Стамбульский ребус

Символ величия империи

Суп был изумительный. Выжать дольку лимона, присыпать красным перчиком, да в прикуску со свежим хлебом — вот вам рецепт прекрасного завтрака. Экрем, рослый детина, одной тарелкой не наелся и с аппетитом принялся за вторую. Мы позавтракали, и я отправил его на позицию, а сам, прикрыв глаза, подставил лицо под ласковые лучи майского солнца.

Я мигом очнулся от сладкого забытья, когда рядом упала чья-то тень. Открыл глаза и увидел, что передо мной стоит Лейла Баркын — с бледным лицом и запавшими глазами. Я впервые видел ее в таком состоянии. Казалось, будто за одну ночь она постарела.

— Здравствуйте, Лейла-ханым, — поприветствовал я ее, вставая. — Прошу, присаживайтесь.

Ее взгляд был полон тревоги. Видимо, и правда случилось что-то серьезное, или же она просто пыталась произвести такое впечатление.

— Вы голодны? Хотите, я вас чем-нибудь угощу?

Она нахмурилась, как будто я сказанул что-то не то.

— Спасибо, Невзат-бей, но мне сейчас не до угощений. Скажите, как там Намык? С ним все хорошо?

— Я уже вам говорил, что у него все в порядке, не переживайте.

— Вы от меня ничего не скрываете?

— Нет, конечно. Зачем мне что-то скрывать? С ним и правда все хорошо.

— Вы сказали, была драка. Он не ранен?

— Цел и невредим ваш Намык. А вот про Эрджана того же не скажешь — ему от Намыка хорошенько досталось.

Она меня как будто не слышала.

— Намык ведь только на словах сторонник радикальных мер. На самом деле он в облаках витает и воображает себя каким-нибудь Че Геварой. Вот и участвует с молодыми парнями в ночных вылазках. На деле он скорее Ганди, чем Че Гевара.

— Честное слово, если бы Ганди мог драться, как Намык, большинство английских офицеров в Индии ходили бы со сломанными носами, — усмехнулся я.

Лейле было явно не до смеха: ее снедали переживания.

— Наверняка он всего лишь защищался. Он ведь и мухи не обидит.

— Вам виднее, вы его все-таки лучше знаете.

Я замолчал, но во взгляде моем читалось: что дальше? Неужели вы только для этого хотели меня видеть? Женщина она была умная, поэтому сразу поняла, что я хотел сказать.

— Я кое о чем забыла. Может, это неважно, но я все-таки решила, что вы должны знать.

— Вот как? И что же это?

Она облокотилась на стол и наклонилась ко мне поближе.

— Вчера вечером я никак не могла уснуть. Размышляла обо всем, что произошло. Об ужасной посылке. О бедном Фазлы Гюмюше. И вдруг мне пришло в голову, что, возможно, его смерть как-то связана с убийством Недждета. Ведь мой бывший муж был с ним знаком. Помните, вы сами говорили, что Недждет и Мукаддер Кынаджи тоже знали друг друга. И тут я вспомнила наш последний ужин с Недждетом. Точнее говоря, как он тем вечером себя вел. Первым делом он спросил, намерена ли Ассоциация защиты Стамбула участвовать в деле, которое будет снова открыто против компании Адема Йездана. Я не хотела ничего рассказывать и попыталась замять тему. Недждет не стал настаивать. А потом он сделал то, чего я никак не ожидала: предложил нам снова быть вместе.

— Да, вы упоминали это.

— Но не говорила, что это случилось так неожиданно. Я была просто ошарашена. Не верила, что Недждет меня любит и действительно хочет снова быть со мной.

— Значит, хотел, раз такое предложение сделал.

— Нет, не хотел.

— Почему вы так уверены?

— Женщины всегда это чувствуют, Невзат-бей. Был еще один случай, задолго до того ужина… — Она откинулась на спинку стула. — Знаете, я человек ревнивый. И вот однажды вечером я на пустом месте закатила Намыку скандал. Вне себя от злости выбежала из офиса ассоциации. Есть один бар, мы часто там бываем с университетскими друзьями. Вот туда я и пошла. Недждет случайно оказался там. Увидев мое состояние, искренне расстроился. Хотел меня поддержать и угостил выпивкой. А я едва понимала, что творю, вот и напилась. Мне и надо-то всего ничего — пару рюмок, и я уже пьяна в стельку. Недждет отвез меня к себе. Если бы захотел, он мог бы… — она запнулась, и на бледных щеках проступил легкий румянец. — Мог бы сделать со мной все что угодно. Но он повел себя благородно. Какие там приставания — даже слова лишнего не сказал. Когда я утром открыла глаза, он уже ушел на работу. В этот момент кто-то позвонил в дверь. Я накинула пижаму Недждета и побежала открывать. На пороге стоял тот самый Адем Йездан. Должно быть, он все неверно истолковал. Но теперь-то вы знаете, как все было на самом деле. Я тут же вернулась домой и попросила прощения у Намыка. Странно, но Недждет не воспользовался этим случаем. Поверьте мне, он умеет добиваться своего. И если бы он правда меня любил, то не забыл бы обо всем так легко. Поэтому я уверена, что он хоть и предложил нам снова быть вместе, не хотел этого на самом деле. Он лишь хотел, чтобы я работала на Адема Йездана. В тот вечер он мне так и сказал: «Одумайся, Лейла. Для этой страны, для этих людей все потеряно. Бросай ты свой музей! Адем-бей сейчас ищет сотрудников. Давай с нами!» Я тогда подумала, что это его обычная болтовня. Но вечером, пока размышляла о нашем разговоре, я вдруг поняла, что этот разговор и его предложение не были случайны. Адем, должно быть, очень забеспокоился, когда узнал о предстоящем пересмотре дела, и хотел выведать планы нашей ассоциации. Они знали про нашу ссору с Намыком и, видимо, подумали, что отношения у нас совсем разладились, вот и решили, а вдруг я соглашусь перейти на их сторону, чтобы отомстить любимому.

Мы опять вернулись к Адему Йездану.

— Допустим, но ведь вы столько лет прожили с Недждетом. Неужели он вас совсем не знает? Почему он сразу не догадался, что вы не согласитесь на такое? — обратил я внимание на одно из кучи несоответствий, которые заприметил в ее рассказе.

Она как будто ждала этого вопроса — ответила на него моментально:

— Вот к этому я и веду. Недждет сделал мне предложение не по своей воле. В тот день он подъехал к музею забрать меня, и я заметила, что он вылез из машины с большим трудом. Одной рукой держался за ребра и морщился от боли. Я спросила, что с ним. В ответ он что-то пробурчал про аварию. Но я не отставала. Тогда он запел по-другому — мол, по пути вышла у него стычка с каким-то придурком и тот несколько раз ударил его тростью в грудь.

Я сразу вспомнил про пятна размером с монету, которые обнаружили на теле Недждета во время вскрытия. До этого я ни словом не обмолвился о них Лейле, поэтому мне показалось крайне любопытным, что она сама решила об этом рассказать. Действительно ли эти следы оставил Адем Йездан? Или она мне врала? Может, все это было их с Намыком рук делом? И теперь они просто пытаются свалить вину на ненавистного бизнесмена?

— Недждет соврал мне, Невзат-бей, — продолжила она, распаляясь. — Если вы разговаривали с Адемом Йезданом, то наверняка заметили, что он не расстается с тростью — у нее еще набалдашник из слоновой кости. Так вот, я думаю, тростью по ребрам Недждет получил не от какого-то типа на дороге, а от собственного начальника.

— Но зачем Адему Йездану избивать Недждета?

— Адем приказал Недждету, чтобы тот убедил меня перейти на их сторону. Но Недждет-то прекрасно знал, что я ни за что не соглашусь, и попытался объяснить это своему боссу, ну а тот решил проучить его, чтобы впредь не смел перечить. Иначе Недждет в жизни не сделал бы мне подобное предложение. Зачем, если я все равно откажусь? — Она на мгновение умолкла и прикрыла глаза, словно заново переживая события того воскресенья. — Весь вечер Недждет был каким-то дерганым, и я не могла понять почему. А сейчас все это вспоминаю, и картинка начинает складываться. Он старался казаться спокойным, но спокойствие было напускным. Собственно говоря, именно поэтому он под конец вечера и закатил скандал. За столько совместно прожитых лет мы никогда так сильно не ругались. Думаю, у него просто сдали нервы.

Ее рассказ один в один совпадал со сценарием, расписанным Намыком несколько часов назад. Адем Йездан в панике из-за маячащего на горизонте повторного суда убирает всех, кто в курсе его грязных дел. А чтобы свалить вину на защитников Стамбула, вкладывает каждому убитому в руку старинную монету и оставляет трупы в исторических местах. И Недждет стал его первой жертвой. Конечно, Лейла не обвиняла Адема прямым текстом, но вполне возможно, что влюбленные сообщники заранее обговорили весь план.

Я решил расставить все точки над «i».

— То есть вы считаете, что Адем сначала угрожал Недждету, а потом приказал его убить?

— Не знаю… Мне пришло это в голову вчера вечером, и я решила поделиться с вами своими размышлениями. Вдруг это как-то поможет расследованию.

— Спасибо, это действительно важная информация. И пусть сейчас мы не можем ее использовать, но когда у нас в руках окажутся другие части пазла, эти сведения пригодятся.

Она казалась расстроенной, поэтому я ожидал от нее каких-то возражений, но вместо этого она перевела взгляд на Сулеймание. Неотрывно, будто в первый раз, смотрела на эту, вероятно, самую прекрасную из мечетей, что создают облик османского Стамбула. С нежностью во взоре любовалась ее бесчисленными — большими и маленькими — куполами, отливающими на солнце серебром, ее каменными башенками, изящными арками, искусно выточенными минаретами и окнами, через которые крепкие стены вдыхали живительный воздух.

Неожиданно Лейла повернулась ко мне — в глазах ее блеснул странный огонек.

— Вы не просто прогуляться сюда приехали, правда?

— Нет, — ответил я, натянуто улыбнувшись. — Вы ничего не предположили в этот раз, но мы подумали, что шестую жертву оставят возле Сулеймание.

— Я просто не хотела снова расстраивать ни вас, ни себя, — пробормотала она смущенно. — Но я тоже считаю, что следующим местом окажется Сулеймание. Хотя есть еще два варианта: мечеть Баязида и мечеть Шехзаде.

— Мечеть Шехзаде?

Вот о ней-то мы даже не вспомнили. Ребята, значит, всю ночь дежурили у двух мечетей, а убийцы могли преспокойно оставить тело совсем в другом месте.

— Неужели эта мечеть так важна? — спросил я взволнованно.

— А вы сами как думаете? — задала она встречный вопрос, и в голосе ее послышались нотки превосходства. — Сам архитектор Синан называл эту мечеть работой ученика, но на самом деле это одно из лучших его творений. Мечеть была возведена в честь сына Сулеймана Великолепного, шехзаде Мехмеда, который умер совсем молодым. Ее начали строить еще до его смерти. Скорее всего, изначально она создавалась во славу самого султана Сулеймана. Но после смерти Мехмеда мечеть стала носить его имя.

— Выходит, она все-таки не столь важна, как Сулеймание? — спросил я, почти крича от волнения. — Раз сам архитектор Синан называл ее работой ученика?

— Конечно, мечеть Сулеймание — это шедевр, несравненное творение. — Должно быть, она заметила, что говорила не в том тоне, и теперь смягчила голос, хотя прежние нотки все равно проскакивали. — Архитектор Синан считал, что мечеть Шехзаде — это работа подмастерья. Как бы там ни было, я бы советовала вам не упускать из виду эту постройку.

Непременно, только как бы не оказалось слишком поздно. Оставалось лишь молиться, чтобы убийцы не выходили на дело этой ночью.

Лейла, видимо, истолковала мою задумчивость как обиду на ее слова и теперь пыталась загладить вину.

— Вы абсолютно правы: Сулеймание — нечто невероятное, — произнесла она, указывая на мечеть. — Это чудо архитектурной и инженерной мысли. Символ величия Османской империи. Вы ведь наверняка знаете, что четыре минарета во внутреннем дворе означают, что султан Сулейман был четвертым правителем империи с момента захвата Константинополя. — Закинув голову, она зачарованно смотрела на стройные минареты, пронзавшие безоблачную голубизну неба. — А если вести отсчет с самого возникновения империи, он был десятым султаном. Видите? На минаретах в общей сложности десять балконов: по три балкона на двух минаретах, примыкающих к самой мечети, и по два на тех, что стоят по дальним углам двора. Помимо самой мечети здесь расположены библиотека, начальная школа, медресе, бесплатная столовая для бедняков — целый комплекс зданий. Подобные комплексы были архитектурными островками, вокруг которых формировался весь город. Они отражают мировоззрение османов. При строительстве всех сооружений внутри комплексов, в том числе и мечетей, без внимания не оставляли ни одну мало-мальскую деталь, но труд архитекторов заканчивался ровно на границе этих комплексов — обустройством города за их пределами никто не занимался.

Кое-что о мечети я узнал от Джеваза-эфенди. Но информацию о комплексах слышал впервые.

— Османские архитекторы, оставившие после себя эти удивительные творения, могли бы позаботиться об остальной части города. Но решающую роль сыграли традиции, обычаи и верования общества, в котором они жили. Людей в то временя мало интересовал внешний мир. Центром их жизни была мечеть да те сооружения, что к ней; прилегали. Поэтому они просто-напросто не нуждались в широких дорогах, площадях и парках.

— А во времена Константинополя все было наоборот, — заметил я, вспомнив о многочисленных римских форумах.

— Вы быстро схватываете, Невзат-бей, — сказала она с одобрением.

Я снова увидел перед собой не переживающую за любимого женщину, а уверенного в себе ученого.

— Вы совершенно правы. На месте площади Беязыт, что позади нас, во времена Византии был форум Феодосия. Меса, главная улица города, связывала этот форум со многими другими: восточнее — там, где сейчас площадь Чемберлиташ, — располагался форум Константина, а западнее, недалеко от нынешней станции Аксарай, — Воловий форум. На месте станции Везнеджилер находилась площадь Филадельфион, а неподалеку от парка Сарачхане когда-то красовался Амастрианский форум. В центре города — нынешний район Султанахмет — располагались огромный ипподром и церемониальная площадь Августеон. А вот в османскую эпоху в городе не было ни тщательно обустроенных улиц, ни широких площадей с театрами, ни форумов, украшенных статуями и колоннами. Местом сбора для народа служили большие мечети вроде Сулеймание. Закрытые для внешнего мира люди собирались в закрытых же пространствах.

В голове у меня все смешалось.

— Вы же говорили, что султан Мехмед Второй Завоеватель вернул городу былое великолепие. И даже сказали, что в этом его можно сравнить с Константином Великим.

— Наверное, я не совсем точно выразилась, — произнесла она с досадой, какая бывает от недопонимания. — Султан Мехмед действительно заново отстроил город. Потому что, когда османы вошли в Константинополь, он был в жалком состоянии. Как и Константин в свое время, султан Мехмед намерился превратить разрушенный и разграбленный город в великолепную столицу. Он использовал для этого все имевшиеся ресурсы. По его приказу со всех концов империи сюда начали свозить пленных и приглашать лучших мастеров. Из одного только Трабзона — уж не буду утруждать вас историческими названиями — набралось пять тысяч семей. Приказали явиться и греческим ремесленникам из Эдирне, Бурсы, Гелиболу и Пловдива. Туркам, славянам, евреям, армянам — всем было велено переселяться в новую столицу. Каждый город был обязан отправить не менее сотни мастеров и богатых семейств. Не всем, конечно, это было по душе, но против приказа султана не пойдешь. Началась большая работа по восстановлению города. И вот на месте дряхлой, обессилевшей, павшей столицы Византии вознесся новый град — столица Османской империи. После смерти Мехмеда Второго Завоевателя его сын Баязид, а затем и внук Селим Первый Явуз продолжили его дело. Но своего расцвета город достиг при Сулеймане Великолепном. — Она снова взглянула на мечеть. — И вне всяких сомнений, величайший памятник той эпохи — это Сулеймание. — Она посмотрела на меня, уверенная в себе и правоте своих слов. — Вот почему я думала, что убийцы оставят шестую жертву именно здесь.

— Но они не оставили, — ответил я угрюмо. — Или не смогли это сделать.

— Почему? Думаете, заметили ваших ребят?

— Возможно. — Устало взглянув на ее бледное от недосыпа лицо, я пробормотал: — Если только они не оставили тело у мечети Шехзаде.