Стамбульский ребус

Пристанище воспоминаний

Кабинет Йекты был обставлен скромно: две стены занимали книжные шкафы. Напротив окна на маленьком столике ютилась старая печатная машинка, рядом стоял стул. На полу лежал потертый ковер. На стене сбоку висело узкое зеркало в полный рост. Рядом — фотография Хандан в юности. Но сейчас, как только я включил свет, мое внимание привлекла карта на стене. Карта Стамбула, точнее, его исторического центра. Такая же, как у Зейнеп в лаборатории. Как и на нашей карте, здесь были отмечены те же места: Сарайбурну, площадь Чемберлиташ, Золотые ворота, собор Святой Софии, мечеть Фатих, дворец Топкапы, мечеть Сулеймание — семь жемчужин нашего города. Жертв было шесть, но тело Фазлы Гюмюша нашли в мечети Фатих, а голову — во дворце Топкапы. Получается, убийцы использовали все семь мест. И где же они оставят тело Адема Йездана?

Я снова посмотрел на карту — нет, больше никаких отметок не было. Может, они еще не похитили его? В этот момент я заметил трость с ручкой из слоновой кости, висевшую на крючке за дверью. Властный символ преуспевающего бизнесмена. Своего рода скипетр, который Адем Йездан почти не выпускал из рук. Нет, с ним покончено, мои друзья уже перерезали ему глотку и, скорее всего, прямо сейчас везут куда-то его труп. Но куда?

Я встал напротив карты и попытался сосредоточиться. Нужно найти исторический памятник, возведенный после правления Сулеймана Кануни. Я вспомнил, что руки Хакана Ямалы, шестой жертвы, указывали в сторону района Эминёню — из тамошних примечательных мест на ум сразу пришла мечеть Валиде-султан. Но Эминёню не был отмечен на карте.

Мне надо было успокоиться и собраться с мыслями. Сев на стул, я вдруг заметил рядом с печатной машинкой стопку листов. На верхнем — короткое заглавие: «Византий — легендарный город царя Визаса».

Я взял следующую страницу и прочитал:

«Бог смотрел на Царя. То была церемония приношения даров: день благодарственной молитвы, момент расплаты, час благоговения. Словно священный подарок, Бог преподнес им этот прекрасный кусок земли, выступающий в море орлиной главой…»

Что это вообще такое? Я пролистал еще несколько страниц, и на глаза мне попался другой заголовок: «Константинополь — столица Константина».

«Это была церемония победы, время вознесения хвалы смелости победителей. Он пришел сюда из темных северных лесов. Пережив гнетущие дни и мучительные ночи…»

Я не стал читать о Константине дальше — вместо этого бегло просмотрел листы и нашел следующее заглавие: «Каменные доспехи Феодосия II — Стены Константинополя».

«Бог смотрел на императора. То был момент гордости, час изобилия и похвалы. На императоре были великолепные одежды, голову украшала золотая корона с рубинами. Бог был бос, его голову венчал терновый венец…»

Я уже догадывался, кому будет посвящен четвертый текст. А вот и он: «Город, рожденный из пепла, — Константинополь Юстиниана».

«Император смотрел на Святую Софию. На самый величественный храм в мире. На святилище, которое — подобно священному облаку в небесах — оберегало Константинополь от всевозможных напастей. Оно источало свет Божий и своим великолепием затмевало все — даже город, над которым возвышалось…»

Конечно, далее шел султан Мехмед II Завоеватель.

«Константинийе: сад роз султана Мехмеда Фатиха».

«Султан распахнул руки навстречу Богу. Справа — Гавриил, слева — Михаил, в центре — младенец Иисус на руках у матери. Свет лился с небес и нашептывал ему на ухо одну из самых древних историй в мире…»

А вот, наконец, зодчий Синан и султан Сулейман: «Великая столица Сулеймана — город зодчего Синана».

«Синан смотрел на обитель Всевышнего. На главный купол, который, казалось, парил в небе. На небольшие купола, которые выстроились вокруг главного купола подобно планетам вокруг Солнца. На четыре минарета, тянувшиеся в бесконечную синеву…»

Но зачем Йекта это писал? В перерывах между убийствами сочинял оды Стамбулу? Сгорая от любопытства, я взглянул на следующую страницу. Мне не терпелось узнать, какого правителя они выбрали для седьмой жертвы. Но в заголовке не было никакого имени. Только две строчки: «Стамбул — город разбитых надежд».

«Мы смотрели на город: Невзат, Демир и я. Наша лодка терялась в тумане, нависшем над морем и пеленой окутавшем Стамбул. Сквозь пелену виднелись лишь минареты мечети Султанахмет, купол собора Святой Софии да башни дворищ. Топкапы. Казалось, будто город никогда не знавал ни разрушений, ни грязи, ни людского бесчестья. Все, что могло нарушить безупречную картину, природа укрыла белоснежным туманом. Это было словно мимолетное видение в предрассветный час. Словно чудесное облако, сказочный образ. Город, построенный только вчера. В самом начале. Юный, прекрасный, полный надежд город…»

Йекта писал о нас. Он рассказывал о нашем городе сквозь призму наших чувств, смотрел на него нашими глазами.

Я собирался прочитать до конца, как вдруг под стопкой листов заметил деревянный ящичек.

Он был достаточно большой — в него как раз поместились бы листы стандартного размера. На крышке виднелась красная надпись «Хаджы Бекир», чуть ниже — круглый логотип знаменитой кондитерской. Внутри я обнаружил монеты, украденные из дома Недждета Денизэля. Здесь были монеты времен Римской империи, Византии, Османов; монеты, отчеканенные в первые годы Турецкой Республики. Выполнены они были из самых разных материалов: золотые, серебряные, медные и железные. Что ж, вот и монеты нашлись. Осталось лишь понять, где мои друзья оставят тело Адема Йездана.

Я поднялся со стула и подошел к книжным полкам, сам не зная, что надеюсь найти. Вдруг внимание мое привлекла книга, лежавшая на третьей полке. Она показалась мне знакомой, и я взял ее. Эту книгу мы видели в доме у Лейлы Баркын: альбом, посвященный монетам. Я принялся бегло просматривать глянцевые страницы и почти сразу нашел монету, которую обнаружили в руке Недждета. На лицевой стороне — Геката, богиня Луны, а на оборотной — полумесяц со звездой и надпись «Византий». Важнее всего было то, что рядом с монетой стояла отметка красной ручкой.

Если они отметили и остальные монеты, тогда я смогу узнать, какая из них предназначалась Адему Йездану.

Я взволнованно пролистывал страницу за страницей. Вот монета времен Константина — она тоже помечена. Феодосий II, Юстиниан, Мехмед II Завоеватель, Сулейман… Не удержавшись, я остановился — хотел прочитать, что означают непонятные слова на монете времен Сулеймана. «Аверс: «Помощью Аллаха одаренный на море и на суше, величием полнящийся». Реверс. «Султан Сулейман, сын султана Селима. Да восславится победа его. Отчеканено в Константинийе»».

Я продолжил листать книгу и наконец нашел то, что искал: монета номиналом в один куруш, выпущенная уже в республиканский период. Напротив — красная отметка. На лицевой стороне — звезда внутри полумесяца; над звездой — надпись «Турецкая»; внизу, вдоль полумесяца, — «Республика». На оборотной стороне — венок из листьев, обрамляющий единицу, и чуть ниже — слово «Куруш». В самом низу — дата выпуска: 1935.

Итак, мы дошли до современной Турции. Значит, Адем Йездан — последняя жертва. Что ж, это имело смысл — оставить под конец того, кто больше всех был виноват в смерти Хандан и Умута. Вот только я все еще не знал, что за место они выбрали для него. Снова посмотрел на монету. Искомый ответ наверняка где-то здесь. Раз монета чеканилась в республиканский период, значит, у памятника именно этого времени мои друзья и собирались оставить последнюю жертву.

Я снова погрузился в раздумья. Руки Хакана Ямалы, шестого убитого, указывали в сторону Эминёню. Однако, насколько мне известно, там нет никакого особо важного исторического объекта, построенного после 1923 года. Или, может, я просто о нем не знаю? Но ведь и на карте этот район не отмечен. Может ли такой памятник оказаться там, где ранее убийцы оставили других жертв? В этом случае они не стали бы отмечать его еще раз. Я подошел к карте. Сарайбурну, площадь Чемберлиташ, Золотые ворота, собор Святой Софии, мечеть Фатих, дворец Топкапы, мечеть Сулеймание — вот они, семь исторических точек. Но в какой из них имелось достопримечательное здание — или, может, монумент, — возведенное уже после провозглашения республики? Нет, мне одному эта задачка не по зубам. Я решил позвонить Лейле Баркын.

Памятуя о том, как беспардонно я прервал наш разговор полчаса назад, можно было предположить, что она обиделась на меня. Но когда она ответила, в голосе ее слышалось лишь любопытство:

— Алло, Невзат-бей?

Я почувствовал неловкость.

— Прошу прощения за беспокойство, Лейла-ханым. Мне снова требуется ваша помощь по одному важному вопросу… — произнес я смущенно.

— Конечно-конечно, рассказывайте, что случилось.

— Исторические объекты, у которых оставили предыдущие жертвы…

— Да-да, продолжайте.

Волнение в ее голосе нарастало.

— Как вы знаете, это Сарайбурну, площадь Чемберлиташ, Золотые ворота, собор Святой Софии, мечеть Фатих, дворец Топкапы и мечеть Сулеймание. Скажите, в каком из этих мест — или, может, неподалеку от них — есть мечеть или исторически значимое здание, памятник… что-то, построенное в республиканский период?

В другое время Лейла засыпала бы меня градом вопросов, но, должно быть, она почувствовала, что в этот раз дело чрезвычайно важное, и мгновенно включилась:

— Мы говорим о семи разных районах, причем достаточно крупных районах. Нужно немного подумать.

Я решил сузить круг возможных вариантов:

— Спрошу по-другому: есть ли подобное место в Эминёню? Например, мечеть Валиде-султан?

— Что вы! Мечеть Валиде-султан построена в османский период. Ее возведение началось в тысяча пятьсот девяносто седьмом году и было одним из самых долгих. Насколько я помню, работы завершились только в тысяча шестьсот шестьдесят четвертом году.

— А вокзал Сиркеджи? Когда он был построен?

— Тоже в османскую эпоху, в тысяча восемьсот девяностом году, прусским архитектором Яхмундом.

— А главное почтовое отделение?

— И оно тоже построено при Османах, по-моему, в тысяча девятьсот девятом году, по проекту Ведата Тека. В районе Сиркеджи есть еще одно здание его авторства — Лиман-хан, некогда один из центров торговой жизни города. Но и оно появилось до провозглашения республики. Эх, а самое скверное — больше никакие варианты мне в голову не приходят. Вот если бы речь шла о районе Сарайбурну, а не Эминёню, я бы подумала про памятник Ататюрку. Я ведь уже упоминала, что это был первый монумент, воздвигнутый в его честь. Статую изготовил австрийский скульптор Генрих Криппель. Если не ошибаюсь, установлена она была в тысяча девятьсот двадцать шестом году…

Лейла продолжала рассказывать, а перед моим мысленным взором предстал тот самый памятник Ататюрку, возле которого обнаружили тело ее бывшего мужа, Недждета Денизэля. Одетый в штатское, Ататюрк стоит, положив руку на пояс, и задумчиво смотрит на синее море… Внезапно картинка сложилась: они закончат там, где начали. Да, мои друзья собирались оставить свою последнюю жертву там же, где и первую.

— Большое спасибо, Лейла-ханым, — прервал я ее на полуслове. — Вы мне очень помогли.

— Что? Но разве я что-то сказала?

— Вы натолкнули меня на мысль. И сейчас мне нужно поговорить еще с одним свидетелем. Всего доброго, — я снова резко закончил наш разговор.

Повесив трубку, я направился к двери. Да, все тайное наконец стало явным, тьма неизвестности рассеялась. Теперь я знал, что делать. Надо как можно скорее сообщить обо всем дежурным командам и отправить людей в Сарайбурну. На этот раз убийцам никуда от нас не деться.

Убийцы? С фотографии, висевшей у зеркала, на меня смотрела Хандан. В ее усталых глазах застыло глубокое недоумение.

— Убийцы? Что же ты делаешь, Невзат? Они ведь твои друзья.

Я не знал, что ей ответить, мне оставалось лишь отвести взгляд. Быстро щелкнув выключателем, я выскочил из комнаты.

Но в прихожей мне преградила путь фотография маленького Умута: он с улыбкой глядел на меня со стены.

— Что ты делаешь, дядя Невзат? Ты ведь не отправишь папу в тюрьму, правда?

Отвернувшись, я бросился в коридор, ведущий на кухню. Хотел спрятаться от фотографий, но вместо этого угодил в гудящий омут. Со всех сторон доносились знакомые голоса.

— Что ты делаешь, Невзат? — спрашивал Рауф-амджа, отец Йекты. — Хочешь упечь друга детства за решетку?

— Что ты делаешь, Невзат? — спрашивала Айние-тейзе, как всегда, с любовью и нежностью. — Неужели отправишь моего единственного сыночка на смерть?

— Что ты делаешь, Невзат? — шептали наполнявшие дом воспоминания. — Хочешь сгноить Йекту в тюрьме?

— А что мне остается делать? — крикнул я. — Что еще мне остается? На их руках кровь семи человек! Они прикончили семерых и даже глазом не моргнули… У них не было права убивать людей. Даже если эти люди сами были повинны в чьей-то смерти. У них все равно не было такого права! Почему они не пришли ко мне, почему не попросили о помощи, почему даже словом ни о чем не обмолвились?.. Что мне теперь делать? Что?

Я очнулся от эха собственного голоса. Рядом не было ни Хандан, ни Умута, ни Рауфа-амджи, ни Айние-тейзе. Был лишь опытный инспектор полиции Невзат, разгадавший наконец эту, как оказалось, не такую уж сложную загадку. Столько дней он гонялся за хладнокровными убийцами, в то время как убийцами этими были его самые близкие друзья, прямо у него под носом перерезавшие глотку семерым. Теперь на одной чаше весов — друзья-убийцы, а на другой — профессиональный долг.

Сердце защемило. Я задыхался, как будто стены сдавливали меня. Выбежал через кухню в сад. Прислонившись к стволу вишни, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Понемногу я приходил в себя. С неба на меня снова смотрела полная луна. О этот печальный свет! И опять тревожный голос: «Что ты будешь делать, Невзат?»

Нет, даже здесь меня мучила безжалостная совесть. Не только дом, но и сад был наполнен воспоминаниями. Дверь сарая, маленький фонтанчик, увядшие хризантемы, кусты погибших роз, пустые грядки, где когда-то росли помидоры и зеленый перец, вишневое дерево… Все это вдруг заговорило, нашептывая один и тот же вопрос: «Что ты будешь делать, Невзат?»

На этот раз у меня не хватило сил прокричать, что мои друзья убили семерых и я не могу их защищать. Я не мог признаться, что и правда собираюсь отправить их за решетку, потому что они заслужили это, потому что они — убийцы. И лишь пробормотал все тот же вопрос: «Что же ты будешь делать, Невзат?»

А если мне притвориться, что я никогда здесь не был, не видел места преступления и знать не знаю, что мои друзья — убийцы? Почему бы и нет, ведь никто не в курсе, что я приезжал сюда. Визитная карточка Демира у меня. Можно вернуться в офис «Дерсаадет», вырвать страницу из записной книжки — и дело с концом. К тому же вряд ли мир стал хуже без этих семерых. Из-за них погибло пятеро невинных людей, в том числе Хандан с Умутом. Да, они не убивали собственными руками, но именно их решения привели к трагедии. А потом они еще попытались скрыть это чудовищное преступление. Более того, на их руках не только кровь пяти жертв, но и раны города. Останься они в живых — причинили бы людям еще большее зло.

Я уже почти решился, но вдруг зазвонил телефон. Это была Зейнеп. Надо же, а я совершенно забыл о ней.

— Алло, инспектор?

Я попытался взять себя в руки.

— Да, Зейнеп. Слушаю тебя.

Повисла недолгая пауза.

— Вы в порядке? Вас плохо слышно.

Похоже, голос все же выдавал меня.

— Я в порядке, в порядке… Где вы сейчас?

— Едем к мечети Сулеймание. Али набирал вас несколько раз, но так и не дозвонился.

— Да, у меня были дела. Как ваши успехи? Выяснили что-нибудь?

— Увы, — ответила она с ноткой отчаяния в голосе. — Хотя, в общем-то, мы были правы. На семи гравюрах в доме Недждета Денизэля изображены семь исторических мест, где были оставлены тела предыдущих жертв.

Зейнеп говорила без утаек — настолько была уверена в честности своего начальника, настолько ему доверяла. А этот самый начальник в эту самую секунду строил коварные планы, как бы обмануть своих товарищей.

— Мыс Сарайбурну, площадь Чемберлиташ, Золотые ворота, собор Святой Софии, мечеть Фатих, дворец Топкапы и мечеть Сулеймание. Все эти места уже помечены убийцами. Где же они оставят седьмую жертву? Может ли случиться так, что они вовсе не похищали Адема Йездана? Может, на Хакане Ямалы все закончится?

Наступил критический момент: я больше не мог обманывать Зейнеп, использовать ее доверие в собственных целях, слышать все эти слова.

— Сарайбурну, — выпалил я, даже не дав себе времени на подготовку, наверное, потому, что знал: еще секунда раздумий — и я никогда уже этого не скажу. Или потому, что не хотел, чтобы Невзат-человек, готовый в любой момент взять надо мной верх, помешал решению Невзата-инспектора. Возможно, я боялся снова поддаться воспоминаниям, окружавшим меня со всех сторон.

— Сарайбурну, — повторил я, уже полный решимости. — Они закончат там, где начали. Тело Адема Йездана оставят там же, где и первую жертву. У памятника Ататюрку.