ничего подозрительного, и добавил, что он засел около тюрбе. Еще и усмехнулся, назвав это место «затененным садом загробного мира». Оказалось, это была лучшая позиция: она привлекала меньше всего внимания.

Я нашел его именно в том месте, которое он описал. Несмотря на то что Али провел всю ночь на ногах, он совершенно не выглядел усталым. Он заметил меня и улыбнулся: даже в сумерках было видно, как блеснули его жемчужно-белые зубы.

— Сюда, инспектор. Идите сюда. Тут такой аромат стоит.

Он был прав: сад позади тюрбе, походивших на волшебные шатры из камня, благоухал ароматом роз.

— Бог мой, Али. Да тут у кого угодно голова закружится.

— Верно, инспектор, тут можно опьянеть и без капли спиртного, от одного только запаха.

Со мной дело обстояло еще хуже: я-то уже выпил не одну каплю вечером в «Татавле», а теперь еще и этот запах роз…

Нет, я совершенно не чувствовал себя пьяным. Я переживал за Йекту и всю нашу встречу просидел как на иголках, не смог насладиться ни едой, ни выпивкой. Все мои мысли были о ребятах, дежуривших около мечетей. Я ждал, что вот-вот зазвонит телефон и кто-нибудь сообщит мне, что найден очередной труп… Несмотря ни на что, вечер прошел неплохо. К концу Йекта немного повеселел и даже начал подпевать песням. Евгения была на седьмом небе и очень расстроилась, когда Йекта и Демир собрались уходить: еще не было и одиннадцати. Ее настроение не стало лучше, когда я сообщил ей, что вернусь на работу после того, как отвезу ее домой.

Я пришел в себя, только когда Али, вглядываясь в тюрбе Хюррем-султан своими черными как смоль глазами, сказал:

— Не понимаю. Раз Сулейман и Хюррем-султан так любили друг друга, почему их похоронили в разных тюрбе?

— Не знаю, Али. Возможно, было какое-то правило. — Я взглянул на тюрбе самого могущественного из османских султанов. — Но я точно знаю, что все, кого султан любил, похоронены рядом. Например, его дочь Михримах-султан. Лежит прямо рядом с ним.

Али посмотрел на меня. Лицо его выражало удивление и восхищение.

— Вы про всех все знаете? — спросил он, радостно улыбнувшись.

Об этом, между прочим, рассказал Йекта за столом… Я весь вечер лез к нему с вопросами, чтобы он не впадал в тоску. Поэтому он говорил больше всех. Мы не дали ему читать собственные стихи, зная, что он загрустит еще сильнее. Разговор в основном вращался вокруг Сулеймание и ее создателя, архитектора Синана. Йекта рассказал нам удивительную легенду о любви дочери Сулеймана Кануни Михримах-султан и Синана, которая покорила Евгению. Я называю ее легендой, потому что сам Йекта сомневался в достоверности.

— Знаешь, Али, есть очень интересная история про Михримах-султан, — сказал я, приблизившись к тюрбе Сулеймана Кануни.

Мой напарник следовал за мной. Мы прошли под портиком и заглянули внутрь через окно, несмотря на то что в темноте было очень трудно разглядеть навершия захоронений. Пока Али вглядывался внутрь мавзолея из-за моей спины, я пересказал ему легенду, которую поведал нам Йекта.

— Легенда гласит, что зодчий Синан влюбился в Михримах-султан. Ничтожному зодчему совершенно не подобало питать чувства к дочери султана, поэтому ему пришлось скрывать их в глубине сердца. Никому никогда не проговорился он о них. Тем временем султан Сулейман дал согласие на обручение дочери с Рустемом-пашой. Вскоре после брака с Михримах-султан его положение упрочилось, и он стал одним из главных визирей. Но с этой должностью у него прибавилось работы и обязанностей, и вскоре ему перестало хватать времени на молодую жену. Супруг отсутствовал все больше и больше, поэтому Михримах-султан, у которой было много свободного времени и сил, решила посвятить себя благотворительности. Она начала организовывать приюты, помогала бедным и нуждающимся, занималась обустройством столовых для бедных и домов призрения. Когда она обратилась к Синану, чтобы он построил мечеть, зодчий увидел в этом возможность выразить свои чувства. Он вложил все свое мастерство и талант в строительство мечети в Ускюдаре, той, что у набережной. Позже Михримах-султан заказала ему строительство еще одной мечети — в Эдирнекапы. Обе мечети как будто бы вторили имени Михримах. Дело в том, что «михр» означает «солнце», а «мах» — «луна», иными словами, имя султанской дочери переводится как «солнце и луна». Синан выразил свою любовь к ней, построив одну мечеть там, где заходит солнце, а вторую — там, где восходит луна. И раз в год Михримах-султан наблюдала за тем, как солнце заходит за купол мечети в Эдирнекапы, а луна восходит между минаретами мечети в Ускюдаре.

— Как же он был влюблен, — вздохнул Али, приглаживая волосы на голове. Трудно было понять, думает он о Зейнеп или говорит просто так. — Да он же создал поэму в камне!

— Согласно той же легенде, когда Синан узнал о том, что Михримах-султан похоронили в Сулеймание, он и себя завещал похоронить здесь, в тюрбе недалеко от Сулеймание.

Али начал взволнованно бегать глазами по могилам, находившимся на кладбище при мечети. Видимо, понял, что упустил какую-то важную деталь.

— Значит, зодчий Синан похоронен здесь? — наконец спросил он.

Я показал ему место за оградой сада и ответил:

— Не здесь, а на соседней улице.

— Вот это да, мне бы в голову не пришло…

Узнав историю великой любви, наш юный Ромео был заинтригован судьбой великого зодчего. И вдруг меня осенило — могила Синана находилась на одной из главных улиц, проходящих рядом с мечетью.

— Кто-нибудь есть на соседней улице? — спросил я с тревогой в голосе. — Я имею в виду тюрбе Синана.

Мое волнение моментально передалось Али.

— Где, вы говорите, оно находится? — спросил он, позабыв про романтику.

— Где же еще? На улице, идущей со стороны сада… Мы же еще отметили ее на карте. Улица Мимар Синан…

— Не волнуйтесь, — с облегчением вздохнул он. — Ребята дежурят и на въезде и на выезде с улицы. — Несмотря на эти слова, Али был чем-то обеспокоен. Он не мог устоять на месте. Мне не хотелось смущать его, но если мы оставили без присмотра выезд с улицы…

— Давай-ка заглянем туда, — сказал я, направляясь к выходу. — Заодно и на усыпальницу Синана посмотрим. Мы вышли из ворот и, пройдя мимо сетевой столовой, где еще сегодня утром я ел суп, свернули за угол на улицу Шифа. Бледный лунный свет сочился сквозь кроны платанов. Гробница Синана, представляющая собой скромную постройку из светлого мрамора, находилась в конце старинной улицы Мимар Синан, к которой с одной стороны примыкали стены мечети.

— Вон там гробница Синана, — сказал я.

Вид у Али был разочарованный. Он перевел взгляд с маленькой скромной мраморной постройки на огромное здание мечети Сулеймание.

— Вам не кажется, что она как-то маловата?

Меня вдруг охватила странная грусть.

— Так и есть. Но все равно она восхитительна.

Али вздрогнул от вибрации своего телефона.

— Это ребята, — сказал он, прежде чем ответить. — Не заметили ли они чего-нибудь?

Я бы не удивился, если бы заметили. Затаив дыхание, он нажал на кнопку телефона.

— Текин? Да, слушаю тебя… — на другом конце послышался шепот. — Что? — Али тихонько рассмеялся. — Да нет же… Это мы. Старший инспектор Невзат и я. Не признали, что ли? В порядке, да… Отлично… Ну все, молодцы, будьте начеку.

Положив телефон в карман, Али с гордым видом произнес:

— Это они нас заметили… В темноте не разглядели… Говорит, двое мужчин свернули за угол…

Все шло отлично. Значит, парни не отлынивали. С чувством облегчения я пошел к гробнице Синана. Али, как и полная луна в небе, следовал за мной.

— Надо же, на самом углу, — тихо прошептал он, указывая сначала на улицу Мимара Синана, а затем на спуск Фетва Йокушу. — На перепутье двух дорог.

Мы прошли несколько шагов мимо облицованных мрамором стен и оказались у каменной решетки, скрывавшей могилу зодчего, увенчанную надгробным камнем в виде тюрбана. Саркофаг стоял под шестью колоннами с куполом. Я вспомнил рассказ Йекты о том, как Синан сам возводил этот свод. Наклонившись, разобрал надпись на металлической плите под мемориальным камнем:

— Покойся с миром, — прошептал с почтением Али. — Великий был человек… Умел смирять свое сердце…

А был ли у него выбор? Он жил во времена абсолютных монархов, тиранов, каждое слово которых было законом, и он должен был повиноваться им. В любой момент его голова могла оказаться на плахе. И все же Синан был человеком, примирившимся с самим собой и довольным собственной участью. Судя по рассказам Йекты, великий зодчий пережил четырех султанов — Селима Явуза, Сулеймана Кануни, Селима II и Мурада III. Возможно, исполняя приказы султанов, Синан тихо улыбался в бороду при мысли о том, что от султанов останутся только их имена, в то время как творения зодчего будут изумлять публику и служить человечеству еще тысячи лет.

— Что это за вонь?

Сегодня ночью Али, видимо, был очень чувствителен к запахам…

— Вонь? Ничего не чувствую.

— Вонь, будто где-то труп разлагается, инспектор, — сказал он, поморщившись. — Идет из-за решетки.

Али стоял на одной линии с тюрбаном, венчавшим саркофаг Синана. Я подошел поближе и ощутил легкое дуновение у себя на лице, в тот же миг уловил и запах. Он был прав. Это было зловоние, исходившее, по всей видимости, от трупа. Но где же был сам труп? Неужели в гробнице? Дохлая кошка, или собака, или же чайка со сломанным крылом, случайно попавшая туда и испустившая дух? Нам обоим не верилось, что от могилы великого зодчего может исходить такой запах.

В попытках найти источник вони мы пытались сквозь решетку рассмотреть помещение внутри, но было слишком темно, пол усыпальницы находился в тени — не разглядеть. Мы подумали, что источник зловония находится в изножье гробницы. Поэтому решили обойти фонтан, для этого вышли к спуску Фетва Йокушу. Через несколько шагов вонь усилилась настолько — о мой бог, — что мы чуть не задохнулись…

— Что это, черт возьми? — воскликнул Али, зажимая нос правой рукой. — Мы как будто идем мимо свежей могилы, а труп забыли закопать.

Только он договорил, как я сразу же заметил его. В пяти метрах от нас, на въезде в переулок справа…

— Али, смотри! — еле слышно прошептал я. Мой напарник пытался понять, о чем я говорю, и посмотрел в указываемом мной направлении. — Белый фургон! — сказал я, доставая пистолет из кобуры.

Али тут же вытянулся и достал свой пистолет.

Не издавая ни звука и не связываясь с командой, мы тихонько свернули за угол и подкрались к фургону. Чем ближе мы подходили, тем сильнее становилась вонь. Сомкнув спины, завернули за угол. Пистолеты мы держали наготове, но там не оказалось ни души. Подойдя к задней двери фургона, я дал Али знак открыть ее. Он повернул ручку двери, раздался щелчок, и створка отворилась. Вонь была ужасной. После того как открылась дверца, в салоне зажегся свет. Внутри никого не было. Если, конечно, не считать трупа на полу.