Стамбульский ребус

Хандан

— Кто такая Хандан? — спросила Евгения.

Мы уже покинули дом друзей, и она задала этот вопрос не Йекте, а мне. Несмотря на всю свою храбрость, она просто постеснялась сделать это там, в саду. Да и вообще, как только Йекта начал читать стихотворение, все волшебство вечера куда-то исчезло: мы не смогли больше наслаждаться ни рыбой, ни ракы.

Мы с Демиром попытались оживить обстановку, но мрачная, тяжелая атмосфера давила на всех.

Евгения спросила про Хандан сразу же, как только мы сели в машину.

— Одна наша подруга, — сказал я, поворачивая ключ в замке зажигания. — Мы дружили вчетвером.

«Рено», потихоньку раскачиваясь, поехал по знакомым опустевшим улочкам Балата. Мой ответ не устроил Евгению.

— Подруга, значит, — съязвила она. — Невзат, почему ты ничего не рассказывал мне про своих друзей?

— Понятия не имею, — я попытался отвязаться от расспросов. — Наверно, просто подходящего момента не было…

Она заговорила, и я расслышал печаль в ее голосе — вся ласковость куда-то улетучилась:

— Если бы я что-то знала, то никогда бы не спросила про Хандан. Йекта бы тоже не расстроился, и вечер, начавшийся так чудесно, не закончился бы так ужасно.

Она была права, но я не знал, что сказать, поэтому молча смотрел вперед, на дорогу. Но Евгения заслуживала извинений или, по крайней мере, объяснений.

— Вообще-то, это довольно интересная история… — начал я.

Она тут же забыла о том, что злилась, и спросила:

— Ты сейчас про Хандан и Йекту?

Откуда ей, бедняжке, знать, как оно было. Она подумала, что в Хандан был влюблен только Йекта.

— Я сейчас про Хандан, Йекту и Демира…

Ее зеленые глаза вспыхнули.

— Хочешь сказать, что оба твоих друга были влюблены в Хандан?

— Да, так и есть, — ответил я, и тяжесть воспоминаний обрушилась на меня с новой силой.

Продолжать я не стал — не смог, но Евгения не отставала.

— А ты?

Я удивился: не ожидал, что она спросит об этом.

— Что ты имеешь в виду?

Ни на секунду не отводя от меня своего взгляда, она сказала:

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

— Да откуда?

— Ты ведь тоже был влюблен в Хандан, правда?

Нет, она вовсе не обвиняла меня. Просто хотела знать. О моей прошлой жизни, о тех, кого я любил, о прежнем Невзате. Вот почему ее так интересовала Хандан. Ожидая моего ответа, она смотрела на меня с такой лаской и нежностью, что я чуть было не проговорился. Да, я тоже был влюблен в Хандан. Но так ли это было на самом деле? Сходил ли я по ней с ума так же, как Йекта и Демир? Я не мог ответить на этот вопрос со стопроцентной уверенностью.

Мимо проносились беспорядочные балатские улочки, и у меня перед глазами вставали детские воспоминания. В тусклом свете фонарей тонули доносившиеся из прошлого голоса. Сколько всего было связано с этим местом… И среди всей этой кучи воспоминаний лучше всего в память впечатались те, что были связаны с Хандан. И правда, какой она была? Стройная, хрупкая, темноглазая девчушка с длинными прямыми волосами… Да, отчего-то она вспоминалась мне не девушкой и не женщиной средних лет, а именно маленькой девчушкой. Может быть, потому, что я был знаком с ней еще до Йекты и Демира. Хандан была нашей соседкой, дочерью Фарука-амджи и Надиде-тейзе. Мы так долго знали друг друга, что я уже даже не мог вспомнить, когда и как мы впервые увидели друг друга. Хандан всегда была в моей жизни, как мама с папой, как наши соседи — Димитрий-амджа и его жена Сула-тейзе, Месут-амджа, Нида-тейзе с сыном Ихсаном, как Примо-амджа, Рашель-тейзе и их дочь Эстер. Я никогда не воспринимал ее как сестру, но всегда — как близкую подругу. Мы вместе ходили в детский сад и начальную школу. Но и этим не ограничились — продолжили общаться в средней школе. Потом в нашей жизни появились Демир и Йекта. Их класс распустили, и они перешли в наш. Сначала они подружились со мной, потом — с Хандан. Никак не могу вспомнить, когда они начали испытывать к ней симпатию, кто в кого первым влюбился… Даже не могу точно сказать, был ли я сам влюблен в Хандан…

— Что же вы молчите, инспектор? — спросила Евгения, и ее звонкий голос вернул меня на землю. — Может, вам задали слишком сложный вопрос?

— Нет, дело не в этом. Просто не могу вспомнить.

Она ни на секунду не спускала с меня своих глаз.

— Что именно?

Скорее всего, она думала, что я пытаюсь уйти от разговора.

— Что я испытывал по отношению к Хандан, — откровенно пробормотал я. — Поверь, я правда не могу. Не знаю, что это было: то ли дружба, то ли влюбленность. Не помню. Или просто забыл. — Свернув налево, к Золотому Рогу, я продолжил: — Мы с Хандан были очень близки. Все детство и юность провели бок о бок. Но прошлое так далеко и так смутно, что даже не могу теперь вспомнить, целовал я ее когда-нибудь или нет.

Евгения усмехнулась.

— Клянусь, это чистая правда. Ты не веришь, но это так и есть. — Она улыбалась, но все еще смотрела с сомнением, недоверчиво разглядывала меня. — Если бы я был влюблен в нее, то не стал бы от тебя скрывать, — сказал я, будто защищаясь от чего-то. — Сколько лет с тех пор пролетело. Что было, то было. С чего бы мне тебя обманывать?

Евгения немного поверила мне, или мне просто показалось — трудно сказать, но она уже не смотрела так, как раньше.

— А что насчет остальных?

— Имеешь в виду Демира с Йектой?

Она кивнула.

— Я же сказал тебе, оба сходили с ума по Хандан. Но самое странное, что тогда ни один из них даже словом не обмолвился о своих чувствах.

— Шутишь? — она заерзала на сиденье. — Хочешь сказать, что они так и не признались ей в любви?

— А как ты это себе представляешь? Вот мы вчетвером дружим, вдруг один из нас подходит к Хандан и говорит: знаешь, я тут влюбился в тебя. Конечно, на такое никто не осмелился. Йекта, возможно, хоть как-то намекал на свои чувства в стихах, но, должно быть, делал это слишком искусно: ни я, ни Демир ничего не заподозрили.

Я отвел взгляд от дороги и посмотрел на Евгению.

— Но теперь, когда ты спросила, я подумал: может, это и к лучшему? Дружба для нас всегда была превыше любви. Именно она давала нам ощущение счастья. Может, меня это и не касается, но подойди Демир или Йекта к Хандан и расскажи о своей любви — нашей дружбе пришел бы конец. Думаю, и Хандан отлично понимала это, поэтому никогда не выделяла ни одного из них.

— А как же ты? — в ее глазах появился игривый блеск. Но я не принял это на свой счет.

— Меня она тоже никак не выделяла. Возможно, просто-напросто не хотела терять кого-то из нас троих.

— Кого-то из вас троих? То есть ты признаешь, что оказывал ей знаки внимания?..

— Конечно. Мы с ней ходили вместе в школу, учились в одном классе, вместе возвращались после уроков. Как же я мог не оказывать ей внимание?

Евгения опять неоднозначно улыбнулась.

— И то верно, Невзат, — сказала она дразнящим голосом. — А теперь признавайся: ты когда-нибудь ревновал ее? Представь: девушка, которая бегает всюду только с тобой, вдруг начинает дружить еще с двумя парнями. На твоем месте я бы точно приревновала.

Я собирался сказать «нет», но тут память сыграла со мной злую шутку. Перед моим мысленным взором отчетливо возникла сцена из школьной жизни. Сначала я не хотел делиться этим воспоминанием, но потом подумал, что у Евгении есть право знать это. К тому же тогда не случилось ничего предосудительного.

— Кажется, я тоже ревновал, — сказал я, пытаясь уследить за потоком воспоминаний. — Помню, однажды опоздал в школу, а когда зашел во двор, увидел, как Хандан стоит у школьных ворот вместе с Демиром и они над чем-то хихикают. В тот момент я почувствовал, как внутри меня зарождаются и растут ярость и гнев. Ребята были вдвоем — ни меня, ни Йекты рядом. Еще и такими счастливыми выглядели. Мне показалось, что меня предали. Но Хандан и Демир, увидев меня, вели себя настолько искренне и доброжелательно, что мне стало стыдно за охватившее меня чувство.

Евгения молчала, но зная, что она внимательно смотрит на меня, я повернулся и спросил:

— Что? Ты что-то хочешь сказать, Евгения? Не надо так на меня смотреть.

Она нежно обхватила мою руку.

— А тебе с катушек слетать не надо! Кажется, я начинаю понимать, что произошло.

— Скажи на милость.

— Ты настоящий брутал!

— Еще чего! — сказал я в шутку, пытаясь высвободить свою руку. — Только этого нам не хватало… а теперь и этого сполна.

Она легонько ударила меня по руке, которую я пытался высвободить.

— Послушай-ка, Невзат! Нет, ты не брутал — просто очень сдержанный.

— Да, меня никому не прошибить, — сказал я нарочито наигранно. — Кроме близких, естественно.

— Невзат, ты когда-нибудь бываешь серьезным?..

— Прости-прости, я тебя внимательно слушаю.

— Думаю, как только Хандан — изначально твоя подруга — начала проявлять интерес к Демиру и Йекте, ты сразу же отошел в сторону. И не отрицай. Я тебя прекрасно знаю. Именно так ты и сделал. Но, отходя в сторону, ты вел себя очень аккуратно — чтобы никто ничего не заметил. Ты не впадал в истерику, чтобы обратить на себя ее внимание. Может, и твои чувства к ней изменились. Ты стал относиться к ней как к подруге — ведь в таких ситуациях соперничество может выйти боком, а ты этого не хотел. Трое парней борются за внимание девушки. Но ты пренебрег этой борьбой, добровольно покинул арену в самом начале. Или же, как ты и говорил, дружба оказалась для тебя важнее любви. Потому что Демира с Йектой ты любил не меньше, чем Хандан. И никого из них не хотел потерять.

Пока Евгения говорила, мы уже добрались до Золотого Рога, и моя старая колымага свернула на тянувшуюся параллельно морю дорогу.

Слева от нас на черной глади воды время от времени вспыхивали и гасли огни рыбацких лодок. Беспардонный шум мотора отправившейся на рыбалку лодки нарушал ночную тишину.

— Неплохая версия, — сказал я, поглядывая на свою любимую краем глаза. — Лучше даже назвать это аналитикой.

— Хватит издеваться, Невзат, — она еще раз игриво хлопнула меня по плечу. — Я сейчас говорю абсолютно серьезно.

— Я тоже, — сказал я, улыбаясь. — На полном серьезе, Евгения. Блестящая версия. Но ты смотришь на прошлое с высоты настоящего. Ты знаешь меня сегодняшнего и пытаешься с учетом этой информации проанализировать поведение молодого Невзата. — Я притормозил, увидев, как впереди загорелся красный сигнал светофора. — Но дело в том, что у нас с молодым Невзатом очень мало общего. Возможно, некоторые мои привычки или то, что раньше звалось характером, не поменялись. Но у молодого Невзата были надежды, он свято верил в идеалы и был гораздо храбрее меня. Больше доверял другим, и мир в целом казался ему прекрасным. Если принять в расчет эти качества, то ты, конечно же, права: молодой Невзат мог легко отступиться от девушки, в которую были влюблены его друзья. С другой стороны, молодой Невзат был амбициознее меня, он отчаянно хотел проявить себя. Если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения, то нельзя сказать, что он отстранился от борьбы за девушку. — Загорелся желтый сигнал светофора. Я слегка коснулся руки своей любимой — она слушала меня с большим интересом. — Вот видишь, Евгения, твои предположения не всегда могут быть верными. — Надавив на педаль газа, я попытался донести до нее свою мысль: — Скорее всего, Хандан мне нравилась исключительно как подруга. Может быть, по первости во мне пробудилось какое-то смутное желание — тогда я впервые осознал, что мы с ней, грубо говоря, мальчик и девочка. Но дальше это не пошло. Не знаю, зачем я рассказываю тебе все это. Наверное, никто никогда не забудет свою первую любовь. Возьмем, к примеру, Демира с Йектой. Они никогда не забывали про Хандан. С Йектой, в принципе, и так все понятно.

Он все-таки женился на ней. Но…

— Что?! — воскликнула Евгения. — Йекта и Хандан поженились?

Ты же говорил, что никто из вас не признался ей в своих чувствах!

— Так оно и было. До самого окончания лицея. После этого наши пути разошлись. Демир под давлением отца отправился на учебу в Германию. Его отец хотел, чтобы он изучал юриспруденцию, но Демир уже решил стать ветеринаром. Что до меня, то, несмотря на возражения родителей, я пошел в полицию. Из всей нашей компашки дома — в Балате — остались только Йекта и Хандан. Йекта учился на архитектора, и, как он сам говорит, ему это нравилось. Но в университете что-то пошло не так, он не нашел общий язык с коллективом и не смог там остаться. А может, любовь к литературе просто пересилила. Он все больше времени проводил за писательством: отсылал свои стихи в журналы, публиковал сборники в малоизвестных издательствах. В общем, оставил архитектуру ради поэзии. А Хандан: просто сидела дома, как будто стоически ожидала какого-то судьбоносного события. Так что, когда мы с Демиром исчезли из поля зрения, точнее, когда Демир перестал мешать, они начали сближаться, все сильнее, и в конце концов Йекта сделал Хандан предложение.

— И она согласилась?

— А что ей оставалось делать? У нее было не так уж и много вариантов. Йекта был практически единственным парнем в квартале.

— А она его любила? Точнее, его ли она любила больше всех, из вас троих?

— Но Демир в это время был в Германии, — в ее голосе слышалось разочарование. — Он оставил ее ради учебы…

— Все не так просто, как кажется. По всей видимости, Демир согласился поехать в Германию, чтобы убраться подальше от Балата. Чтобы, так сказать, не предавать меня и Йекту. Мы никогда не говорили об этом, но между нами существовало какое-то негласное соглашение.

Пока я рассказывал все это, почувствовал, что зол на Йекту. Как будто в молодости из-за всей чехарды у меня не хватило времени и сил подумать надо всем случившимся и сделать правильные выводы.

— Хочешь сказать, что Йекта в каком-то смысле предал вас всех?

Меня и самого эта мысль не оставляла в покое. Но после всего того горя и страданий, через которые пришлось пройти Йекте, и особенно после того, как Демир простил его, я чувствовал, что у меня язык не поворачивается назвать это предательством.

— Зависит от того, как на это посмотреть, — сказал я, бросив взгляд на Евгению. — Может быть, он в определенном смысле даже спас Хандан. Она была красавицей, но из очень бедной семьи. Еще и консервативной. Если бы она не вышла за Йекту, они бы ее совсем скоро пристроили за какого-нибудь богатея. Но если взглянуть с точки зрения Демира, то поступок друга был не совсем лицеприятным.

— Как отреагировал Демир?

— Сама-то как думаешь? Он ничего не сказал. Шел третий год его учебы в Германии. Ребята отправили ему письмо — мол, женимся. Но и этого как будто было недостаточно — вдобавок прислали приглашение на свадьбу. Демир ничего не ответил и на свадьбу не приехал.

— А ты как же? Поехал на свадьбу?

Я не сводил глаз с дороги, хотя чувствовал, что Евгения смотрит на меня и ждет ответа. Не хотел встречаться с ней взглядом. Потому что я тоже не поехал на свадьбу, хотя они и мне прислали приглашение. В чем была причина — не знаю. Значит, в то время я не одобрял этот брак.

— Нет, — ответил я, съезжая на мост Ункапаны. — Я тогда только начал работать в полиции, служил не в Стамбуле. Просто не смог отпроситься и приехать.

Евгения отчего-то замолчала. Честно говоря, я был даже рад: почувствовал облегчение, будто избавился от какой-то тайны. Я смотрел, как под мостом текут темные воды залива. Время от времени отражая на своей поверхности береговые огни, они тихонько уходили в сторону мыса Сарайбурну. Глядя в ту сторону, я вдруг вспомнил о царе Визасе. Интересно, знают ли стамбульские румелийцы что-нибудь об этой легендарной личности, царе — основателе города? По правде говоря, мне просто хотелось избавиться от груза воспоминаний и поговорить о чем-нибудь другом. Но Евгения не дала мне такой возможности:

— И как же тогда Демир простил Йекту? — Я не сразу ответил на ее вопрос, поэтому она предположила: — Может, у Хандан появился кто-то еще?

— Нет… Никто у нее не появился… Хандан погибла…

— Погибла?! — веселость в ее голосе исчезла. — Боже мой, Невзат, пожалуйста, скажи, что это неправда.

— Несчастный случай… Три года назад… Вместе с маленьким сыном Умутом…

— Какой ужас, — прошептала она дрожащим голосом. — Это… такая трагедия… А как же Йекта? Что с ним стало?

— Он обезумел от горя. Несколько месяцев был на антидепрессантах. Мы очень боялись, что он покончит с собой. К счастью, Демир тогда уже вернулся в Турцию. Он пришел на помощь другу — а ведь они не общались почти пятнадцать лет, — помог ему снова встать на ноги, справиться с этой раной. Я тоже пытался помочь Йекте. Как-никак и я столкнулся с невыносимой утратой: как и он, потерял жену и ребенка. То есть у нас много общего было. Но у Демира, кажется, все получилось гораздо лучше, чем у меня.

— Ты бы ничего не смог сделать, — сказала Евгения. — Именно Хандан была для них точкой соприкосновения. Пока была жива, она их разлучила, а после смерти снова заставила быть друг с другом.

Она говорила очень логичные вещи, но голос ее переполняли эмоции.

— Ты права, так и случилось. С тех пор они стали лучшими друзьями, еще ближе, чем прежде. Я встречаюсь с ними время от времени, но теперь они неразлучны. Вероятно, как ты и говоришь, воспоминания о Хандан держат их на плаву.

— А как же семья Демира?.. Жена, дети?

— Демир так и не женился. Кажется, из нас троих он любил ее больше всех. Не знаю. Он стал востребованным в профессии, заработал много денег. Я уверен, он пытался завязать отношения с другими женщинами, но ни одна из них не смогла заменить ему Хандан. Знаешь, он очень несчастен.

— У него на лице все написано.

— Демир только кажется высокомерным. На самом деле он хороший человек. Он и раньше с людьми сложно сходился. А история с Хандан только усугубила ситуацию. Теперь они с Йектой почти всегда вместе, — повторил я. — Бывают даже моменты, когда мне, в голову приходит вопрос: Демир таким образом искренне заботится о товарище или просто хранит память о любимой женщине?..

— Теперь это уже не имеет никакого значения, — мягко сказала Евгения. — Ты же сам говорил, что эта любовь жила между вами четверыми. Теперь осталось только трое…

Неужели она пыталась как-то задеть меня?

— И кто же этот третий? — коротко спросил я. — Евгения, постарайся понять. Ко мне это больше никак не относится.

— Невзат, третий в этих отношениях не ты, а Хандан. И ее смерть, в принципе, ничего не меняет. Даже наоборот, она недосягаема для обоих, и это делает ее еще более привлекательной. Поэтому ты не смог; утешить Йекту. Это их общая с Демиром рана. Они оба любят одну и ту же женщину.

Странно, но на миг я почувствовал себя каким-то отверженным. Почему я не испытывал такую же боль и горе, как они? Почему они не позволили мне разделить с ними эти чувства? Кто знает, возможно, Евгения была права — их вины в этом не было. Много лет назад, пав жертвой своей гордыни, я отдалился от них. Но это был мой осознанный выбор. Потом жизнь потекла по-другому. Почему же у меня возникло это странное чувство, что я брошен?.. Человек — странное существо.

— Ты все стойко вынес, Невзат… — глядя на меня с прежней нежностью в глазах, сказала Евгения. — Столкнувшись с дилеммой, ты предпочел решить все по-своему: забыть об этой любви…

— А вы еще утверждали, что я сентиментальный…

— Да, ты сентиментальный человек, но это не делает тебя слабым. Даже наоборот, придает тебе силы…

Признаться, мне уже надоело, что мы постоянно говорим обо мне. Пришло время отстраниться от юношеских воспоминаний. Я спросил Евгению:

— Ты что-нибудь знаешь о Визасе?

Она как будто была сбита с толку моим вопросом.

— Ты имеешь в виду царя Визаса? Человека, который искал место для своего города напротив Страны слепцов?

— Значит, слышала о нем?

Кажется, она была удивлена тем, что я так отреагировал.

— А как не слышать? История нашего города начинается с этого царя. Наши румелийцы проявляют к нему меньше интереса, чем греки.

— Почему, интересно?

— Потому что Визас был греком, а мы — римлянами, — ответила она, как всегда, естественно и небрежно.