Стамбульский ребус

Собор Святой Софии

Лейла Баркын ждала меня на углу улицы напротив Святой Софии, у Милия…[47] Она с изумлением смотрела на древний памятник — как будто видела его впервые. На ней было длинное платье молочного цвета и пурпурный шарф. Заколка, которой она собрала волосы сзади, была в тон шарфу. Прическа подчеркивала черты ее лица. У Лейлы был бледный, болезненный вид, но это придавало ей какой-то таинственности. Заметив меня, она констатировала:

— Вы опоздали. — Но больше ничего не сказала, просто снова повернулась к Милию. — Римляне отсчитывали протяженность всех дорог и границы своих территорий от этого камня. Вся империя — от Египта до Англии — маркировалась отсюда. Конечно, в те времена существовал не только этот камень. Здесь все было украшено статуями богинь и императоров…

Она заметила, что я нисколько не удивился, и спросила:

— Вы знали об этом?

— Мы часто бывали здесь с мамой, — сказал я, указывая на конец улицы. — Раньше прямо напротив Цистерны Базилики был кинотеатр «Алемдар». И мама всегда обещала, что мы сходим в кино, если я схожу с ней в Святую Софию или в музей Топкапы. Так что сначала мы бродили по церквям и музеям, а потом смотрели последние фильмы. Даже сейчас я чувствую запах симитов[48] и газировки, который царил в кинозале.

— Мама у вас была интересной женщиной, — только и сказала она. — Давайте пройдемся?

И мы пошли прогуляться. Храм возрастом в полторы тысячи лет во всем своем великолепии безмятежно возвышался в лучах утреннего солнца. Странно, но вокруг собора было тихо и безлюдно — ни верениц автобусов, ни бесконечных толп туристов… Как будто внезапно налетевший ветерок унес их куда-то далеко.

Кажется, Лейла поняла, о чем я думаю, и таинственная улыбка засияла у нее на губах.

— Сегодня наш день… Святая София приоткроет свои двери только для нас.

Когда мы подошли к воротам, ведущим во двор храма, они и правда открылись сами по себе. Мы прошли внутрь, и я увидел великолепный фонтан для омовений, от которого еще моя мама всегда приходила в восторг.

Лейла, шедшая рядом со мной, тихо сказала:

— Османы решили: раз величественный храм возвели задолго до них, нужно построить рядом хотя бы фонтан. Не будем принижать их заслуги. Ведь усилия не должны оставаться незамеченными. Что еще интереснее, опоры фонтана сделал архитектор Синан.

И вот опять — а это случалось со мной всегда при входе во внутренний двор перед собором — мой взгляд скользнул по усыпальницам тюрбе, напоминавшим каменные шатры. Я подумал о тех, кто был здесь похоронен: о султанах, чей золотой век остался давно позади; об их женах, у каждой из которых была собственная история; о принцах, чьи жизни оборвались в расцвете сил во время борьбы за трон…

Как только мы миновали фонтан, стал виден сам храм. Теперь мы шли по дороге между церковью и римскими колоннами, которые выстроились в ряд как подрезанные садовником деревца. Мы оказались на одной линии с медресе Джафера-аги, рядом с которым накануне вечером убийцы оставили труп. Справа от нас располагался вход в храм. Анфилада из трех арок… За ней — три двери, обрамленные мрамором. Через центральную дверь мы попали в длинный просторный коридор, стены которого были выложены из выцветшего красного кирпича…

— Здесь раньше собирался народ, — сказала Лейла, обведя коридор рукой. — Дальше простым смертным проходить запрещалось.

Я вдруг представил бедных босых римлян, стоявших на коленях со склоненными головами… И почти услышал, как из той эпохи доносятся и эхом отражаются от стен их молитвы Богу… Я всем сердцем ощутил всю безысходность этих молитв. Потом повернулся и посмотрел на недоступную для бедняков внутреннюю часть храма — там отчетливо виднелись пять огромных дверей… В османский период боковые части крестов, украшавшие эти двери, сняли, и сейчас казалось, что в центре каждой из них осталось нечто, напоминавшее стрелу.

Мы прошли через центральную дверь, и мой проводник пояснила:

— Император и его окружение входили в храм через эту дверь.

Даже без ее упоминания догадаться об этом было нетрудно — отличие между этой частью храма и коридором, через который мы прошли ранее, было поразительным. Стены коридора, освещенного люстрами, были облицованы темно-зеленым, дымчатым и белым мрамором. Неподражаемые мозаики покрывали золоченый потолок. Подняв глаза, я увидел изображение Иисуса Христа. Он взирал на меня с огромной мозаики. Слева от него располагалась Дева Мария, справа — архангел Гавриил. К ногам Христа припал император: он просит прощения за свои грехи, но Иисус, кажется, не обращает на него никакого внимания, а вместо этого смотрит прямо на нас — мол, что это вы здесь забыли?

— Вы знаете, что написано на скрижали, которую он держит?

Не дождавшись, пока я отвечу, Лейла таинственным голосом прошептала:

— «Мир вам… Я свет миру…»

Но у нас никогда не было мира, и, если так пойдет и дальше, его у нас никогда и не будет. С незапамятных времен люди убивали друг друга — и массово, и поодиночке. Они не могли не делать этого — к такому выводу я пришел с первых же лет в своей профессии, и с тех пор все очарование этой истины исчезло для меня. Но мне по-прежнему было интересно, зачем убийцы, за которыми мы гонялись, подбросили четвертый труп прямо на улицу поблизости от внутреннего двора, через который мы только что прошли. Кажется, это была какая-то насмешка над словами Иисуса. Или Али был прав: убийцы, оставив тело у собора Святой Софии, пытались как-то увязать это с христианством или Иисусом Христом.

Пока я так размышлял, вдруг заметил, что Лейла Баркын куда-то пропала. Я огляделся, но ее нигде не было видно.

— Лейла-ханым, — крикнул я. — Лейла-ханым…

Мой голос отразился эхом от мозаик, мраморных стен и бронзовых порталов. Она исчезла. Я подумал, что она пошла в главный зал, и направился туда. Внутрь храма вели девять дверей. Я прошел через одну из них — ту, над которой располагалась мозаика с изображением Христа. Стоило мне сделать шаг вперед — и я оказался в залитом золотым светом зале. Дневной свет, сочившийся сквозь окна, омывал все, что здесь находилось: колонны и фрески, мозаики, плитки, михраб[49], стихи из Корана, каллиграфические надписи, минбар[50], декоративные элементы из мрамора, камня, дерева, стекла, золота, серебра, меди и железа. Прямо перед моими глазами все будто бы ожило в этом небесном свете.

Во мне пробудилось странное чувство — словно я ступил в совершенно другой мир. Послышался звук хлопающих крыльев, будто гигантский орел пролетел надо мною. Я посмотрел вверх, но ни орла, ни другого живого существа так и не увидел. Зато заметил Лейлу Баркын: она стояла на втором этаже в зоне, откуда много веков назад императрица наблюдала за церемонией коронации своего супруга. Глядя на меня, она указывала пальцем ровно туда, где я стоял. Я осмотрелся и понял, что стою в круге из красных, желтых, зеленых, оранжевых и серых колец… Центр мира… Я вспомнил, как про это мне рассказывала моя мама. Здесь короновали императоров. Что мне хотела сказать Лейла Баркын? Она отчего-то закрыла лицо. Я продолжал внимательно смотреть на нее. И когда она вновь повернулась ко мне, у меня в жилах застыла кровь: в белом наряде Лейлы Баркын на втором этаже стояла и смотрела прямо на меня Гюзиде — моя жена, которую я потерял в ужасном взрыве пять лет назад.

— Гюзиде, — губы прошептали имя сами собой. — Гюзиде! — крикнул я, и мой голос эхом прошелся под сводами огромного купола.

Рядом с Гюзиде показалась маленькая девочка. Она тоже была одета в белое платье. Да, это моя дочка Айсун.

— Айсун! — выкрикнул я ее имя, даже не надеясь, что смогу добежать до них. — Айсун!

Они обе смотрели на меня. Но их лица были безучастны — ни радости, ни горя, ни тоски или гнева, никакого осуждения… Они смотрели отчужденным и холодным взглядом, как будто перед ними было какое-то совершенно незнакомое им существо. Нет, я не мог просто так сдаться. Должен был добежать туда, поговорить с ними, все разъяснить. Я лихорадочно огляделся по сторонам: искал, как подняться наверх. Проход был в конце императорского коридора. Я устремился туда: бежал по брусчатке вверх мимо стен из красного кирпича. Одолел ровно семь пролетов и наконец добрался до верхнего этажа. Вот они, мои родные: Гюзиде и Айсун. Но вместо радости от встречи со мной они начали двигаться в противоположную от меня сторону. Нет, они не бежали. Казалось, что они парят в воздухе, не касаясь земли: плыли по мраморному полу. Я последовал за ними, не в силах отпустить их.

Впереди показались две двери — две священные двери из мраморного монолита преградили им путь. Я обрадовался, надеясь, что сумею догнать их. Но когда они обе добрались до мраморной стены, дверь справа тихонько приоткрылась, и они, даже не обернувшись, скользнули в проход. Я бросился за ними, но дверь захлопнулась прямо у меня перед носом. Я стучал по ней кулаками, толкал руками и плечом — ничего, дверь даже не сдвинулась. Беспомощно оглядываясь по сторонам, я заметил, как приоткрылась вторая дверь. Не раздумывая, я собирался проскочить в нее, но меня остановила Лейла Баркын.

— Что вы делаете?

— Мне нужно поговорить с ними, — говорил я взволнованно. — Все им рассказать.

Она показала на раскрытую дверь:

— Эта дверь ведет к мучениям, в ад. Вы не можете туда войти.

— Нет, могу, — сказал я, не позволяя ей помешать мне. — Мне нужно с ними поговорить…

Не обращая внимания на страх, нараставший в ее глазах, я прошел в запретную дверь. И сразу же оказался в красном, даже скорее кроваво-красном, окрашенном черными пятнами тумане. Как будто пламя ударило мне в лицо. Я почувствовал, как горят мои брови. Но, ни о чем не заботясь, я продолжал искать жену с дочерью. Однако разглядеть что-то в этой игре теней было невозможно. Почти расставшись с надеждой, я вновь услышал звук хлопающих крыльев и почувствовал порыв ветра. Быстро обернулся и увидел их прямо у мраморных перил. Они были одеты в белоснежно-белые одеяния: чистые, без единого пятнышка. Хотя нет, это была не одежда, а кожа. Я тут же заметил огромные крылья у них за спиной — они слегка шевелились. Да, это тот самый звук, который я слышал. От взмахов крыльев шла приятная прохлада. Но я знал, что и они сами, и эта свежесть скоро исчезнут. Подобно прекрасному сну, все это скоро исчезнет из темных, невидимых складок моих воспоминаний.

— Нет! — закричал я в отчаянии. — Не уходите! Не покидайте меня!

Они обернулись. В глазах у них не было безразличия. Вместо этого в них отражались глубокая печаль и боль, с которой они давно смирились. Еще я заметил твердую решимость. Понятно: приговор давно вынесен, и у них нет другого выхода, кроме как уйти.

Зная, что они должны оставить меня, я все же умолял их не уходить.

— Не надо, — беспомощно шептал я. — Не покидайте меня.

И снова звук хлопающих крыльев раздался в полутьме, и меня снова окатила волна прохлады. Что могли сделать мои слова — слова простого смертного? Мои родные должны были уйти, но я никак не мог их отпустить.

Я перепрыгнул через каменную балюстраду, но Гюзиде с Айсун уже начали исчезать в пропасти. Она разверзлась у меня под ногами: черная, как самая темная ночь, горевшая вулканической лавой. Не колеблясь и доли секунды, я кинулся в эту багровую бездну. С каждым взмахом крыльев мои жена и дочь поднимались все выше — к серебристой черте, где кончалась тьма и полоска света устремлялась к серафимам, державшим огромный купол Святой Софии. А я тем временем спускался в ад, в огненно-черное жерло вулкана… Огонь уже почти поглотил все части моего разума и тела, но тут я вновь расслышал звук хлопающих крыльев и почувствовал, как прохладное дуновение ветра на миг погасило адское пламя. Две сильные руки подняли меня за плечи, достали из жерла вулкана и вернули обратно — в реальный, материальный мир.

Мои ноги коснулись земли, голова закружилась, в глазах потемнело. Когда я открыл глаза, понял, что снова нахожусь в центре круга посреди собора. Я взглянул на купол и четырех серафимов, надеясь увидеть Гюзиде и Айсун. Но лица ангелов были прикрыты крыльями… И в тот момент я услышал плач ребенка. Стремительное хлопанье массивных крыльев разорвало тишину храма. Два ангела взлетели на несколько метров вверх, к апсидам. Значит, меня спасли не Гюзиде с Айсун. Я посмотрел туда, куда они улетели, и увидел плачущего ребенка. Это был Иисус Христос, только в детстве… На коленях у Девы Марии… Образ, который я много раз видел на мозаике в этом храме. Дева Мария? Да, но сейчас у нее было совсем другое лицо. И оно было мне хорошо знакомо. Я сделал несколько шагов вперед… Это была не Дева Мария, это была наша Хандан. Моя соседка по Балату, старая школьная подруга и первая любовь… Умут… Я посмотрел на ребенка с мозаики: он был такого же возраста, что и погибший Умут. Совпадал не только возраст: лицом Иисус походил на Умута. Не то что походил — он был вылитый Умут. Да, это был не Иисус, а ребенок Хандан, единственный сын Йекты, надежда обоих.

Пока я смотрел на деву с ребенком, два ангела, которые только что спасли меня от адского огня, спустились сверху и сели по разные стороны от них. Михаил и Гавриил, подумал я про себя. Зачем они спустились? Что им нужно от Хандан и Умута? Я внимательно посмотрел на лицо Гавриила, и меня осенило. Это был не архангел, а Демир, мой друг детства. И с ним — Йекта… Значит, они хотели защитить Хандан и Умута. Но зачем? От кого? И почему меня не было с ними? Особенно если вспомнить про Гюзиде и Айсун…

Я вдруг почувствовал себя безмерно одиноким, брошенным на произвол судьбы ребенком посреди этого огромного храма. Меня как будто оставили на чужой планете. Я потянулся к ним, умоляя их забрать меня с собой, но они меня даже не заметили. Я хотел крикнуть, но у меня пересохло в горле, и, как бы я ни старался, так и не смог ничего произнести. Попробовал опять — нет, не получается. Но сдаваться я не собирался. Нужно, чтобы они услышали меня, обратили на меня внимание, а потом — взяли с собой.

Я собрал все свои силы и попытался крикнуть, но все, что мне удалось, — издать приглушенный звук, больше походивший на стон. Этого приглушенного звука хватило, чтобы сотни пар крыльев оглушительно затрепыхались. Этот звук был настолько громким, что мне пришлось заткнуть уши — иначе бы я оглох. Но это меня не спасло. Поток воздуха от крыльев поднял меня над землей, и меня как будто затянуло в водоворот. Я начал стремительно подниматься к серафиму и вскоре добрался до самого купола. Там я засмотрелся на позолоченную каллиграфическую надпись — это была сура «Ан-Нур» из Корана. Меня ослепила ее красота… И если бы не звук хлопавших крыльев, который вывел меня из оцепенения, я мог бы вечно рассматривать ее.

Посмотрев на прикрытые крыльями лица серафимов, я попытался определить, кто из них мои жена и дочь. Вдруг крылья одного ангела медленно опустились, и за ними показалось миниатюрное личико моей милой Айсун. Она была так близко, что я даже смог разглядеть ее серовато-голубые глаза.

— Папа, — прошептала она. — Папочка…

Ее слова приглушили все остальные звуки в храме. Ангелы тихо сложили свои крылья и разлетелись по углам. Ветерок утих так же быстро, как и начался. И водоворот, поднявший меня сюда будто ковер-самолет, отлетел ненадолго, оставив меня плыть в пространстве огромного купола.

Я вглядывался в глаза Айсун, надеясь найти хоть что-то, за что можно было уцепиться, но крылья снова скрыли ее лицо и я не увидел ничего, кроме яркого оперения. Я пытался найти Гюзиде, но тоже напрасно. Все, что я мог разглядеть, были перья, мерцающие в темноте. Ангелы вырвали у меня последние остатки надежды… Осознав это, я вдруг полетел камнем вниз. И падал я так быстро, что не различал проносившиеся мимо предметы: колонны, фрески, мозаики, фаянсовые плитки, михраб, каллиграфические надписи и стихи из Корана, минбар и вся атрибутика этого храма слились в какое-то пятно. Теперь я знал, что никто не придет мне на помощь: ни ангелы, ни жена с дочерью, ни даже друзья. Я знал, что лечу навстречу смерти и разобьюсь о мраморный пол. Все эти мысли стремительно проносились у меня в голове, пока я падал.

Я уже начал различать свою быстро растущую тень на мраморном полу и приготовился умереть, как внезапно проснулся. Вместо пола собора Святой Софии я увидел бледно-желтый потолок своей спальни. Подумал, что это настоящее чудо. Я упал из-под купола Святой Софии прямо к себе в кровать. Дневной свет вырвал меня из лап кошмара и вернул в обычное утро реального мира.