Стамбульский ребус

Портрет убийцы

Мы не знали, насколько активное содействие и какую помощь стоило ждать от Эфсун и Омера. Но после пламенной речи Али мы вынуждены были покинуть эту уставленную книгами просторную комнату. Тем не менее я попросил о встрече с их матерью — Мелек-ханым. Удивительно, Эфсун даже не пыталась протестовать. По узкому коридору она отвела нас в соседнюю комнату: там не менее двадцати женщин, воздев руки к потолку, вполголоса читали молитвы. Среди них на кровати сидела Мелек-ханым. У нее не было той выдержки, какой могла похвастать ее дочь, но и злости брошенной жены в ней тоже не было. Заметив нас, женщина попыталась прикрыть платком парализованную часть лица, но слезы, катившиеся из ее голубых глаз, прикрыть было нечем. О чем или о ком она плакала? О муже, который оставил ее и стал причиной недуга? Или о своей тяжелой судьбе?

Смерть, равно как рождение или свадьба, полностью переворачивает нашу жизнь. Становится событием, которое заставляет задуматься о смысле существования. А если это не просто смерть, а убийство, то мы неизбежно задаемся вопросом: почему это случилось? За что его убили? Еще больше нас волнует, как кто-то вообще осмелился отнять жизнь у другого человека. И это еще не все — люди непременно пытаются разузнать, что за человек был убийца: благородный мститель или чудовище-психопат? Это не так уж и важно, потому что в конце концов все сводится к вопросу о природе человеческой. Для тех, кто полагает, что человек безусловно добр, убийство становится потрясением. Они долго сокрушаются, говоря о несправедливости мира. Для тех же, кто убежден, что человек изначально зол, картинка выглядит проще. Они воспринимают подобные случаи как нечто закономерное. Выход из ситуации, по их мнению, только один: жестоко наказывать. При этом наказание должно быть безжалостным и бессердечным. Самым диким — таким, которое способно потрясти даже убийц. Только в этом случае можно сократить число преступлений. Сами того не осознавая, такие люди борются со злом его же методами. Но есть еще те, кто, подобно мне, считает, что в человеке уживаются добросердечие и жестокость, нежность и озлобленность, стремление созидать и желание разрушать. Убийством нас не удивишь. Но всякий раз приходится обманываться в своих надеждах.

Ведь все мы так или иначе верим, что в этой вечной борьбе победа будет на стороне добра.

Когда мы выходили из дома Мукаддера Кынаджи, меня охватило чувство, близкое к отчаянию. А у Али настроение, напротив, было отличное. Злость, бушевавшая в нем до того, как мы зашли в этот дом, сменилась воодушевлением и надеждой. На сердце у него было легко, как будто он решил какую-то сложную головоломку. До нашего визита сюда первое место в его списке подозреваемых занимали борец за социальное равенство, а ныне защитник окружающей среды Намык Караман и его любимая женщина Лейла Баркын. Сейчас главными подозреваемыми стали Эфсун и Омер, которые — он ни капельки не сомневался — связаны с «Аль-Каидой» или «Хезболлой». Всю дорогу Али твердил, что это как раз те, кого мы разыскиваем. Может, он и прав. По крайней мере, у этих двоих был весомый мотив для убийства Мукаддера Кынаджи. Напрашивается вопрос: чем им помешал Недждет Денизэль? И к чему им вкладывать в руки жертв монеты и придавать телам форму стрелы, разбрасывая их у стамбульских достопримечательностей? Али не мог внятно ответить на эти вопросы. Я же не стал вступать в дискуссию, вместо этого сильнее укутался в плащ, прикрыл уставшие глаза и задремал.

— Проснитесь, инспектор!

Открыв глаза, я увидел, что мы подъехали к улочке, на которой располагался наш участок. Дорога, как обычно, кипела. У Али были дела поважнее, чем стоять в пробке: до конца рабочего дня он должен был попасть в мэрию и побеседовать с коллегами Мукаддера Кынаджи. Пришел ли он на работу раньше обычного, как говорила его дочь? И если да, то когда ушел? Были ли у него посетители?

Нужно было выяснить и еще кое-что не менее важное: кто помимо Мукаддера Кынаджи и Недждета Денизэля входил в экспертную группу?

Не желая терять время, Али высадил меня на углу улицы, а сам поехал дальше. Я собирался узнать новости у Зейнеп, а после встретиться с Лейлой Баркын. Но сначала нужно было ей позвонить и договориться. По пути в участок я набрал ее номер. После долгих гудков я уже собирался отключиться, когда в трубке наконец раздался властный голос:

— Алло, слушаю вас.

— Здравствуйте, Лейла-ханым. Старший инспектор Невзат Акман. Я вас не отвлекаю?

После недолгого молчания она ответила уже менее холодно:

— Здравствуйте, Невзат-бей. Нет, все в порядке.

— Отлично. Если помните, мы договаривались встретиться с вами после работы…

— Да, конечно. Скорее всего, сегодня освобожусь пораньше. Можем увидеться через два часа. Вам удобно?

— А где?

— В Султанахмете, возле обелиска Феодосия. Что скажете?

— Договорились.

— Вы еще обещали принести монету Константина.

— Обязательно принесу. До встречи.

Времени было в обрез, и я поспешил к Зейнеп.

Девушка, как обычно, сидела за компьютером. Ночью она поспала всего пару часов, но теперь работала не покладая рук. Наблюдая за ней, я вдруг почувствовал не гордость начальника за трудолюбивого и смышленого подчиненного, а отцовскую нежность. Я никогда и мысли не допускал, что Зейнеп могла бы заменить мне погибшую дочь. Лишь однажды во сне мне явилась девушка с голосом, мимикой, повадками Айсун, а лицом Зейнеп. То, что решительно отвергало мое сознание, выплескивалось в подсознании.

— Ой, — Зейнеп наконец заметила меня. — Добрый день, инспектор. Вы давно приехали?

— Только что. Как дела?

Она посмотрела на меня, моргая красными от недосыпа глазами.

— Неплохо. — Тут же показала на монитор: — Изучаю отпечатки пальцев Лейлы Баркын.

Вообще-то меня интересовал не ход расследования, а ее самочувствие.

— Это, конечно, здорово, но ты выглядишь уставшей, — отметил я. — Неплохо бы тебе немного отдохнуть.

— Спасибо за вашу заботу. — По ее лицу разлилась благодарная улыбка. — Честно говоря, я не сильно устала, — ответила она нарочито беспечным голосом.

— Ты хотя бы поела?

— Поела-поела. Только что слопала огромную пиде[25], — успокоила она меня. Говорила она так, будто перед ней был не начальник, а отец.

Мне было приятно. Но вот поверить я ей не поверил. По-видимому, в моем взгляде все еще читалось беспокойство. Зейнеп немного расправила согнутые плечи и решительно ответила:

— Я и правда в порядке, инспектор. И станет еще лучше, как только разберусь с этими отпечатками.

— Очень на это надеюсь. Потому что ты мне очень нужна. Я не только про это дело, но и в целом… Ладно, что насчет Адема Йездана? Удалось что-то разузнать?

Лицо ее приняло виноватый вид.

— К сожалению, нет, инспектор. Времени не было. — Она показала на лежавшие возле компьютера бумаги. — Зато пришли отчеты по вскрытию Недждета Денизэля и Мукаддера Кынаджи. Я уже успела их просмотреть.

Отличная новость, но я посчитал нужным напомнить:

— Замечательно, только с Адемом Иезданом все же надо поработать, он важная фигура в этом деле. Договорились?

— Будет сделано. — Зейнеп покраснела еще сильнее.

Собираясь уходить, я поинтересовался:

— В отчетах по вскрытию есть что-нибудь важное?

— Причина смерти в обоих случаях одинаковая, — ответила она, беря в руки стопку бумаг. — Оба скончались от гиповолемического шока в результате перерезания сонной артерии. — Подняв взгляд от бумаг, она пояснила: — Умерли из-за быстрой и обильной кровопотери. Кажется, это дело рук профессионала. Порезы довольно ровные. И место пореза в обоих случаях совпадает фактически до миллиметра.

— Время смерти установили?

— Сами понимаете, трудно сказать точно. На обоих телах выступили трупные пятна, а для их образования нужно не менее пятнадцати часов. Предполагаю, что оба были убиты как минимум за пятнадцать часов до обнаружения тел. Недждета Денизэля нашли в пять утра во вторник. Если отнять пятнадцать часов, получается, что его убили в понедельник, не позднее двух часов дня. А Мукаддера Кынаджи мы обнаружили в час ночи в среду. Значит, он, скорее всего, был убит во вторник, не позднее десяти утра. Все это приблизительные подсчеты, конечно.

Пока Зейнеп рассуждала вслух, я подумал, что обе жертвы — Недждет Денизэль и Мукаддер Кынаджи — были еще довольно молоды, в самом расцвете сил.

— Неужели ни один не оказал убийцам сопротивления? — спросил я.

Зейнеп еще раз заглянула в отчет.

— Признаки борьбы отсутствуют. Единственное, слева на животе у Недждета Денизэля обнаружили пятна размером с огромную монету. Как будто кто-то сильно тыкал в него большой палкой. Синяки не свежие, достаточно давние.

— Есть что-то конкретное по этим синякам?

— Ничего. Скорее всего, им не меньше недели. Будь они посвежее, можно было бы определить точнее. Ясно одно: жертвы убийцам не сопротивлялись или не могли сопротивляться.

— Получается, что их сначала усыпили.

— Я тоже так считаю, инспектор. Не исключено, что убитые добровольно пошли на смерть, но если нет, то их наверняка сначала усыпили. Думаю, в момент смерти они не пришли в сознание, поэтому и не заметили, как их убили.

А вот это уже интересно. Убийца или убийцы достаточно жестоки, чтобы за два дня перерезать глотку двоим. Но при этом настолько милосердны, что не желают мучить своих жертв.

— Уверена, что в момент смерти они были без сознания?

Темные глаза Зейнеп подернулись пеленой нерешительности.

— Не точно, но, как я уже говорила, нет никаких признаков пыток или истязаний. Я попросила судмедэкспертов сделать анализ на пропофол.

— Профо… что?

— Пропофол, — повторила она. — Препарат для общей анестезии. Больше известен под названием «диприван», его используют во время операций. Вводится внутривенно, потом по кровеносной системе он попадает в печень — там распадается и выводится из организма. После этого пропофол…

Мне пришлось перебить ее, потому что я все равно в таких вещах не разбирался:

— Ладно. Я так понимаю: если следы препарата обнаружат, то это будет означать, что жертву сначала лишили сознания. Верно?

— Да, инспектор. — Усталость в ее глазах, кажется, начала рас-свиваться. — И нам нужно будет искать врача среди подозреваемых.

— Наверняка входит в какую-то организацию или у него есть сообщество единомышленников — тех, кто готов помочь.

Пришло время назвать имя подозреваемого.

— Намык Караман, — пробормотал я. — Ты говоришь о Намыке Карамане?

Зейнеп кивнула:

— Что касается ритуалов и истории, то ему, вероятно, помогала Лейла Баркын.