Стамбульский ребус

Усердствуйте на пути Его,— может быть, вы будете счастливы!

Омер сидел прямо передо мной по другую сторону стола, его лицо освещал свет лампы. Али стоял наготове позади него, как кукловод, готовый манипулировать своей игрушкой. Я молча смотрел на Омера. Хоть я и пытался не показывать этого, но моя спина ужасно ныла от удара палкой, который я получил несколько часов назад. Но боль была не настолько сильной, чтобы прерывать допрос. Я продолжал разглядывать вытянутое худое лицо нашего подозреваемого — знал, что это его нервирует. Время шло, и растерянность на его лице сменилась тревогой. Он тоже смотрел на меня, но прямо у него за спиной стоял полицейский, готовый в любой момент врезать ему, поэтому он нервно моргал. Тем временем Али языком прощупывал свежую рану на нижней губе и выглядел очень спокойно. Но не потому, что был таким от природы, а потому, что я, перед тем как идти на допрос, строго-настрого предупредил его, чтобы он держал себя в руках.

Наш подозреваемый больше не мог выносить тревожную тишину этой голой комнаты без окон.

— Я не убивал Мукаддера Кынаджи, — его голос был так слаб, что слова едва можно было разобрать. Али приставил свое правое ухо прямо к губам Омера.

— Мне послышалось или ты что-то сказал?

Омер набрался храбрости и повторил уже громче:

— Я не убивал Мукаддера Кынаджи.

Али крепко схватил его за плечи. Парень трясся от страха всем телом.

— Да не бойся ты, — сказал гроза всех преступников, еще крепче сжимая слабые плечи подозреваемого. — Тебе нечего бояться…

Омер сглотнул, словно ему было трудно дышать.

— Я… я… не боюсь, — пробормотал он. — Я не… не боюсь никого… кроме… Творца. — Голос его стал немного смелее. — Еще раз говорю, что вы ошибаетесь: это не я убил Мукаддера Кынаджи.

— Мукаддер Кынаджи… — повторил Али. Он немного наклонился и заглянул подозреваемому в глаза. — Мукаддер Кынаджи, говоришь? Разве к тестю так обращаются? Если бы он был жив, ты бы называл его отцом. Такое ощущение, что сейчас ты говоришь о совершенно незнакомом человеке. Официоз, видите ли, включил…

— Я хотел сказать — Мукаддер-амджа… — Он несколько раз моргнул, чтобы дать глазам отдохнуть от яркого света лампы, который бил ему прямо в лицо. — Я не убивал Мукаддера-амджу. — Али отпустил его плечи, но тут же схватил двумя руками за голову и развернул к себе.

— А кто говорит, что это ты его убил? — Омер растерялся, не зная, что и сказать. Али не сводил с него пристального взгляда — старался изо всех сил понять, что у того на уме. Он снова повторил свой вопрос: — Кто говорит, что это ты его убил, а?

— Никто. Но вы меня схватили… привели сюда…

Али прервал его:

— Мы тебя сюда привели… — плавным движением он отпустил голову Омера и продолжил: — Потому что вы оказали сопротивление полиции… Напали и ранили полицейского…

— Но мы же не знали, что вы из полиции, — он все еще смотрел на Али, хотя тот уже давно не держал его. — Мы думали, что это воры. У нас две недели назад фургон угнали. Внутри двести восемьдесят килограммов мяса было. Если бы мы только знали, что вы из полиции…

— То точно бы сбежали, — договорил за него Али. — Мы бы тогда ни вас, ни ваш фургон не нашли.

— С чего бы нам убегать? Мы же ничего не сделали… Говорю: я не убивал Мукаддера-амджу…

Пришло время вмешаться в их разговор.

— Что насчет Теда Нильсона? — резко спросил я.

Еще до того, как обернуться ко мне, он начал трястись, как будто кто-то ударил его. Но вскоре взял себя в руки и повернулся ко мне. Его глаза покраснели от недосыпа.

— Что? Что вы сказали?

Даже не пошевелившись и бровью не поведя, я сказал:

— Ты прекрасно слышал, что я сказал.

— Нет, я не расслышал…

После этого я спокойно открыл папку, которая лежала прямо передо мной. Это была та самая папка, которую Али и Зейнеп дали в антитеррористическом отделе. Вся информация по Омеру была собрана здесь. Спокойным голосом я начал читать отчет из папки:

— Тед Нильсон. Майор американской армии. Похищен талибами в Афганистане примерно два года назад. Спустя месяц пребывания в тюрьме был найден мертвым с перерезанным горлом. — Подняв глаза от папки, я взглянул на Омера: лицо его было бледным как полотно. — Это сделали ножом, похожим на тот, что мы нашли в вашем фургоне сегодня ночью… Это был кто-то, кто знает свое дело и умеет обращаться с таким оружием…

Парень сглотнул три раза.

— Какое отношение это имеет ко мне? — спросил он, искренне не понимая, в чем дело.

— Ну вот только не начинай снова, Омер. Тебе ведь сейчас не до игр. Слишком дорогое развлечение для тебя.

Он был напуган, причем напуган до смерти, но, несмотря на это, продолжал сопротивляться:

— Что еще за игры? Вообще не понимаю, о чем вы говорите.

Я не повысил голос, даже слегка не изменил его.

— Ты, оказывается, и в Афганистане успел побывать…

Он больше не сопротивлялся, и я уже подумал, что он расколется, но в этот момент Омер заупрямился:

— Неправда все это. Я никогда не был в Афганистане.

Я указал на папку, лежавшую на столе:

— Но ты не это говорил в своих показаниях два года назад…

Какое-то время он не знал, что ответить.

— Это не мои показания, — выговорил он в конце концов. — Меня заставили это сказать… Сами все записали. Потом меня пытали и только так заставили поставить подпись…

Тыльной стороной ладони Али влепил ему по голове.

— Говори правду! Значит, мы тут пытками занимаемся, да?

От удара Омер непроизвольно подался вперед.

— Ай! Нет, я не про вас говорю… Я про тех, кто заставил меня подписать показания.

Возможно, все и правда было так, как он говорил… А может, и нет. Скорее всего, после кровавых атак, которые устраивали экстремисты «Аль-Каиды», наши спецслужбы и правда вели себя очень жестко в отношении радикально настроенных исламских боевиков. Тем не менее Омер мог ходатайствовать о том, чтобы показания были отклонены прокуратурой, но он этого не сделал.

— Тебе виднее, Омер… — сказал я, закрывая папку. — Полагаю, наша работа на этом закончена.

Я повернулся к напарнику — нужно, чтобы он помог мне доиграть эту сцену.

— Похоже, ты прав, Али, ничего не поделать. Когда, говоришь, подъедут американцы?

Он умело подыграл мне: такой реплике позавидовали бы лучшие актеры:

— Элвин сказал: если успеют все согласовать — будут здесь до обеда…

Я потер лоб и сделал вид, будто пытаюсь вспомнить, кто это.

— Ааа, этот еврей Элвин, правильно?

Али сделал кислую мину, как будто этот выдуманный тип существовал на самом деле и он ему совершенно не нравился.

— Да, он самый, инспектор. Тот, что с вами спорил все время, у него еще волосы такие кудрявые… И рыжая бородка… — Он почесал подбородок и спросил с неподдельным любопытством: — Он не из ЦРУ, случайно?

— Откуда мне знать, Али? Может, там все гораздо секретнее, чем мы думаем… Слишком по-хозяйски они себя ведут у нас здесь. Но то, что он последний придурок, и без того понятно…

Краем глаза я посмотрел на Омера. Он с опасением слушал нас. Но видно было, что все еще сомневается: говорим мы правду или просто дурачим его? Должен ли он в таком случае рассказать обо всем, что ему известно, или лучше молчать и достойно сносить все, что с ним может произойти? Ясно: для пущей верности нам нужно было поднажать еще немного. Я продолжил свои нападки на воображаемого Элвина.

— Этот идиот думает, что может командовать нами у нас в стране!

— Они вообще считают себя хозяевами мира, инспектор… Хотя в тот раз вы им хорошенько жару задали… — Али замолчал и еще раз во всю мочь залепил Омеру по голове. — Не знаю, стоит ли из-за таких кретинов подвергать себя риску — я бы не стал. Надо было, наверное, сразу выдать им всех, кого они просили, — и дело с концом.

Страх в глазах Омера начал перерастать в ужас. Казалось, парня вот-вот охватит паника.

— Американцы? — спросил он слабым, дрожащим голосом. — Вы меня американцам сдадите?

— Ты, может, французов предпочитаешь? — Али уже позабыл про роль и откровенно измывался над парнем. — Нам ничего другого не остается. Ты прикончил американского гражданина. Да к тому же на территории другого государства. Перережь ты ему горло не в Афганистане, а в Стамбуле, мы могли бы тебе немного посодействовать…

Тут он сделал вид, будто вспомнил что-то важное, и повернулся ко мне.

— А и правда, они его в Афганистан отправят, инспектор?

— Понятия не имею, — ответил я равнодушно. — Конечно, могут отправить. У них там учения проводятся…

— Или просто используют его как мишень, а? — с усмешкой отколол Али. Он повернулся к Омеру — тот оцепенел от страха.

— Что это ты так странно смотришь?.. Я тебе сейчас все как есть говорю. В Америке им тебя казнить сложно будет… Вся эта их демократия и правозащитная болтовня, но в Афганистане тебя за три дня под трибунал подведут и устроят расправу…

— Я не убивал его! — закричал Омер: глаза распахнуты, редкая бородка дрожит — сильно напуган. — Мусульманам не пристало покушаться на жизнь других людей.

— Еще бы! А что насчет джихада и смерти неверным?

— Вы ничего не понимаете… Так сказано в Коране… — Он увидел, что мы оба с интересом смотрим на него, и, понизив голос, произнес: — В суре «Трапеза» сказано: «Кто убил душу не за душу или не за порчу на земле, тот как будто бы убил людей всех. А кто оживил ее, тот как будто бы оживил людей всех. Кто убьет одного, тот убьет все человечество, а кто спасет одну жизнь, тот спасет жизнь всего человечества». Поэтому я никогда никого не смогу убить…

— И зачем же ты поехал в Афганистан? — вставил Али. — На экскурсию? Насколько я знаю, в этой дыре даже не на что посмотреть.

— Поехал, чтобы разобраться… Учиться. Наблюдать…

— Ну конечно, как я мог забыть! — снова начал язвить Али. — В Афганистане ведь такие прекрасные медицинские университеты… — И вдруг, отбросив шутки в сторону, добавил: — Ты сам смотри, Омер-эфенди. Если будешь и дальше нам тут сказки рассказывать, то мы тебя лучше Элвину из американского консульства передадим.

Омер посмотрел на меня умоляющим взглядом.

— Вы должны мне поверить, инспектор, я не убивал американца.

Я ответил по-дружески мягко, как старший родственник, искренне сочувствующий ему:

— Нет смысла отрицать это, Омер… Американцы бегают за тобой уже два года… Даже когда ты сидел в тюрьме, они за тобой следили. Единственное, почему они не потребовали выдать тебя два года назад, — хотели собрать больше информации о вашей ячейке… Они нам ничего не сообщали, но им много чего удалось собрать о тебе, твоих приятелях из тариката, о братьях и, конечно же, о твоей невесте Эфсун…

Он подскочил в кресле и с ужасом пробормотал:

— Эфсун? Она вообще ни при чем… — Первый раз в его глазах появилось отчаяние. — Ни при чем. Это она меня спасла… — Омер замолчал… Он понял свою ошибку, но было уже слишком поздно.

— Спасла, значит? — повторил Али, кладя руки на стол. — Рассказывай давай, Омер-эфенди. От кого или от чего она тебя спасла?

— Ни от кого!.. Я имел в виду, что Эфсун помогла мне во всем разобраться, сделала из меня человека.

— Чушь собачья! — рявкнул Али. — И ты называешь себя мусульманином?!

— Да, я мусульманин, милостью Аллаха. И никогда никого не убивал… Ни Мукаддера Кынаджи, ни американского майора.

Эти слова не убедили Али, и он уже собирался схватить Омера за шкирку, но я остановил его:

— Хватит, Али. Он не хочет сотрудничать, ничего не поделать… — Я сделал вид, что собираюсь уйти. Омер уставился на меня своими черными ввалившимися глазами и с замиранием сердца следил за каждым моим движением. — Ну, да поможет тебе Аллах, Омер… — сказал я, после чего повернулся к Али. Он понятия не имел, что я собираюсь сделать. Я поднялся со стула и отдал четкий приказ: — Ведите его обратно в камеру. К собратьям…

Мой напарник уже собрался взять под руки перепуганного Омера, но остановился, будто вспомнил нечто важное:

— Но Элвин ведь просил, чтобы Омера держали в одиночной камере, инспектор. Настаивал, чтобы он ни с кем не общался.

Я притворился раздраженным:

— Еще чего?! Может, мы все-таки сами будем решать, где нам держать подозреваемых?

— Вы правы. — Мой напарник наклонил голову, будто был немного сконфужен. — Ладно, отведу его обратно. Давай, Омер, идем.

— Стойте, подождите, — подал голос наш подозреваемый — он заглотил наживку. — Пожалуйста, инспектор…

— Смотри у меня, Омер. Если ты и дальше будешь тянуть резину…

Он снова заморгал из-за яркого света лампы.

— Нет-нет, ничего я тянуть не буду. Пожалуйста, садитесь.

Но я не стал садиться. Продолжал смотреть на него с недоверием.

— Если я вам расскажу… — он начал торговаться. — Если все расскажу, вы поможете мне?

Изобразив удивление, я ответил:

— Ну если только все-все расскажешь… То есть ты от нас что-то скрывал?

На его лице появилось непонятное выражение — нечто среднее между улыбкой и намерением извиниться.

— Я никого не убивал. Но я и правда был в Афганистане… Отрицал это, потому что струхнул. Наврал вам… Но и американцы тоже лгут: я не связан ни с «Аль-Каидой», ни с талибами… Признаю, хотел присоединиться к ним… Все во имя ислама… — Он взглянул на Али. — Но это все из-за моего невежества. Я неправильно истолковал Священную книгу. В тридцать пятом аяте суры «Трапеза» сказано: «О вы, которые уверовали! Бойтесь Аллаха, ищите приближения к Нему и усердствуйте на пути Его, — может быть, вы будете счастливы!» Я неверно истолковал смысл этих строк. Все это мое невежество и глупость. Но Всевышний погасил мой гнев, пробудил во мне сострадание и связал руки. Так что я никого не убил.

— Погоди-ка, — сказал я, снова садясь на стул, с которого встал. — Не так быстро… Давай с самого начала рассказывай… Но только все, абсолютно все, что тебе известно: я хочу быть в курсе всех подробностей, какими бы незначительными они тебе ни казались. — Я предостерегающе погрозил ему указательным пальцем. — Но если ты мне соврешь…

Омер снова сглотнул несколько раз, а потом заговорил:

— Обещаю… Больше никакой лжи…

У него так пересохло во рту, что он едва мог говорить. Я плеснул немного воды в одноразовый стакан и протянул ему.

— Спасибо, инспектор… — поблагодарил он и одним махом осушил стакан.

— Налить еще?

— Нет, спасибо, — сказал он, ставя стакан на стол. — Да благословит вас Аллах!