Стамбульский ребус

Великий зодчий

Нет, на этот раз я не опоздал. Войдя в «Татавлу», прошел через узкий длинный коридор — его стены были увешаны фотографиями молодого усатого Йорго, покойного отца Евгении. Йекты и Демира пока еще не было.

За четыре часа, которые оставались у меня до встречи в «Татавле», я успел выяснить у Мюмтаза-бея последние новости, убедить прокурора продлить срок задержания подозреваемых до понедельника, потом съездил домой, побрился и переоделся. Евгения уделяла внешнему виду большое внимание, особенно за ужином. Она считала это проявлением элементарной вежливости к окружающим. Если бы мне не удалось заскочить домой, пришлось бы поехать в магазин купить что-нибудь из одежды, а потом наведаться в парикмахерскую, чтобы привести себя в порядок. Но мне повезло; проделав все необходимое, я запрыгнул в машину и отправился в «Татавлу». Умудрился даже заскочить на площадь Таксим за цветами. Убийцы еще не вышли на охоту. Мне ужасно хотелось, чтобы они взяли выходной, но я понимал, что мечтать об этом бессмысленно. Предупредив Али, что буду на связи, я велел ему держать меня в курсе всех новостей.

В мейхане, освещаемом тусклыми лучами заходящего солнца, никого не было — ни посетителей, ни официантов, ни даже кого-то из подсобного персонала. Между пустыми столиками разгуливала мелодия грустной песни:

Слова Яхьи Кемаля, музыка Мюнира Нуреттина — исполняет не кто-нибудь, а сама Мюзейен Сенар. Эта песня подчеркивала бренность клонившегося к закату дня. Евгения обожала такие унылые песни. Куда же она сама запропастилась? Возможно, собрала всех где-нибудь и дает им наставления.

Я решил пойти на кухню и тут заметил сидящую у окна женщину, взгляд которой был устремлен в сад. Лучи предзакатного солнца били мне прямо в глаза, поэтому я не мог разобрать, кто это. На ней было зеленоватое, почти цвета хаки платье, а сверху — что-то коричневое. Волосы мягко ниспадали на плечи. Сначала я не понял, кто это: то ли одна из работниц, то ли кто-то из посетителей пораньше пришел. Она почувствовала, что на нее смотрят, и обернулась. И я тут же понял, что это она, моя вторая половина, единственная женщина, которая может примирить меня с жизнью, одна из самых прекрасных женщин Стамбула, доставшаяся мне в наследство от покинувших его римлян… Моя Евгения…

— Привет, Невзат, — произнесла она и встала. На ее губах была теплая и ласковая, как закатное солнце, улыбка. — Ты сказал, что приедешь пораньше, а я тебе ни секунды не верила. Я так рада, что ты здесь. — Платье подчеркивало красоту ее зеленоватых глаз. Она надела изящные янтарные бусы и серьги, которые ей очень шли. Я протянул розы: алые цветы пробуждают в человеке радость жизни. Появившийся на ее щеках румянец был того же оттенка.

— Ты, как всегда, с самыми прекрасными цветами, — сказала она.

— Я купил их у цыганки на площади Таксим. Помнишь ее? У ее дочери еще такие красивые глаза…

Она уже не слушала меня, а пристально смотрела на меня. Это был такой непосредственный, такой обнадеживающий и искренний взгляд, что я не смог сдержаться и шагнул вперед, чтобы обнять ее.

— Я соскучился… — прошептал я. Она едва успела убрать розы, ведь своими объятиями я чуть не смял букет. — Мы так давно не виделись.

Аромат лаванды, исходящий от ее кожи… Огромные майские розы… Последние лучи заходящего солнца… И голос Музейен Сенар:

В тот миг меня охватило какое-то странное чувство: как будто все вокруг стало единым целым и на собственном языке твердило мне о том, что помимо дикого, жестокого мира, полного преступлений, есть прекрасная, наполненная смыслом жизнь.

— Очень давно, — прошептала она глубоким голосом. — Я тоже по тебе соскучилась.

Евгения слегка откинула голову, и я утонул в безграничных темнозеленых дебрях ее глаз… Я еще ближе склонился к ней — на меня повеяло запахом лаванды, роз — и хотел было поцеловать в накрашенные красной помадой губы… Но вдруг мечта растаяла — я услышал голос Демира:

— Похоже, Невзат уже давно тут. — Он заметил нас, но сделал вид, как будто ничего особенного не происходит. — А мы еще переживали, что придем слишком рано.

Я отстранился от Евгении — или, может, она отстранилась от меня? Ее зеленые глаза, пьянящий запах все еще давали надежду на то, что возможна другая жизнь, но волшебный момент закончился. Злиться на своих друзей, которые прервали его, я не мог. Мне надо было улыбнуться им, и я расплылся в широкой улыбке, чтобы ни у кого не возникало сомнений в моей искренности.

— Я и сам только что пришел, — сказал я и подошел к друзьям. Сначала обнял Йекту, потом — Демира. Не знаю почему, но мой друг-поэт всегда был мне ближе, чем Демир. Наверное, оттого, что последнего я всегда воспринимал как соперника. И не был уверен в том, что он воспринимает меня по-другому.

— Спасибо за приглашение, — ответил Демир, даже не подозревая о том, что носилось у меня в голове. Он взглянул на Евгению и сказал: — Поражаюсь вашей популярности. В этом районе все о вас знают. Первый же, к кому мы обратились, в деталях рассказал, как сюда добраться.

Что это случилось с нашим скромнягой Демиром? Я посмотрел на него с интересом: он веселился, что было нехарактерно для обычно сдержанного и серьезного человека, каким я его знал. Не могу сказать, насколько искренним он был, но я заметил у него на лице какое-то умиротворение, какое обычно свойственно человеку, долго над чем-то работавшему и испытавшему невероятное облегчение после завершения дела. Возможно, он успешно прооперировал кого-нибудь из своих четвероногих пациентов или решил задачку посложнее.

— Спасибо, что пришли, — откликнулась Евгения, почувствовав себя обязанной отреагировать на комплименты Демира. — Рада, что вы быстро нашли нас.

— У вас в мейхане очень мило, — сказал Йекта. В отличие от Демира, он выглядел немного грустным. Или встревоженным? Что-то в этом духе. Пытаясь скрыть свои чувства, он продолжал внимательно разглядывать «Татавлу», ее стены, картины, люстры, окна и интерьер… Возможно, в нем понемногу пробуждалась страсть к архитектуре, которой он никогда так и не занимался. — Настоящее румейское мейхане… Таких уже почти не осталось. Как здорово, что вам удалось сохранить все в изначальном виде.

— Спасибо, — тихо повторила Евгения. — Это все задумки моего покойного отца… А я просто исполняю его последнюю волю.

Йекта засмотрелся на фотографии посетителей, которые также были развешаны на стене.

— Вот он — секрет настоящего мейхане… — его глаза застлала дымка. Кто знает, какое воспоминание пришло ему на ум. — В каждой из этих фотографий скрыта поэзия. Талантливый писатель смог бы написать интересную историю, только взглянув на этих людей. — Он показал на выцветшие фото: — Евгения, ты знакома с ними со всеми?

— Как я могу быть знакома с ними? Большинство снимков сделано еще до моего рождения.

Она вдруг увидела пестрый букет полевых цветов в руках у Йекты. Тот заметил это и вежливо протянул ей букет.

— Это тебе. Они, конечно, не такие красивые, как у Невзата, зато…

— Неправда! — Евгения преодолела растерянность и полностью вошла в роль добродушной хозяйки. Она радостно прижала к себе цветы. — Какие красивые!.. Я обожаю полевые цветы… И вообще, так здорово, что вы пришли пораньше… — Она уже не могла устоять на месте. — Где хотите сесть? В зале или в саду?

— Конечно, в саду, — ответил Йекта. Его взгляд был по-прежнему отрешенным и грустным. Он смотрел на акацию в саду и выглядел так, будто увидел родные места после долгой разлуки. — Майские вечера чудесные. Не будем упускать такую возможность, подышим свежим воздухом.

Он замолчал и только сейчас, кажется, расслышал голос Мюзейен Сенар:

— «Нам не вернуть ни один добрый вечер…» — повторил он дрожащим голосом. Потом положил руку мне на плечо и довольно безразлично произнес: — И правда, Невзат, уже ничего не вернуть.

Что творится с ним сегодня?

— О чем это ты?.. — спросил я. — На улице еще даже не стемнело. Еще не вечер! Прекращай грустить, идем в сад.

Мы прошли за самый дальний из трех столиков. Он стоял рядом с кустом роз, в сплетенных ветвях которого щебетало целое воробьиное семейство. Над нами в листве акации голубь ворковал над своей самкой, а на балконе дома по соседству две домохозяйки довольно громко спорили о том, как лучше готовить перец — нафаршировать мясной начинкой или подавать в виде холодной закуски на оливковом масле. Евгения с охапкой цветов отправилась на кухню. Вскоре оттуда появился всегда улыбавшийся повар Ихсан, за ним едва поспевали два официанта, которые несли подносы с мезе. Мы и глазом моргнуть не успели, как на столе появились брынза, дыня, нарезанные овощи, пеламида, маринованные анчоусы, салат из солероса, салат из листьев одуванчика и закуска из нута топик. Тут же принесли воду, ракы и хлеб. Стол был накрыт, и в этот момент в саду появилась Евгения. Она несла вазу, в которую поставила цветы от моих друзей. И тут я понял, что единственное, чего здесь не хватало, — это самой Евгении. Мы заметили ее и все трое вскочили на ноги. Ее глаза светились от счастья.

— Спасибо, вы очень любезны, — сказала она и поставила вазу на край стола так, чтобы она никому не мешала.

Пока она усаживалась за стол, мне вдруг вспомнилась сцена из прошлого.

Последние дни в лицее, наш выпускной вечер… Переполненный зал… Мы вот так же втроем у стола, но не сидим, как сейчас, а стоим. Хандан входит в зал. На ней пепельно-розовое платье… Красавица, как свежий цветок, как дуновение ветерка. Вся троица при виде ее тут же начинает приводить себя в порядок. Стол совсем рядом, на стульях никто не сидит. Сначала садится Хандан. Я жду, пока кто-нибудь из моих друзей — Демир или Йекта — сядет рядом с ней. Но они тоже продолжают стоять, никто не торопится. Хандан понимает, в чем дело. Она сама должна выбрать того, кто сядет рядом с ней. И отвергнутые — несмотря на молодость, для которой все это было еще непонятно, — примут это с достоинством. Хандан улыбается и поворачивается ко мне:

«Присаживайся, Невзат, — говорит она и показывает на стул, стоящий напротив нее. — Что ты стоишь как истукан? — Ее наполнившиеся слезами глаза смотрят в сторону наших друзей. — Демир, Йекта, вы тоже садитесь давайте».

Меня охватывает странное чувство: с одной стороны, я счастлив из-за того, что она выбрала меня, с другой — меня беспокоит, что это удар для друзей.

— Присаживайся, Невзат, — голос Евгении выдернул меня из воспоминаний о выпускном вечере. Я снова оказался в «Татавле». — Садись, садись. — Она сказала это точно так же, как Хандан много лет тому назад: — Что ты стоишь как истукан?

Я вдруг заметил, что все остальные уже давно сидят, и только я по-прежнему стою рядом со столом. Пора выбираться из плена воспоминаний.

— Я как раз собирался разлить ракы, — сказал я и потянулся за графином. — Давайте мне ваши стаканы.

Пока я выставлял стаканы в ряд, Демир отвесил комплимент:

— Мезе выглядят изумительно. — Сегодня наш скромный друг превзошел самого себя. — Уж и не помню, когда мне в последний раз доводилось есть топик.

Хозяйке вечера пришлось вежливо предупредить нас:

— Вы на мезе не очень-то налегайте! Еще горячее будет. У нас потрясающая рыба, сегодняшний улов…

— Поскорее бы уже, — с улыбкой сказал Демир. — Кажется, с рыбой нам опять повезло. Как же мне это нравится!..

Я даже не стал спрашивать, сколько ракы им наливать. Мы втроем уже столько раз пили вместе, что я знал, сколько каждый из них выпьет. По саду поплыл знакомый запах аниса. Мы разбавили ракы водой, и только Евгения, как всегда, предпочитала пить неразбавленный. Она подняла стакан и осторожно потрясла им.

— Ну, за вас.

Демир отреагировал раньше нас:

— За тебя.

Йекта не повеселел, но подстроился под компанию.

— За дружбу, — объявил он. — За вечную дружбу.

Думаю, Евгения заметила грусть в голосе нашего поэта и тихо добавила, в надежде, что это как-то приободрит его:

— И за жизнь… Пусть она всегда улыбается нам!

Но вместо Йекты на ее слова отреагировал Демир. Он резко изменился в лице, веселье во взгляде улетучилось, появилась какая-то тоска. Он заговорил с видом человека, который давно смирился с поражением:

— За жизнь… За жизнь, которая будет продолжаться и после того, как все мы покинем этот мир…

Да что с ними случилось?

— За жизнь, — повторил я упрямым, но обнадеживающим голосом. — За жизнь, которую нужно ценить несмотря ни на что. За жизнь, которой мы будем сполна наслаждаться до того, как покинем этот мир.

Признаюсь, я немного переборщил. Но в итоге добился, чего хотел: первой прыснула Евгения, потом — Демир, следом за ним — Йекта. И вот уже мы расхохотались все вместе. И все вместе повторили:

— За жизнь.

Чокнувшись стаканами, отпили ракы. Даже Йекта, казалось, повеселел.

— Они всегда так, — сказал он Евгении, которая сидела по диагонали от него. Он по-прежнему держал стакан в руке. — И в молодости все время препирались, соревновались друг с другом. Просто два павлина… Постоянно влипали в какие-то истории, только чтобы показать, на что способен каждый из них.

— А ты? — спросила Евгения, раскладывая брынзу по тарелкам. — Ты не с ними разве был?

— А как же, — ответил за него я: мне хотелось избавить своего друга от плохого настроения. — Ты не смотри, что он такой щупленький. Он никогда не прощает обиду.

— Но он очень терпеливый, — тут же вмешался Демир. — Готов ждать вечно, чтобы мстить, когда придет его час.

Тоска во взгляде Йекты исчезла не полностью, но он уже готов был отвечать на добродушные насмешки Демира.

— Во даете! Выставили меня тут каким-то кровожадным монстром!

— А помнишь, какую взбучку ты устроил тому парню из Кара-гюмрюка? — спросил я.

— Какая еще взбучка?

— Что он сделал? Расскажи! — Евгении не терпелось узнать эту историю. Кажется, она тоже в один миг превратилась в ребенка.

— Что, что. Взял и запустил камнем пацану в голову. — Увидев, как она изменилась в лице, я решил немного подкорректировать свои слова: — Ну, на самом деле это был малец с приветом. Паскудник постоянно лез на рожон. Еще и как минимум в два раза был крупнее Йекты.

— Верно, — горячо поддержал меня Демир. — Настоящий медведь. Он даже меня мог за пояс заткнуть, не говоря уж о Йекте.

— Камнем-то в него я в первую очередь из-за тебя запустил! — усмехнулся Йекта, признав, наконец, что такое и правда было. — Разве не помнишь? Он тебя к стенке припер и чуть не придушил. — Он повернулся к Евгении и объяснил, чем в тот момент занимался я: — Невзат тогда одного уже завалил и колотил.

Она театрально покачала головой и сделала вид, что злится.

— Не злись, Евгения, это все детские шалости, — заступился за меня Йекта. Грусть наконец оставила его. — Так вот, этот пацан чуть не задушил Демира. И у меня прямо-таки сработал инстинкт: схватив с земли первый попавшийся камень, я запустил его в голову.

— Он рухнул там, где стоял, — продолжил рассказ Демир. — Сначала я обрадовался, что наконец избавился от него, но потом заметил, что он не шевелится, и от страха чуть с ума не сошел.

— Давай я расскажу! — вмешался Йекта. — Как только он получил камнем по голове, рухнул на землю как мертвый. Черт, подумал я, мы его прикончили. Другие пацаны увидели, что их главный пал на поле боя, и испугались. Хорошо еще, Янни-баба вовремя подоспел к нам на помощь. Одеколон, вода — мы сделали все, чтобы пацан пришел в себя. Даже кое-как дотащили его в больницу неподалеку. Бедняге целых пять швов наложили. — Он замялся: — Невзат, почему нас тогда не забрали в полицию?

Это было так давно, что я не мог вспомнить.

— Откуда мне знать? Разве нас не забрали?

— Нет, — ответил Демир: у него была отличная память. — Пацан очень боялся своего отца. Говорил, что если старик узнает о драке, то ему влетит и дома. Поэтому быстро все замял.

Все расплылось и потерялось в тумане времени…

— А если серьезно? Почему мы постоянно дрались с теми парнями?

— Просто детские разборки с соседскими, — после небольшой паузы ответил Демир.

У каждого бывают моменты, когда он может сморозить какую-то чушь. Видимо, у меня настал такой момент.

— Разборки разборками, но из-за чего все началось? Неужели мы не могли поделить сад священника? Помните, в футбол там гоняли.

— Да успокойся уже! — сказал Демир и потянулся за стаканом. — Лучше выпьем.

Йекта снова ушел в себя, мне следовало понять это, но поскольку я погрузился в воспоминания, то перестал следить за тем, что говорю.

— Нет же, — никак не унимался я. — Это не из-за футбола. Мы и раньше с ним дрались и угрожали ему. Да, после этих угроз он и заявился со своими в Балат, чтобы свести с нами счеты. Но почему мы ему угрожали?

— Из-за Хандан…

Слова Йекты раздались как гром среди ясного неба. Я понял, что совершил ужасную ошибку, но было слишком поздно. Светлые глаза говорили, что он готов свести счеты с мучительным прошлым.

— Тот парень приставал к Хандан. Ты даже пригрозил ему, Невзат. Не помнишь? И пообещал, что врежешь паршивцу, если увидишь его здесь еще хоть раз.

Да, я вспомнил. Тогда Демир стоял у меня за спиной, а Йекта — совсем рядом. Я вспомнил, и теперь об этом невозможно было не думать… Мы говорили о прошлом, но дети из этого прошлого внезапно оказались взрослыми. Беззаботные детские воспоминания уступили место мучительному и мрачному настоящему. В душе я уже тысячу раз проклял себя за это. Единственное, чего я сейчас страстно желал, чтобы Евгения пришла мне на помощь. Может, она скажет что-то или сделает, и это избавит нас от тягостных воспоминаний. Но Йекта опередил ее:

— Странно, что мы заговорили о ней, — сказал он несчастным голосом, в котором неожиданно для всех послышалась твердость. — Знаешь, Невзат, завтра годовщина ее гибели…

Так вот почему он весь вечер был такой хмурый…

— Хандан и Умута… — прошептал он, после чего повернулся к Евгении. В глазах у него стояли слезы. — У меня был сын, Евгения… Его звали Умут. Ему было девять лет, он учился в третьем классе. Говорят, у него были глаза как у матери и моя улыбка… — Он махнул головой в сторону меня и Демира. — Хандан… Она была нашей общей подругой. Невзат с Демиром… Они уехали из Балата и оставили ее мне… — Он попытался улыбнуться, но у него плохо получилось. — Возможно, я заполучил ее хитростью и предательством.

Демир сидел опустив голову. Трудно было понять, о чем он думает.

— Потому что, — продолжал Йекта, — потому что между нами троими существовало негласное соглашение: не прикасаться к Хандан. И видимо, я нарушил его. — Складывалось впечатление, что он старается убедить Евгению, а не нас, своих старых друзей.

Но в Балате нас осталось только двое: я и Хандан… Два товарища, которых ты видишь за этим столом, бросили нас и сбежали. Я знаю, что поступил подло, но я бы не позволил ей выйти замуж за кого-то другого… — Он опять посмотрел на нас. — Не знаю, как поступили бы на моем месте Демир с Невзатом, но я сделал то, что сделал. И в конце концов Хандан стала моей женой. — На его лице появилась грустная улыбка. — А завтра… Завтра годовщина их смерти…

Он замолчал, и вместе с ним затихло все вокруг: воробьи в кустах перестали чирикать, голуби в ветвях акации — ворковать, женщины на балконе соседнего дома — перекрикиваться. Темная, глубокая грусть заполнила сад. Никто из нас не осмелился даже шевельнуться, не говоря уже о том, чтобы что-то сказать. Если бы не зазвонил мой телефон, никто бы не нарушил это гнетущее молчание. Я схватился за телефон так, будто это был спасательный круг. Звонила Лейла Баркын. Мне нужно было выйти из-за стола, но я не стал этого делать. Возможно, я сделал это намеренно, чтобы рассеять общую грусть и всем избавиться от охватившего нас уныния.

— Алло?..

— Невзат-бей? — она была раздражена. — Намыка не отпускают.

— Как так? — спросил я, чтобы немного потянуть время и собраться с мыслями. Было не очень просто вернуться из мира эмоций в мой профессиональный мир. — Что вы имеете в виду?

— Намыка не отпускают… Отказываются отпускать… Адвокаты говорят, что он пробудет в участке до понедельника… Это правда?

Звонок возымел свое действие: не только Евгения, но и Демир с Йектой, кажется, выкарабкались из колодца грусти и все трое смотрели на меня. Я показал на телефон и жестами попросил у них прощения, после чего обратился к Лейле:

— К сожалению, да, Лейла-ханым. В фургоне обнаружили следы крови…

При упоминании крови Евгения, Йекта и Демир насторожились.

— Пятна крови могут быть от чего угодно: разбитый нос или порез.

— Уверен, что так и есть, — попытался успокоить я ее. — Но сейчас речь идет о пяти трупах. Думаю, вы согласитесь, что мы должны все досконально проверить. Постарайтесь не волноваться. Я попытаюсь ускорить процесс. Результаты экспертизы будут у нас в течение двух суток. И в понедельник мы отпустим Намыка-бея.

Мои слушали с полным вниманием, и я был рад, что мы наконец-то пришли в себя, чего нельзя было сказать о Лейле Баркын на другом конце линии.

— Вы хотите сказать, что он пробудет в участке двое суток?

— Другого выхода нет… Если бы это было в моих силах…

— А где он будет спать?

— Может, у нас и не идеальный комфорт, но мы предоставим ему место для отдыха.

— Он ведь не останется голодным?

— Ни в коем случае… Я лично прослежу за тем, чтобы с Намыком-беем хорошо обращались.

Бедняжке ничего не оставалось, кроме как смириться с ситуацией.

— Хорошо, Невзат-бей, я вам доверяю… Пожалуйста, присмотрите там за Намыком.

— Будьте спокойны, с ним ничего не случится.

Лейла поблагодарила меня и повесила трубку.

— Пять трупов? — Евгения была потрясена. — Убито пять человек?

Случись это при других обстоятельствах, я бы никогда не стал ничего комментировать либо закрыл бы эту тему, но, увидев, как вся троица, моментально позабыв о своих проблемах, смотрит на меня разинув рот, я решил рассказать им о том, что и так уже было написано во всех газетах.

— Наверное, это самое загадочное дело в моей полицейской карьере… Кто-то выслеживает и убивает людей, а потом подбрасывает тела к исторически важным сооружениям.

— Как интересно, — сказал Демир. Он сидел, облокотившись на стол. — Хочешь сказать, что они выбирают сооружения времен Османской империи?

— Еще более древние, Демир. Они отсылают нас даже к временам Византия.

— Византий?

— Первое название нашего города, — пояснил Йекта, который немного пришел в себя. — Еще до появления здесь древних римлян.

Мне понравилось, что он присоединился к нашей беседе.

— Умница, Йекта, — похвалил я его. — От тебя ничего не ускользнет.

— Еще бы, я столько всего по истории изучал. Так что ничего удивительного. Хотел спросить: у какого памятника, связанного с Византием, оставили труп?

— Такого памятника больше нет… Убийцы оставили труп в районе Сарайбурну — в месте, где предположительно находился храм Посейдона…

— Откуда ты знаешь, что убийцы намекали на этот храм? Ты же сказал, что там такого храма больше нет.

— По монетам… — Они ошеломленно уставились на меня. — Рядом с трупом оставили монету, отчеканенную в память о Византии. Мы нашли такие монеты и рядом с другими жертвами. Константин, Феодосий Второй, Юстиниан…

Евгении стало страшно интересно.

— Все монеты были связаны с императорами? — спросила она.

— Нет, еще была монета, которую отчеканили во время правления султана Мехмеда Завоевателя. Вчера мы нашли еще один труп. Его тело было в мечети Фатих, а голову подбросили во дворец Топкапы.

Лицо Евгении скривилось от отвращения.

— Какой ужас! Как только люди способны на такое?

— Согласен, это жутко. Но самое ужасное заключается в том, что убийства, видимо, будут продолжаться. И нам остается лишь гадать, куда они подбросят следующую жертву.

Я взглянул на Йекту. Он снова начал уходить в себя, в пучину своего горя.

— Йекта, а ты ведь изучал архитектуру. Как думаешь, куда убийцы подбросят следующее тело?

Он был застигнут врасплох и ответил, смутившись:

— Что? Откуда мне знать?

— Какой султан приходит на ум после Мехмеда Завоевателя? И памятник, возведенный им?

Он сдвинул брови, задумался. Потом почесал лоб и высказал свое предположение:

— Тебе известно, что после Мехмеда Завоевателя правил его сын, Баязид Второй. Комплекс зданий, названный в его честь, находится на площади его имени. Еще есть султан Селим Явуз и связанные с ним постройки — недалеко от района Чаршамба. И конечно же, султан Сулейман Кануни… — Его глаза потемнели. — Разумеется, с Сулейманом все немного сложнее. Потому что на время его правления выпадает эпоха архитектора Синана и убийцы могут сделать привязку к любому из возведенных им зданий: комплекс при мечети Хасеки Хюррем, мечеть Шехзаде, мечеть Михримах-султан и, конечно же, мечеть Сулеймание…

— А ты бы что выбрал?

— Что ты хочешь сказать? — он с укором посмотрел на меня. — Что ставишь своего друга в один ряд с убийцами?

Я подумал, что он обиделся, и попытался спасти ситуацию:

— Да нет же, прошу тебя просто предположить. К тому же в этом деле у нас нет уверенности в том, что за убийствами стоят злодеи в традиционном понимании слова. Скажу вам по секрету: все жертвы так или иначе занимались кое-чем незаконным. Все они зарабатывали деньги, спекулируя на историческом наследии нашего города.

— Но смерти никто не заслуживает, — возразила Евгения. — Каким бы ни был мотив, восхищаться убийцами неправильно.

Я оказался меж двух огней…

— Абсолютно согласен с тобой, Евгения… Просто я пытался немного ввести вас в курс дела.

Я надеялся, что мне удастся успокоить всех и вернуться к неоконченному разговору с Йектой. Но внезапно к хору осуждения присоединился Демир:

— Нет, ты с ней не согласен, Невзат. И не смотри на меня так… Ты и раньше такое говорил. Йекта свидетель!

— Что? Какой еще я свидетель?

— Давай вспоминай. В тот день, Невзат, ты последний раз был с нами на «Агоре».

— «Агора»? — взволнованно спросила Евгения. — Ты имеешь в виду мейхане в Балате?

— Нет, «Агора» — это наша лодка. Мой покойный отец назвал ее так потому, что ему нравились старые мейхане. И больше всего он любил «Агору», она располагалась недалеко от нашего дома. — Демир снова посмотрел на меня. — Ты помнишь нашу последнюю рыбалку? Прошлой осенью… — В памяти у меня тут же возникли какие-то смазанные обрывки. — На море еще стоял туман, и вокруг никого: ни лодок, ни чаек, ни морских буревестников… В общем, ни души.

— Да, я припоминаю, — кивнул Йекта. — И правда, что за вид открывался с лодки в тот день! С моря поднимался туман. Он закрывал все уродливые постройки на берегу. Видны были только минареты, купол собора Святой Софии и башни дворца Топкапы… Мы как будто плыли к висевшему в воздухе сказочному городу.

Небольшая лодка, словно прорвавшись через темную завесу памяти, возникла перед моим мысленным взором.

— Все верно. Ты прав, в тот день стоял очень сильный туман. Почти ничего не было видно. Стамбул, казалось, полностью исчез…

— Странное было утро, — тихо прошептал Демир. — Мы не видели ничего вокруг, кроме самих себя. А море выглядело так, будто его похитили какие-то мифические существа.

Когда Демир, самый здравомыслящий из всех нас, начал говорить о таких таинственных вещах, я не выдержал:

— Никто ничего не похищал. Просто был очень сильный туман. Нам в тот день не повезло во всех смыслах. Мы болтались в море до утра, но так ничего и не поймали.

— Как бы там ни было, — подытожил Демир, — это случилось именно в тот день. Мы отлично провели время, все было тип-топ… Ты поднялся и сказал, чтобы мы взглянули на эту красоту. Но потом вдруг вышел из себя и начал говорить о том, что всю красоту уничтожают, разрушают наш город… Но мы совершенно бессильны, ничего не можем с этим поделать…

— Я правда так говорил? Не помню ничего подобного.

— Именно так ты и сказал, — подтвердил Йекта. — Раньше я не замечал, чтобы в тебе было столько ненависти и отвращения. В тебе полыхала злоба. Ты сказал, что нужно уничтожить всех, кто вредит нашему городу. Всех до одного.

— Да ты что? Я бы не смог.

Демир простодушно посмотрел на меня.

— Но ведь сказал же… Мы даже повздорили с тобой из-за этого. Я стоял на том, что убивать неправильно. Ты согласился, а потом сказал, что преступников ловят, но сразу же отпускают… Закон работает лишь отчасти. Правосудия нет. На улицах полно убийц, воров, мошенников — они разгуливают тут и там, ничего не боятся. И если бы только можно было взять оружие и…

Моя память молчала.

— Ребят, вы сильно ошибаетесь… Убийство — это не по мне. По какой бы причине оно ни совершалось.

— Ты был пьян, Невзат. Может, тогда перед нами наконец предстал настоящий ты, без формы полицейского.

— Не думаю… — ответил я, ощутив сильное желание сказать что-то в свою защиту, хотя ни у одного из моих друзей не было причин говорить неправду. — Должно быть, я перебрал с алкоголем и перестал соображать.

— Да, ты сильно напился. Утратил здравомыслие.

— Значит, я нес полную чушь, — ответил я и протянул руку к своему стакану. — Если я сказал, что выродки, живущие в моем городе, заслуживают смерти, то признаю: был не прав. — Я поднял стакан. — Давайте выпьем.

Евгения откликнулась первой:

— За жизнь, а не за смерть!

Друзья повторили за ней:

— За жизнь!..

Но после того как мы выпили, разговор об убийцах продолжился. Точнее, я снова заговорил об этом.

— И все-таки, Йекта, куда, по-твоему, подбросят следующую жертву?

На этот раз никакой острой реакции от нашего поэта не последовало.

— Я не знаю логики этих людей, но на их месте я бы выбрал мечеть Сулеймание, — ответил он. — Просто это самое выдающееся здание эпохи султана Сулеймана Кануни, вершина архитектуры и мощи Османской империи и, разумеется, одно из величайших творений архитектора Синана, а ведь он возвел сотни построек.

— Сотни? — удивленно спросила Евгения. — Ты серьезно? Неужели он действительно столько всего построил?

Четко проговаривая каждое слово, Йекта подтвердил:

— Четыре сотни построек. Сложно назвать точное число, но историки приписывают ему четыреста построек. И это не только в Стамбуле, его строения разбросаны по всей территории бывшей империи, от Эдирне до Дамаска. Например, мечеть Селимие, которую он называл своим лучшим творением, находится в Эдирне. Помимо мечетей, он спроектировал и построил различные медресе, тюрбе, приюты, больницы, бани, гостевые дворы, караван-сараи, торговые ханы[56], акведуки, мосты, особняки и дворцы… Да, и все это удалось ему за одну человеческую жизнь…

— Но он долго жил… — вставил я, вспоминая информацию, которой делилась со мной моя мама. — Почти до ста лет.

— Да, больше девяноста, еще немного — и до ста бы дотянул. Но даже для столетней жизни такого количества творений предостаточно.

— Не стоит забывать, что за ним стояла огромная империя, — заметила Евгения. — Он жил во времена наивысшего процветания и богатства Османов.

— Естественно. Без поддержки государства он бы никогда не смог создать столько шедевров. Да, он был архитектором империи и именно благодаря этому покровительству смог создать все это великолепие. Но лично я считаю, что его главным творением стал этот город. Его наследие есть почти в каждом уголке Стамбула. Не только на историческом полуострове или в пределах городских стен — архитектор Синан предстает перед нами в каждом уголке города. Он возвел мечеть даже у нас в Балате. Мечеть Ферруха Кетхюда в Айвансарае…

— Не забудь про мечеть в Драмане, — добавил я. — Как она называется?

— Мечеть Юнуса-бея.

— И еще одна! — воскликнул Демир. — В Эгрикапы, рядом с темницей Анемас…

— Мечеть Иваза-эфенди… Но и это не полный список. Их все не сосчитать. Мечеть Кара Ахмеда-паши в Топкапы, мечеть Заль Махмуда-паши в Эйюпе, мечеть Синана-паши в Бешикташе, сад которой разрушили, построив на его месте дорогу, и тюрбе Барбароссы Хайреддина-паши в парке напротив. В азиатской части Стамбула — мечеть Михримах-султан в Ускюдаре. Там же, на набережной, — изящная мечеть Шемси Ахмеда-паши… Мечеть муллы Челеби в Фындыклы, миниатюрная копия Святой Софии — мечеть Кылыч Али-паши… А вы знали, что Сервантес, автор «Дон Кихота», был поденщиком в мечети Кылыч Али-паши?

— Творения Синана можно перечислять практически бесконечно. Тюрбе Селима Второго на территории собора Святой Софии, два минарета Святой Софии, павильон Мурада Третьего в ансамбле дворца Топкапы… — он говорил все громче, будто злился. — Смотрите, мне даже трудно вспомнить названия всего того, что он построил, а этот великий зодчий продумывал каждый свой проект до мельчайших деталей — купола, своды, арки, минареты, дымовые трубы, колоннады, порталы, фонтаны, двери, окна, солнечные часы, песочные часы, михрабы, минбары, плитка и прочий декор, каллиграфические надписи, витражи… Он всегда тщательно относился к деталям. Говорят, однажды даже едва не накликал на себя беду во время строительства мечети Сулеймание. Его недоброжелатели распространили слух о том, что он не успеет закончить мечеть в срок. Слух этот дошел до султана. Сулейман Кануни велел подать коня и направился к зодчему. Грозно спросил, как он посмел забыть про султанскую мечеть во имя чего-то несущественного. И даже пошел еще дальше, напомнив о судьбе Атика Синана, придворного архитектора Мехмеда Завоевателя. Перед гневом султана великий Мимар Синан затрепетал, подобно листу, и утратил дар речи. Султан попросил его тотчас ответить, когда будет готова мечеть. Со склоненной головой зодчий тихо ответил, что мечеть будет закончена в течение двух месяцев. Султан подумал, что тот утратил рассудок, и, обратившись к свите, попросил задать Синану тот же вопрос. Один ага исполнил приказ султана. И на этот раз Синан, собравшись с духом, ответил, что по истечении двух месяцев строительство мечети будет закончено. После этого султан Сулейман Кануни призвал своих вельмож в свидетели и сказал, что если мечеть не будет достроена через два месяца, то зодчему грозит беда. Вернувшись во дворец, он вновь задумался. Созвал своих советников и сказал, что Синан спятил, ведь нельзя за два месяца построить то, на что уйдет несколько лет. Видимо, бедняга обезумел от страха. После он приказал им еще раз разыскать архитектора и задать ему тот же вопрос. И если в этот раз зодчий ответит иначе, чем в прошлый, то строительство мечети будет делом непростым. Но Синан уверенно ответил, что мечеть будет возведена через два месяца и он не зря дал клятву султану. А потом добавил, что если на то будет воля Всевышнего, то план осуществится и будущие поколения будут с благоговением вспоминать его имя. Советники поспешили к султану и сообщили о разговоре. Спустя два месяца, как и обещал великий Синан, строительство завершилось. Султан, осознав, что был несправедлив к зодчему, протянул ему ключи от мечети, сказав, что Синан всей душой верил в свое творение, а значит, двери в обитель Всевышнего должен отворить он сам.

Таков был гений Мимара Синана. Он ни разу не повторился: каждое его произведение уникально.

Я думал, что Йекта закончил свой рассказ, но вдруг увидел искру в его глазах.

— Так что, Невзат, — продолжил он, — будь я на месте убийц, то не следовал бы ни за какими греческими, римскими или османскими правителями. Я бы напрямую выбрал Синана. Потому что больше ни один царь, император, султан или чиновник — ни до, ни после него — не сделал для этого города большего блага.