Стамбульский ребус

История пишется кровью

Мы могли поговорить в более спокойном месте, но тихим его точно нельзя было назвать. Когда мы вошли в хорошо освещенную комнату с большим столом из красного дерева, кожаными креслами и огромным ковром, раздался странный голос:

— Приветствую… Я Феодора… Добро пожаловать ко мне во дворец.

Феодора сидела в большой клетке, висевшей перед бархатными занавесками цвета шампань, и, увидев нас, оживилась, начала раскачиваться взад и вперед, повторяя эти слова.

— Добро пожаловать ко мне во дворец, добро пожаловать ко мне во дворец.

Этот попугай был точно таким же, как и царь Визас Недждета Денизэля. Тело пепельного оттенка, ярко-красный хвост и большие круглые глаза, с интересом смотревшие на нас. Заметив Али, птица слегка засуетилась, повернула голову и пошла по клетке в его сторону.

— Приветствую… Я Феодора… Добро пожаловать ко мне во дворец.

Адем-бей, видимо, желая понизить градус напряженности, обратился к Али с улыбкой:

— А вы ей понравились, инспектор. Она не со всеми так любезничает.

Всем нужна была небольшая разрядка, и я решил еще немного поговорить о попугаях.

— Царю Визасу Али тоже пришелся по нраву, — сказал я, коснувшись прутьев клетки. — Скажите, это случайно не родственница того попугая, которого мы видели в доме Недждета Денизэля? Просто они так похожи…

Адем с любовью посмотрел на птицу. Он растрогался, как будто это был его собственный ребенок.

— Можно сказать, и родственница… Царю Визасу тридцать два года, а этой маленькой принцессе всего лишь девятнадцать…

— Эти птички действительно живут так долго?

Я увидел грусть в его глазах.

— Некоторые даже до восьмидесяти лет доживают. Это серые попугаи жако. Очень умные существа: могут запоминать до тысячи слов… Но нежные создания: если хоть один заболеет и умрет, то вся стая последует за ним. — Он глубоко вздохнул. — У меня их было восемь, четыре пары… Но подхватили какой-то вирус, и все погибли.

Каждое утро мне приходилось убирать из клетки одно бездыханное тельце. Если свалятся — им уже не подняться. К счастью, нам удалось найти хорошего ветеринара. Он тут же изолировал зараженных, а одну пару совсем увезли отсюда — царя Визаса и его подругу Гекату. Отправили к Недждету Денизэлю.

— Богиню луны Гекату?

— Я впечатлен, инспектор, — сказал Адем, восхищенно глядя на меня. — Кажется, вы отлично разбираетесь в мифологии… — Он замолчал на секунду, а потом, показав на кожаные кресла перед столом, добавил: — Прошу вас, присаживайтесь.

Мы с Али удобно устроились в креслах друг напротив друга. Эрджан, все еще пребывая под влиянием небольшой сцены с участием Али, по-прежнему стоял. Но Адем пригласил его присоединиться к нам:

— Садись, Эрджан. Перед гостями неудобно.

— Простите, — тут же отреагировал он: наверное, забеспокоился, что его неправильно поймут. — У меня и в мыслях ничего подобного не было. — Видно, он решил объясниться. — Тем более если речь идет о соратниках по цеху… Разве я могу обидеть своих коллег? Полицейский однажды — полицейский навсегда, Адем-бей. Правильно я говорю, инспектор?

Не обращая внимания на недовольное выражение лица Али, я кивнул:

— Верно подмечено…

Ни расположение Эрджана, ни мои попытки снять напряжение не возымели действия на Адема Йездана: он по-прежнему настаивал, чтобы Эрджан сел с нами. Сам он при этом продолжал стоять как расторопный хозяин, готовый исполнить любую прихоть гостей. Я ждал, что он предложит нам что-нибудь выпить, но он снова вернулся к теме, которую мы обсуждали до этого.

— Богиня луны Геката была покровительницей Византия, инспектор. Но наша самка Геката, к сожалению, так и не приспособилась к новой среде обитания. Она погибла. И у меня осталась только одна пара — Юстиниан и Феодора… В прошлом месяце мы потеряли Юстиниана. — Видимо, далее он захотел особо подчеркнуть свои слова: — Вот почему, узнав о гибели Недждета, я сразу же подумал о Визасе. Потому что из всего семейства попугаев в живых остались только он и моя Феодора.

Адем повернулся и снова с любовью посмотрел на птицу в клетке. Но меня больше интересовала не самка попугая, а императрица.

— Не та ли это Феодора с репутацией развратницы?

Ему не понравился мой вопрос. Он быстро отвел взгляд от клетки с птицей и, даже не удосужившись взглянуть на меня, ответил:

— Вопрос спорный. На самом деле она была циркачкой. — Он подошел к маленькому шкафу со стеклянными дверцами, стоявшему напротив стола, и взял две книги с третьей полки. Потом повернулся к нам и потряс ими в воздухе. — Эти книги написал некий Прокопий, государственный муж: писатель, секретарь и специалист по праву… Интересная личность. По его мнению, Феодора была распутницей и падшей женщиной, настоящей нимфоманкой. Хотя у этих книг один и тот же автор, они содержат прямо противоположную информацию.

Адем сделал несколько шагов по направлению к столу и повернул в мою сторону книгу в кожаном переплете. Мне в глаза бросились выделявшиеся на темно-красном переплете имя автора — Прокопий и название — «О постройках».

— Этот том безгранично восхваляет Юстиниана и Феодору, — сказал он, взвешивая книгу в руке, как будто хотел понять ее истинную ценность. Потом положил поверх первого тома второй. — Суть этой книги можно понять по ее названию: «Тайная история». И здесь автор, мягко говоря, критикует императора с императрицей: императрица помешана на разврате, колдунья и роковая женщина, император — игрушка в ее руках и жестокий убийца. Естественно, эта книга была написана и распространялась в строжайшей секретности.

Адем Йездан продолжал удивлять меня своими познаниями в истории, но, должен признаться, труды Прокопия заинтересовали меня еще больше.

— Так был ли он прав в своей оценке?

— Сложно сказать, инспектор. Юстиниан с Феодорой были из простого народа. Скорее всего, именно поэтому они были непопулярны среди аристократии. Прокопий был образованным человеком, одним из интеллектуалов своего времени. Считал себя приближенным к аристократии и питал отвращение к императору и императрице, вышедшим из низшего класса. Это отвращение и стало, вероятно, причиной его гневной критики в адрес правителя и его супруги. С другой стороны, как известно, дыма без огня не бывает. В любом случае есть один неоспоримый факт: Феодора была исключительно смелой и решительной женщиной, беспощадной императрицей.

С книгами в руках Адем подошел к столу и, разместившись в кресле, которое было больше тех, в которых сидели мы, спросил:

— Вы знаете о восстании «Ника»? — Не получив ответа, он открыл книгу без переплета и начал листать страницы. — Восстание «Ника» сделало Юстиниана настоящим императором. Это классический пример того, как неблагоприятное событие приводит к благоприятным последствиям. И — что еще важнее — момент, когда уличная девка и блудница доказала, что она может быть достойной императрицей. — Должно быть, он не смог найти страницу, которую искал, и продолжил, глядя на меня, рассказывать то, что помнил: — Восстание «Ника» разгорелось, когда арестовали семь человек из «зеленых» и «голубых». Цвета соответствовали болельщикам зрелищ — они содержали и поддерживали колесницы определенного цвета и представляли собой две крупные и влиятельные группы того времени. Началось все с потасовки между этими группами на ипподроме во время гонки на колесницах. Зачинщики потасовки были схвачены и приговорены к казни. Два человека — один из «голубых», другой из «зеленых» — чудесным образом избежали повешения и укрылись в монастыре. Несколько дней спустя во время скачек на ипподроме «голубые» и «зеленые» обратились к императору с просьбой о помиловании этих двоих. И когда император отказал им, бывшие враги — «голубые» и «зеленые» — объединились и начался бунт. Ипподром содрогался от возгласов «Ника!.. Ника!..» Ярость толпы была настолько сильна, что император укрылся во дворце. Толпы бунтовщиков после этого хлынули на улицы Константинополя. На самом деле бунт можно было легко подавить, но когда к восставшим примкнули недовольные налоговым гнетом аристократы, ситуация резко обострилась. Взбесившаяся толпа ворвалась в тюрьму и освободила заключенных, а потом они подожгли собор Святой Софии, Патриархат, здание Сената, собор Святой Ирины, Цистерну Базилику, бани Зевксиппа и здания, расположенные на главной улице Меса. Сердце города пылало и трещало в огне.

Даже Али, которого эта история совершенно не тронула вначале, услышав про пожар в городе, начал с интересом слушать Адема. Конечно, это не ускользнуло от внимания хитрого бизнесмена.

— Просто представьте себе это, инспектор Гюрмен. Ужасное зрелище. Весь Султанахмет, да что уж там — улица Меса вплоть до района Аксарай объяты пламенем… На второй день повстанцы окончательно осмелели: они собрались на ипподроме и потребовали отстранения от власти всех высокопоставленных лиц империи, включая префекта. Осознавая возможные последствия, Юстиниан пошел на условия бунтовщиков. Но беспорядки продолжались. На пятый день император в отчаянии отправился на ипподром и обратился к восставшим. Он сказал, что если прекратят бунтовать, то никто не будет наказан. Но толпа не слушала его. У них появилось новое требование: они хотели сменить императора. Ошеломленный этим требованием, Юстиниан вернулся во дворец. Пока толпа искала кандидатуру нового императора, Юстиниан рассматривал план побега и уже отдал приказ готовить корабль. Когда император был наготове, в тронном зале появилась Феодора. С высоко поднятой головой она уверенной походкой подошла к своему супругу. «Не делайте этого, повелитель, — сказала спокойно. — Не нужно бежать. Даже если это единственный путь для спасения, не делайте этого. Мы все умрем однажды — не стоит сомневаться в этом. Но важно не просто умереть, а уйти достойно, чтобы потом о тебе вспоминали. Бегство приведет к вашей погибели. Прошу вас, не бегите. Что до меня, то не будет мне лучшего савана, чем пурпур королевского плаща…» Юстиниана поразили и даже немного пристыдили ее слова. А Феодора ведь была самым дорогим человеком в его жизни. Он передумал бежать и, позвав во дворец своих лучших полководцев — Велизария и Мунда, отдал приказ покончить с повстанцами. В тот же день толпа бунтовщиков собралась на ипподроме, чтобы выдвинуть новые требования. Безжалостные полководцы вместе с вооруженными воинами пробрались с разных входов на ипподром — сейчас это площадь Султанахмет. Потом перекрыли выходы и начали убивать всех без разбора, включая женщин и детей. Погибло около тридцати тысяч бунтовщиков. Той ночью им был дан жестокий урок: восстание «Ника» было подавлено. Теперь Юстиниан мог приступить к восстановлению города.

— Кажется, вам по душе эта бойня. — Лицо Али было искажено гневом, будто он услышал испуганные крики на ипподроме. — И вы в восторге от обезумевшей женщины, которая разделалась с тридцатитысячной толпой только для того, чтобы удержать свою власть. Это отвратительно. А вы тут стоите и восхваляете ее… Что в этом хорошего? — Он показал на самку попугая в клетке. — Еще и бедную птицу назвали в честь этого чудовища!

Попугай как будто понял, что речь идет о нем, и повторил:

— В честь нее… в честь нее… Бедную птицу…

Адем Йездан вновь ограничился искренней улыбкой: так он скрывал свои истинные чувства.

— У истории странная логика, Али-бей. И конечно, невозможно сказать, что эта логика совершенно справедлива. Но давайте задумаемся: если бы по совету Феодоры Юстиниан не подавил восстание, в Константинополе не произошли бы значительные изменения, город не возродился бы из пепла. Не был бы построен, к примеру, собор Святой Софии. — Он повернулся ко мне: видимо, запомнил, что эта тема дорога моему сердцу. — Вы знали, инспектор, что Святая София, которую мы лицезрим сегодня, это третья по счету постройка? Первая деревянная церковь была возведена на этом же месте примерно за двести лет до последней. Простой храм с деревянной крышей, известный под названием Великая Церковь. Пятьдесят лет спустя она сгорела. Наверное, вы помните императора, который возвел стены вокруг города — Феодосия Второго… Так вот, он построил на ее месте вторую. Именно эту церковь сожгли во время восстания «Ника», после чего Юстиниан отдал приказ отстроить великолепный собор Святой Софии. — Он обернулся к Али: хотел убедиться, что его слова произвели должный эффект. — Строительство шло целых пять лет. Над храмом трудились не только архитекторы, но и множество известных мыслителей и ученых того времени: математики Анфимий из Тралл и Исидор Милетский… Около десяти тысяч рабочих трудились день и ночь, чтобы построить этот храм. Строительство завершилось в пятьсот тридцать седьмом году. На тот момент это было самое крупное купольное сооружение в мире. Даже спустя тысячу лет великий архитектор Синан не смог повторить этот купол в своих шедеврах — мечетях Сулеймание и Селимие… Только три здания в мире превзошли Святую Софию размерами купола: собор Святого Павла в Лондоне, базилика Святого Петра в Риме и Миланский собор…

Ненадолго повисла пауза. Я подумал было, что Али закрыл эту тему, но он тут же напомнил: спор не окончен.

— Церкви и храмы строятся для людей, — сказал мой напарник. — Для того чтобы они могли обрести покой и почувствовать себя ближе к Богу. Нельзя смыть кровь тридцати тысяч строительством храма. Даже если это самый потрясающий и наисвященнейший храм в мире. Никакое количество мрамора, камня, дерева, железа, меди или золота не дороже человеческой жизни.

Адем Йездан по-прежнему сохранял спокойствие. Он скрестил руки на груди.

— Но история пишется кровью, Али-бей. Когда султан Мехмед Второй завоевал Константинополь, он в качестве награды позволил своим людям три дня грабить город. Почему-то я не думаю, что они ходили и раздавали цветочки на улицах. Давайте откровенно: здесь лилась кровь, а женщин, детей и подростков брали в плен… И теперь мы будем ругать Мехмеда Второго за то, что он допустил такое?

Али какое-то время колебался. Честно говоря, мне и самому было интересно, как он отреагирует. Ни Адем-бей, ни его верный приспешник Эрджан не проронили ни слова. В просторном зале было слышно только, как окна дрожали от сильного шторма, бушевавшего снаружи.

— Если он допустил подобное, то это было ошибкой, — забурлил Али. — Жестокость по отношению к людям невозможно оправдать. И неважно, кто это сделал: Мехмед Второй или Юстиниан — тиранию по отношению к невинным людям не оправдать.

Адем-бей усмехнулся. Но по его взгляду было видно, что он разозлился.

— Слишком сентиментальные рассуждения, — сказал он. — Вы настоящий романтик.

Эти слова точно порадовали бы Зейнеп, но вот на Али они произвели противоположный эффект. Он слегка подался вперед и посмотрел на Йездана.

— Вы сильно ошибаетесь, Адем-бей. Я далек от романтики. И вообще ее не переношу. Но, слава богу, у меня есть совесть. И я способен отличить добро от зла. Именно поэтому мне не нравятся не только те, кто приходит к власти через кровопролитие, но и те, кто одобряет действия последних.

Гнев, сверкавший у него в глазах, был сильнее слов, которые слетали с его уст. Адем-бей не знал, что сказать, и обернулся ко мне за поддержкой. Увидев равнодушие у меня на лице, он начал искать взглядом Эрджана. Но начальник его охраны пребывал в таком же недоумении, как и он сам.

— Вот сейчас вы перегнули палку, Али-бей… — произнес он наконец с едва скрываемой ненавистью. — Сейчас вы говорите точно так же, как сказал бы убийца Недждета Денизэля.

Не думаю, что Али, вступая в спор с Адемом Йезданом, рассчитывал на такой эффект, но факт был налицо: он довел его до нужной кондиции.

— Что вы имеете в виду? — тут же спросил я.

— Что я имею в виду, инспектор? Убийца Недждета всякий раз при встрече нес такую же ерунду. Все те же бессмысленные разговоры о том, что история пишется победителями, а творят ее всякие проходимцы.

Ого!

Мне было все равно, что именно говорил убийца; сейчас меня волновало только одно: кто это был?

— И кто же это, позвольте поинтересоваться?

Адем-бей обескураженно посмотрел на меня: его как будто удивило, что я не знаю этого.

— Кто же еще, как не Намык?.. Бывший левак, который имеет смелость называть себя врачом… Намык Караман. Лидер банды агитаторов и смутьянов. — Его голос задрожал, и я заметил, что, пока он говорил, его руки начали ходить ходуном. Али смог вывести из себя человека, который казался таким же крепким и непоколебимым, как стены Константинополя. — Кто же еще, кроме него? Он ведь не только избавился от бывшего мужа своей подружки, но и мне отомстил. Да еще и на благо своей идиотской ассоциации постарался.

— Минутку, минутку, — перебил я его. — Кто и от кого избавился?

Он глубоко вздохнул — явно пытался успокоиться, но это было непросто. Тогда он положил руки на стол и постарался ответить на вопрос:

Вот это уже было интересно. Он говорил то, что шло вразрез со словами самой Лейлы.

— Около двух месяцев назад этот идиот поругался с Лейлой.

— Так не пойдет, полегче с выражениями, — предупредил Али. — Не будем говорить гадости за спиной у человека.

Адем Йездан был в ярости, но стерпел и это.

— Простите… — сказал он. — Просто я любил Недждета как брата. Когда узнал о его гибели, хотел вернуться, но, понимаете, работа не позволила. Мы с женой собирались лететь из Москвы в Лондон, чтобы повидаться с дочерью. Но в итоге я отправил супругу в Лондон одну. Примчался сюда, чтобы вывести убийцу на чистую воду и поскорее засадить его за решетку. Чтобы этот подонок Намык получил по заслугам.

— Вы даже не сомневаетесь, что за всем этим стоит Намык, — скептически отреагировал я.

— Да, я уверен: Лейла собиралась бросить Намыка. Естественно, он считал, что Недждет виноват в этом.

— Зачем Лейле расставаться с Намыком?

— Разве не очевидно? Конечно же, из-за диких экстремистских взглядов Намыка. Полгода назад сменилась вся дирекция музея Топкапы, и большинство из новых сослуживцев не разделяли взглядов Лейлы. Намык настаивал, чтобы она уволилась. Лейла и так была на пределе из-за работы, и, когда попросила оставить ее в покое, они поругались. Лично я думаю, что ей осточертела вся эта история с Намыком — она уже не выносила его. Тогда она снова сблизилась с Недждетом. Один раз даже на ночь у него осталась. Вы, наверное, скажете, что он просто приврал, но я видел ее собственными глазами. Тем утром я заехал к нему, и Лейла открыла дверь в пижаме бывшего мужа. Недждет тогда загорелся. Ни для кого не было секретом, что он по-прежнему любил ее. И верил, что они начнут все с начала, и даже пригласил ее работать вместе с нами. Но потом по какой-то причине она опять бросилась в объятия бывшего террориста.

При упоминании террориста он краем глаза посмотрел на Али, но никакой реакции не последовало — и он продолжил:

— Бедный Недждет дни напролет бегал за Лейлой, пытаясь убедить ее встретиться с ним. Но всякий раз Намык был тут как тут. В конце концов Намык убил его…

— Хорошо, но зачем ему делать это? — спросил я, садясь обратно в кресло и глядя прямо в глаза Адему Йездану. — Вы говорите, что поводом могла стать ревность, но ведь Лейла уже вернулась к нему окончательно…

К тому же, по словам самой Лейлы-ханым, все дозволенные рамки переходил не Намык, а покойный Недждет… О своем бывшем муже она не слишком тепло отзывалась…

— Она была напугана, — воскликнул он громко. — Если бы она не вернулась к Намыку, он бы и ее убил.

Я задумался о докторе. Он встречался со смертью лицом к лицу, но смерть не изменила его натуру… Когда мы наведались к нему, он вел себя очень самоуверенно и даже позволил себе насмехаться над нами, хотя, скорее всего, и был встревожен нашим визитом. У него были свои ценности. Но нет, он не был убийцей — не позволил бы даже волоску упасть с головы Лейлы Баркын, и что уж говорить о попытке убить ее. Я встречал таких людей. Они могли заблуждаться по многим вопросам, могли быть нетерпимыми и искренне верить, что только они обладают монополией на правду. В то же время они оказывались очень порядочными и не могли причинить вреда тем, кого любят… Впрочем, никогда нельзя предугадать, как люди поведут себя в различных жизненных испытаниях, преодолевая невзгоды, но представить, что такие люди, как Намык, совершат нечто подобное, было практически невозможно. Даже если он убил Недждета, какие мотивы у него были для убийства остальных?

Я как раз собирался поделиться своими мыслями, когда зазвонил мой мобильный. Это была Зейнеп.

Извинившись, я поднялся с кресла и, отойдя, насколько это было возможно, подальше от любопытных взглядов, оказался около книжного шкафа со стеклянными дверцами.

— Алло, инспектор?.. — голос Зейнеп звучал взволнованно. — У нас тут очень интересные данные появились.

— Правда? Что именно?

— Мы нашли отпечатки пальцев Намыка Карамана и Лейлы Баркын.

Я не понял, о чем она говорит.

— И где же?

— На рамах… На рамах гравюр, которые висели на стенах в доме Недждета Денизэля. Вы помните отпечатки пальцев на рамах? Мы тогда не смогли установить, кому они принадлежат, потому что там было несколько слоев.

— Понял…

— Отпечатки принадлежат Намыку и Лейле.

Я обернулся и посмотрел на Адема Йездана: обеспокоенный, он сидел за своим столом. Что, если он был прав насчет Намыка? Я вернулся к разговору с Зейнеп.

— Это точно? Нет никакой ошибки?

— Нет, инспектор, ошибки нет. Отпечатки пальцев на рамах совпадают с отпечатками в базе данных.

Она ни за что не будет утверждать с такой уверенностью, если не проверит все досконально.

— Тут еще кое-что всплыло, — продолжила она. — Оказывается, у Намыка Карамана есть белый микроавтобус «фольксваген». Члены ассоциации пользуются им для перевозки оборудования во время выступлений. Полиция пару раз его эвакуировала.

Я смотрел на окно позади занавесок цвета шампань. Капли дождя, ударяясь о стекло, образовывали небольшие ручейки, которые медленно стекали вниз. Шторм немного утих, но дождь все еще громко стучал по стеклу — так, что было слышно в зале.

Последние новости от Зейнеп могли изменить весь ход расследования. Неужели мы возвращаемся к началу? Не нужно было делать поспешных шагов. Моя предстоящая встреча с Лейлой Баркын неожиданно обрела совершенно иной смысл.

— Я тебя понял, Зейнеп… — сказал я в трубку. — Обсудим позже. Мы будем в центре около полудня. Ты продолжай работать…

Я отключил телефон и вернулся к креслу, стоявшему рядом со столом. Али пристально следил за мной. Должно быть, по выражению моего лица он понял, что у меня важные новости. Хотя я совершенно запутался, хотелось сказать ему какие-то ободряющие слова. И я решил придерживаться позитивного тона, так как до сих пор не знал, каким должен быть наш следующий шаг.

— Похоже, дождь скоро кончится, Али… Вот увидишь — солнце еще до обеда появится.

Я еще не договорил, как Феодора подошла к краю своей жердочки и жизнерадостно воскликнула:

— Дождь скоро кончится!.. До обеда появится.