Стамбульский ребус

Посылка

Кабинет Лейлы Баркын находился в помещении, которое когда-то относилось к ведомству Килерджибаши (этот сановник готовил для султана и прислуживал ему во время трапезы) и где работали повара султанской кухни с их помощниками. Она ждала нас в дверях — должно быть, заметила нас из своего окна, выходящего во внутренний двор Эндерун.

До Лейлы оставалась всего пара метров, но Али, несмотря на это, обратившись ко мне, спросил:

— Чего это она так улыбается? Кажется, вы к этому руку приложили.

Опасаясь, что Али может ляпнуть что-то лишнее, я улыбнулся Лейле и прошептал своему напарнику:

— Давай еще погромче скажи — и пусть все, чего мы добились, катится в тартарары.

Он тут же исправился:

— Простите, инспектор.

Мы подошли, и я протянул руку Лейле, думая о том, что она — одна из подозреваемых.

— Добрый день, Лейла-ханым.

Она жестко, по-мужски пожала мне руку.

— Добро пожаловать, Невзат-бей… — Таким же доверительным тоном она поприветствовала моего напарника: — Здравствуйте, Али-бей… Как поживаете?

Али с наимилейшим видом ответил:

— Спасибо, все в порядке. Приятно видеть вас снова. — Она заколебалась, не зная, что сказать, но, заметив блеск в ее глазах, Али добавил: — Надеюсь, у вас есть какая-то информация, которая поможет нам задержать убийц.

— Я бы с радостью… — голос женщины не внушал надежд. — Но все предположения, которые мы строили с Невзатом-беем, оказались неверными. Создается впечатление, что убийцы были в курсе наших рассуждений и каждый раз вели нас по ложному следу… — Она говорила именно то, о чем мы и сами думали; вся закавыка в том, что она сама была в черном списке.

— Лейла-ханым… — в разговор вдруг встрял высокий седовласый мужчина худощавого телосложения. В руках он держал папку; такие, как он, обычно с полной самоотдачей служат своей профессии на государственных должностях. — Если вы помните, мы собирались обсудить каллиграфическую выставку… Нужно отобрать образцы… В Департаменте культуры просят поторопиться.

Лейла резко оборвала его:

— Обсудим это позже, Эдип-бей… Уверена, директор по культуре сможет немного подождать… У меня срочные дела. Я зайду к вам, как только закончу.

Эдип-бей не скрывал своего недовольства.

— Как пожелаете, — сказал он и, семеня, отошел.

Директриса недобро посмотрела ему вслед.

— Некоторые иногда забывают, что у нас здесь музей, а не бухгалтерия. — Она заметила, что мы с интересом слушаем ее. — Так много работы — и при всем этом приходится иметь дело с такими людьми, — посетовала она. — Откопают что-то ненужное — и бегом ко мне… Что ж, пройдем ко мне…

Кабинет был обставлен просто. Справа от двери находился небольшой металлический стеллаж, напротив него — широкий деревянный стол с компьютером. Слева лежала раскрытая книга, чуть в стороне стояла кружка для кофе, здесь же подставка для ручек, небольшой блокнот. Справа от компьютера — голубая ваза с букетом сиреневых гиацинтов, напоминающих те, что Али недавно принес Зейнеп. А ей кто, интересно, принес цветы? Неужели Намык? Было бы интересно узнать, как развиваются их отношения. Заодно, возможно, узнали бы, почему она осталась у Недждета на ночь, но эти вопросы могли вывести ее из себя. Она вполне могла наброситься на нас — мол, вам-то какое дело.

Я не стал ничего спрашивать, перевел взгляд на гравюру, висевшую на стене: художник изобразил на ней второй двор — вид от Средних ворот на Ворота приветствия. Посреди гравюры — площадь, по которой мы только что прошли вместе с Али. На площади идет церемония. Размытые фигуры янычар, дворцовых чиновников и, судя по одеяниям, иностранных послов и сановников: все они готовились к важному торжеству.

— Прием иностранных послов, — прокомментировала Лейла, заметив, что я разглядываю гравюру. Она показала на холмы на гравюре. — Вон там холмы Бейоглу. Смотрите, как там пусто. Нет этого ужасного нагромождения безобразных, хаотично расположенных друг на друге зданий. — По взгляду ее каре-зеленых глаз было понятно, что она витает явно не здесь. — Я бы хотела жить в Стамбуле того времени. Но теперь он доступен нам только на гравюрах. — Заметив, что мы все еще стоим, Лейла указала на два стула рядом со столом. — Прошу вас, присаживайтесь.

Разместившись на стуле, я спросил:

— Этот дворец, кажется, построили по приказу Мехмеда Завоевателя?

Она утвердительно кивнула и села в свое директорское кресло.

— Именно он приказал начать возведение дворца — в то время он назывался Новый дворец — Сарай-и Джедиде-и Амире. Но строительство, как и возведение Большого дворца византийцами, заняло долгие-долгие годы. Каждый правитель достраивал его в соответствии со своими потребностями: это все продолжалось в период правления Баязида Второго — он правил сразу после Мехмеда Завоевателя, — Селима Грозного, Сулеймана Кануни, Селима Третьего и Мурада Третьего. При них дворец — сердце империи — разрастался с каждым днем.

Я вдруг вспомнил Большой дворец, который мы видели на макете в кабинете Адема Йездана: он занимал пространство от площади Султанахмет до самого моря.

— Почему Мехмед Второй построил дворец именно здесь? Тут было безопаснее?

— Возможно. Но гораздо важнее то, что в то время здесь находился акрополь… — Лейла поняла, что мы далеки от понимания того, что это такое, и без всякого раздражения пояснила: — Своего рода религиозный и военный центр… Греки всегда выбирали центральные возвышенности — на них они располагали наиболее важные городские сооружения. Если вы бывали в Греции, то обратили на это внимание. Там находится один из древнейших акрополей в мире. Так вот, в византийский период здесь как раз и был акрополь. Когда римляне захватили город, на этом месте находился храм — они не стали его трогать. Мехмед Второй спустя много лет после взятия Константинополя приказал построить дворец именно здесь, на холме. Это случилось не сразу — первый дворец, который Османы выстроили в городе, был возведен на месте, где сейчас находится Стамбульский университет.

Заметив, с каким интересом мы слушаем ее, она, сложив руки на столе, перешла к важным деталям:

— Между Римской и Османской империями существует ряд важных параллелей. Если обратиться к византийской эпохе, то мы заметим, что Большой дворец и собор Святой Софии были построены в непосредственной близости друг от друга. Говорят даже, что между ними существовали проходы. То же было и с дворцом Топкапы, когда Святую Софию Османы превратили в мечеть. Правители обеих империй — повелители мира — понимали, что в народе необходимо воспитывать религиозные чувства и моральные ценности: это требовалось для поддержания авторитета власти. В этом и кроется основная причина того, что центр политической власти — дворец — всегда располагался в непосредственной близости от центра духовной власти — церкви, храма или мечети.

Лейла-ханым рассказывала очень интересно, но я не уяснил один момент.

— Почему султан Мехмед Второй приказал построить мечеть Фатих, когда собор Святой Софии уже был превращен в мечеть?

— Мечеть Фатих была символом османского завоевания и воплощала образ жизни и верования новых хозяев города. Мечеть Фатих не просто культовое сооружение — это целый комплекс зданий, социальный и культурный центр. Определенный стиль жизни. Она должна была стать оплотом исламско-турецкой культуры в городе космополите с многовековой историей… — Лейла посмотрела на нас и широко улыбнулась. — Как здорово, что вы интересуетесь этим… Вот бы все так…

— Не могу сказать, что мы слишком увлечены этой темой, — пробормотал я в ответ. Али уже давно скучал и сидел молча, совсем не участвуя в беседе.

— Хорошо, — сказала Лейла и потянулась за телефоном. — Выпьете чего-нибудь? Хочу вас угостить. Может, чаю?

Адем Йездан все-таки щедро угостил нас чаем и вкуснейшим печеньем. И это было не просто печенье — свежайшая сладкая и соленая выпечка из лучших пекарен Султанахмета. Так что теперь я мог соблазниться только кофе.

— Если это не сильно вас обременит, я бы выпил чашечку кофе по-турецки. И немного сахара.

— А я растворимый выпью, — сказал Али; он развалился на стуле, широко расставив ноги. — Самый обычный, без сахара и без молока…

Значит, самый обычный. Без всего… Как же это было похоже на нашего сурового полицейского.

Пока Лейла заказывала по телефону кофе для нас, я заметил, что Али смотрит на гиацинты, которые привлекли мое внимание.

— Красивые цветы… — пробормотал он.

Лейла положила трубку и спросила:

— Вы про гиацинты? — Она очень нежно посмотрела на цветы. — Они чудесно пахнут.

Я уже понял, куда ведет Али, — он точно собирался спросить, не Намык ли подарил букет, — и поспешил вмешаться.

— Если позволите, давайте перейдем к делу, — сказал я. — У нас не очень много времени…

Лейла скрестила руки на груди и откинулась в кресле.

— Я только за. У меня тоже есть к вам несколько вопросов. Спрашивать о таком по телефону было неудобно. Вы нашли монету в руке покойного прошлой ночью?

— Да.

— Монета Юстиниана?

— Да, — кивнул я. — Но в этот раз телу жертвы не придали форму стрелы. Руки раскинуты в стороны, монета — в правой руке.

Кажется, Лейлу интересовало совершенно другое. Она поспешно спросила:

— Монета у вас с собой?

— К сожалению, нет. Я ведь не знал, что мы встретимся…

— Но вы видели ее, не так ли? — К чему она вела? — Вы сможете узнать ее на фото? — Не дождавшись моего ответа, она потянулась за большой раскрытой книгой, которая лежала у нее на столе. Я сразу же понял, что это была та самая книга, которую мы недавно видели у нее дома… Неужели она знала, что мы придем, и поэтому принесла книгу сюда? Или книга оказалась здесь случайно? Я не стал спрашивать — отложил этот вопрос, как и другие подозрительные вопросы, связанные с Лейлой, и посмотрел в книгу.

Пролистывая страницы, она наконец показала на золотую монету:

— Взгляните, Невзат-бей. Это та монета, которую вы обнаружили вчера? Она придвинула книгу еще ближе, и монета в малейших деталях предстала передо мной.

— Да, это она. На лицевой части бюст Юстиниана… Шлем, доспехи. Щит в левой руке, копье — в правой. Надпись IVSTINIANVS… — Затем я посмотрел на изображение с обратной стороны монеты. — Хмм… Крылатое создание с посохом в форме креста…

— Виктория, — поправила она меня. — Имя, которым римляне наделили греческую богиню победы. Но вы на правильном пути: под влиянием христианства эта богиня в будущем стала изображаться в виде ангела. — Она указала на надпись внизу монеты: CONOB. — Вы видели это слово на вчерашней монете?

— Да… — тут же вспомнил я. — Что это значит?

— Эта надпись означает, что монета была отчеканена в Константинополе. CON — это Константинополь, а ОВ — Obryzum, что в переводе с латыни означает «чистое золото». — Лейла потянула книгу к себе и задумчиво проговорила: — Значит, убийцы хотят обратить наше внимание на Юстиниана.

В отличие от нее, я не был в этом уверен.

— На Юстиниана или на собор Святой Софии?

Она поднесла ладони к подбородку и посмотрела мне прямо в глаза.

— Об этом стоит подумать. Мы ведь уже обсуждали это с вами? — И она повторила то, что сказала мне вчера в Цистерне Базилике: — Главное, что требуется выяснить, — с чем именно связаны убийства: с городом или с его правителями.

— Мне кажется, с городом… Убийцы пытаются привлечь наше внимание к важнейшим строениям города.

Она тут же поняла, что я, хоть и косвенно, виню в этом Ассоциацию защиты Стамбула, или, по крайней мере, держу ее членов в списке подозреваемых.

— Все-таки они так или иначе связаны между собой… Ведь именно усилия могущественных правителей привели к росту и благоустройству города.

— Если я правильно помню, вы сами упоминали, что Феодосий Второй не был сильным правителем.

— Но у него было сильное окружение. В первые годы царствования власть находилась в руках влиятельного регента — префекта Антемия. А старшая сестра императора Пульхерия — крайне умная и честолюбивая женщина — никогда не оставляла его.

Нет, этого объяснения было недостаточно: чего-то не хватало.

— Предположим, что это правда… Но должна быть какая-то причина, по которой тела жертв оставляют рядом с историческими памятниками. Возьмем, к примеру, Юстиниана. После восстания «Ника» он практически заново отстроил весь город…

Она посмотрела на меня с удивлением и одобрением одновременно…

— Так значит, восстание «Ника». Смотрю, вы неплохо подкованы в истории Восточного Рима, Невзат-бей. Это похвально… Я впечатлена…

— У меня поверхностная информация, но все равно спасибо… Я вот что хотел спросить. Почему собор Святой Софии? Убийцы вполне могли выбрать Цистерну Базилику — она тоже построена Юстинианом. И колонна Константина? Если речь шла об императоре Константине, то выбор убийц мог пасть на ипподром: именно он завершил строительство этого грандиозного сооружения.

— Или Большой дворец, — задумчиво произнесла она. — Это ведь тоже объект особого значения.

— Про это я и говорю. Почему вторую жертву убийцы не оставили там?

В кабинете повисла тишина. Я выдвинул свое предположение:

— Думаю, они хотели подчеркнуть, что когда-то город был столицей Римской империи. Потому что колонна Константина была воздвигнута с этой целью. Разве не так?

— Возможно, вы правы, — сказала она, слегка кивнув. — Если, конечно, не принимать во внимание храм Посейдона — он был чрезвычайно важен в византийский период. Колонна Константина, городские стены и собор Святой Софии и правда являются самыми яркими символами города.

Казалось, я убедил ее. Но вдруг она поправила волосы, упавшие ей на лицо, и перешла в оборону — начала опровергать мою гипотезу:

— Но нужно помнить, что эти сооружения были построены, чтобы показать могущество отдельных правителей… Возьмем собор Святой Софии. Юстиниан заявляет, что построил этот собор для всего христианского мира. Как доказательство собственной веры в Бога. И что в этом крупнейшем храме мира он хочет видеть, как его народ обретает Бога. Но так ли это на самом деле? Не думаю. Потому что храмы приносят больше славы не Богу, а императору, который их строит: за правителями закрепляется роль Божьего посланника на земле. Они как бы напоминают: в земной жизни император является соратником Бога. С помощью культовых сооружений имена их создателей увековечиваются, и народ питает к ним все больше уважения. Несмотря на то что правители для создания храмов отбирают у народа причитающуюся ему пищу. По сути, правители используют религию для укрепления собственной власти. Иначе зачем Юстиниану понадобилось бы нанимать двух гениев — Исидора Милетского и Анфимия Тралльского, под руководством которых в течение пяти лет десять тысяч рабочих возводили этот храм? — Кажется, она припомнила какую-то важную деталь — в глазах появилась искорка. — Конечно, при строительстве собора у Юстиниана был и личный мотив: он желал увековечить свою любовь. И речь идет не о любви к Иисусу Христу, а о любви к собственной супруге — Феодоре. Если вы бывали в соборе, то наверняка видели монограммы Юстиниана и Феодоры на капителях колонн. Почти как логотипы корпораций в наше время. Собор Святой Софии — это не только храм, но и сооружение, которое ослепленный любовью император даровал своей любимой женщине…

Многие наверняка бы сочли эту историю романтичной, но только не Али — его реакция была крайне жесткой:

— Вот подонок!.. Запачкал руки кровью тридцати тысяч мужчин, женщин и детей, а потом ради любимой еще и собор строит!

Лейле понравилась позиция Али, но, видимо, историк одержал в ней верх, и она попыталась разрядить обстановку:

— Не будьте так суровы в ваших выводах. Его вела не только любовь, вера в Бога тоже сыграла свою роль…

— Может, они возвели собор как раз для того, чтобы искупить грех убийства, — предположил я. — Он был верующим и наверняка боялся Бога.

— Не исключено. Но власть правителей не всегда в согласии с их представлениями о Боге. Говорят, например, что Константин принял крещение только на смертном одре. Потому что он, как и любой другой правитель, не останавливался перед кровопролитием. Но право отнимать жизнь принадлежит только Богу. У Османов бывали случаи, когда шехзаде отказывались становиться султанами, поскольку приход к власти неизбежно влек за собой убийства, а это противоречило сути ислама.

— А я еще кое-что хотел спросить, — сказал Али, слегка взъерошив волосы. Он напряженно смотрел на Лейлу. — Говорят, что султан Мехмед Второй отдал приказ грабить и мародерствовать в городе в течение трех дней… Когда завоевал Константинополь. Это правда?

На лице у Лейлы появилось теплое выражение, как у учителя, который терпеливо выслушал нехитрый вопрос ученика.

— Верно — именно так говорится в учебниках истории. — Увидев ужас, с которым на нее смотрел Али, она посчитала нужным как-то утешить его, иначе казалось, будто она сама отдала приказ о разграблении города. — Когда Мехмед Второй окружил город, он отправил послов к императору Константину Одиннадцатому, заверив того, что если они сдадутся, то никто не пострадает.

Али, кажется, немного воспрял.

— Но император не сдался, не так ли?

— Разумеется, нет… А вы бы на его месте сдались? Отказались бы от родного города без боя, сдав его собственными руками?

— Нет, ни за что, — ответил Али. — Я бы тоже боролся.

— Именно так и поступил Константин Одиннадцатый. Он боролся до самого конца. Сопротивление было мощным: осада города продолжалась пятьдесят три дня. Османские войска понесли много потерь. И после взятия Константинополя султан отдал приказ о разграблении. Но при этом самый большой ущерб городу нанес не Мехмед Завоеватель. Эта сомнительная честь принадлежит войскам Четвертого крестового похода. Они разграбили город в тысяча двести четвертом году, и к моменту их изгнания в тысяча двести шестьдесят первом году город превратился в дымящиеся руины. Великолепный город, отстроенный при Константине и Юстиниане ценой неимоверных усилий византийского народа, был безжалостно разграблен, сожжен и уничтожен ради золота, серебра и драгоценных камней…

Погрузившись в прошлое, мы сильно отклонились от темы.

— История изобилует жестокостью, — перебил я Лейлу. — И мы бессильны перед ее лицом. Зато мы можем остановить зверства, которые происходят сегодня. Похоже, Лейла-ханым, убийства будут продолжаться. И в этой связи я хочу спросить: где, по вашему мнению, может произойти следующее преступление?

— Откровенно говоря, я в полной растерянности, — сказала она почти извиняющимся тоном. — Возможно, я не тот, кому стоит задавать этот вопрос… — Кто-то трижды постучал в дверь, и она замолчала. — Наверное, кофе принесли.

Но Лейла ошиблась. На пороге стоял молодой человек в кепке с логотипом курьерской компании. В руках он держал большую картонную коробку. Посмотрев на Лейлу, он пояснил:

— Я ищу директора музея. У меня посылка.

Она недовольно посмотрела на курьера.

— Это я… Давайте, что там у вас? — Обратившись к нам, она сказала: — Как видите, на моих плечах куча рутинных дел.

Курьер, не обращая внимания на ее недовольство, подошел к столу и поставил коробку. Засунув руку в левый карман, достал квитанцию и протянул Лейле.

— Распишитесь здесь, пожалуйста.

Женщина без всяких возражений взяла листок, при этом она не отрывала взгляд от коробки.

— Кто отправитель? — спросила она.

Курьер посмотрел в накладную.

— Мехмед Икинджи…

— Мехмед Икинджи? — ее удивлению не было предела. — Я такого не знаю. — Лейла вернула подписанную квитанцию и опять посмотрела на коробку. — Может, кто-то сделал пожертвование музею? — Повернувшись к нам, она пояснила: — Иногда получаем пожертвования от людей, которые желают оставить в тайне свое имя. Обычно это экспонаты, которые когда-то украли из дворца. Когда люди осознают, к каким последствиям может привести перепродажа, они отправляют нам украденное с курьером или почтой. — Она заметила, что молодой человек не спешит уходить. — Что-нибудь еще?

— Нет… Это все… До свидания.

Когда курьер ушел, Лейла решила вернуться к нашему разговору.

— Итак, на чем мы остановились? — спросила она. — Ах да… Пожалуй, я не тот человек, который сможет ответить на ваш вопрос, инспектор. Мое последнее предположение оказалось ошибочным. — Она смотрела на меня, но все ее мысли, видимо, были о содержимом коробки. — Боюсь, что снова направлю вас по ложному следу… Конечно, я бы хотела помочь…

— Наверное, вам очень любопытно, что там… — кивнул я на коробку.

По ее щекам разлился румянец.

— Простите, вы правы. Не могу думать ни о чем другом…

— Почему же тогда не открываете? Может, мы мешаем? Если хотите, мы выйдем.

— Нет-нет, не нужно… Не думаю, что это дело государственной важности, скорее всего, какой-то украденный артефакт… — Она достала из правого ящика стола маленький нож. — Иногда нам присылают совершенно нелепые вещи: что-то вроде старых фарфоровых чайных сервизов, оставшихся от покойной бабушки, или дешевый подсвечник, который ошибочно отнесли к антиквариату. — Ножом она начала вскрывать скотч. — Однажды нам прислали четыре плитки. Еще и записку приложили. В ней какой-то человек, посчитав, что его дед украл плитки из Багдадского павильона, извинялся перед нами и султаном Мурадом, по приказу которого строили павильон. Самое странное, что эта плитка вообще никак не была связана с дворцом — это был самый дешевый товар, который можно купить в любом магазине строительных товаров. — Она уже полностью избавилась от скотча и собиралась открыть крышку. — Если и здесь окажется что-то в том же духе, пожалуйста, не расстраивайтесь.

— Постараемся… — сказал Али с ноткой нетерпения в голосе. Думаю, эта таинственная коробка тоже не давала ему покоя. — Открывайте!

Лейла положила нож на стол и открыла крышку.

— Наверное, что-то хрупкое. Предмет завернут в вату… — Она попыталась вытащить содержимое наружу. — Надеюсь, это будет стоить потраченных усилий.

Пока ей удалось подцеплять только вату: один за другим Лейла доставала куски и складывала на стол рядом с коробкой. Потянувшись за очередным куском, она вдруг нахмурилась.

— Что это такое? — Лейла вдруг вскрикнула и отвернулась. В ее глазах было выражение абсолютного ужаса, лицо стало белым как полотно. Она замерла с куском ваты в руках — ее начало трясти, и вата выпала из рук. Еще чуть-чуть, и потеряет сознание.

Я быстро подскочил, чтобы помочь.

— Дышите глубже, Лейла-ханым… — сказал я и осторожно усадил ее в кресло.

Она как будто не слышала моих слов. Только показывала на коробку дрожащей рукой…

— Там… Там!.. — шептала она.

Али бросился к коробке раньше меня. Заглянув внутрь, он тут же отпрянул, как будто получил сильнейший удар по лицу.

— Черт! Да что тут такое? — только и смог проговорить мой напарник.

Когда он отодвинулся, я мельком увидел прозрачный полиэтиленовый пакет, затем черные как смоль вьющиеся волосы, слегка выступающий подбородок и длинный нос. Хотя я и раньше сталкивался с подобным, мой желудок сжался, и я схватился за край стола.

Внутри картонной коробки была человеческая голова. Ее упаковали в пакет, обложили ватой, поместили в коробку и отправили Лейле Баркын. Хотя цвет кожи уже поблек, убийство было совершено не слишком давно, чтобы считать эту голову предметом древности.