Омер сидел прямо передо мной по другую сторону стола, его лицо освещал свет лампы. Али стоял наготове позади него, как кукловод, готовый манипулировать своей игрушкой. Я молча смотрел на Омера. Хоть я и пытался не показывать этого, но моя спина ужасно ныла от удара палкой, который я получил несколько часов назад. Но боль была не настолько сильной, чтобы прерывать допрос. Я продолжал разглядывать вытянутое худое лицо нашего подозреваемого — знал, что это его нервирует. Время шло, и растерянность на его лице сменилась тревогой. Он тоже смотрел на меня, но прямо у него за спиной стоял полицейский, готовый в любой момент врезать ему, поэтому он нервно моргал. Тем временем Али языком прощупывал свежую рану на нижней губе и выглядел очень спокойно. Но не потому, что был таким от природы, а потому, что я, перед тем как идти на допрос, строго-настрого предупредил его, чтобы он держал себя в руках.
Наш подозреваемый больше не мог выносить тревожную тишину этой голой комнаты без окон.
— Я не убивал Мукаддера Кынаджи, — его голос был так слаб, что слова едва можно было разобрать. Али приставил свое правое ухо прямо к губам Омера.
— Мне послышалось или ты что-то сказал?
Омер набрался храбрости и повторил уже громче:
— Я не убивал Мукаддера Кынаджи.
Али крепко схватил его за плечи. Парень трясся от страха всем телом.
— Да не бойся ты, — сказал гроза всех преступников, еще крепче сжимая слабые плечи подозреваемого. — Тебе нечего бояться…
Омер сглотнул, словно ему было трудно дышать.
— Я… я… не боюсь, — пробормотал он. — Я не… не боюсь никого… кроме… Творца. — Голос его стал немного смелее. — Еще раз говорю, что вы ошибаетесь: это не я убил Мукаддера Кынаджи.
— Мукаддер Кынаджи… — повторил Али. Он немного наклонился и заглянул подозреваемому в глаза. — Мукаддер Кынаджи, говоришь? Разве к тестю так обращаются? Если бы он был жив, ты бы называл его отцом. Такое ощущение, что сейчас ты говоришь о совершенно незнакомом человеке. Официоз, видите ли, включил…
— Я хотел сказать — Мукаддер-амджа… — Он несколько раз моргнул, чтобы дать глазам отдохнуть от яркого света лампы, который бил ему прямо в лицо. — Я не убивал Мукаддера-амджу. — Али отпустил его плечи, но тут же схватил двумя руками за голову и развернул к себе.
— А кто говорит, что это ты его убил? — Омер растерялся, не зная, что и сказать. Али не сводил с него пристального взгляда — старался изо всех сил понять, что у того на уме. Он снова повторил свой вопрос: — Кто говорит, что это ты его убил, а?
— Никто. Но вы меня схватили… привели сюда…
Али прервал его:
— Мы тебя сюда привели… — плавным движением он отпустил голову Омера и продолжил: — Потому что вы оказали сопротивление полиции… Напали и ранили полицейского…
— Но мы же не знали, что вы из полиции, — он все еще смотрел на Али, хотя тот уже давно не держал его. — Мы думали, что это воры. У нас две недели назад фургон угнали. Внутри двести восемьдесят килограммов мяса было. Если бы мы только знали, что вы из полиции…
— То точно бы сбежали, — договорил за него Али. — Мы бы тогда ни вас, ни ваш фургон не нашли.
— С чего бы нам убегать? Мы же ничего не сделали… Говорю: я не убивал Мукаддера-амджу…
Пришло время вмешаться в их разговор.
— Что насчет Теда Нильсона? — резко спросил я.
Еще до того, как обернуться ко мне, он начал трястись, как будто кто-то ударил его. Но вскоре взял себя в руки и повернулся ко мне. Его глаза покраснели от недосыпа.
— Что? Что вы сказали?
Даже не пошевелившись и бровью не поведя, я сказал:
— Ты прекрасно слышал, что я сказал.
— Нет, я не расслышал…
После этого я спокойно открыл папку, которая лежала прямо передо мной. Это была та самая папка, которую Али и Зейнеп дали в антитеррористическом отделе. Вся информация по Омеру была собрана здесь. Спокойным голосом я начал читать отчет из папки:
— Тед Нильсон. Майор американской армии. Похищен талибами в Афганистане примерно два года назад. Спустя месяц пребывания в тюрьме был найден мертвым с перерезанным горлом. — Подняв глаза от папки, я взглянул на Омера: лицо его было бледным как полотно. — Это сделали ножом, похожим на тот, что мы нашли в вашем фургоне сегодня ночью… Это был кто-то, кто знает свое дело и умеет обращаться с таким оружием…
Парень сглотнул три раза.
— Какое отношение это имеет ко мне? — спросил он, искренне не понимая, в чем дело.
— Ну вот только не начинай снова, Омер. Тебе ведь сейчас не до игр. Слишком дорогое развлечение для тебя.
Он был напуган, причем напуган до смерти, но, несмотря на это, продолжал сопротивляться:
— Что еще за игры? Вообще не понимаю, о чем вы говорите.
Я не повысил голос, даже слегка не изменил его.
— Ты, оказывается, и в Афганистане успел побывать…
Он больше не сопротивлялся, и я уже подумал, что он расколется, но в этот момент Омер заупрямился:
— Неправда все это. Я никогда не был в Афганистане.
Я указал на папку, лежавшую на столе:
— Но ты не это говорил в своих показаниях два года назад…
Какое-то время он не знал, что ответить.
— Это не мои показания, — выговорил он в конце концов. — Меня заставили это сказать… Сами все записали. Потом меня пытали и только так заставили поставить подпись…
Тыльной стороной ладони Али влепил ему по голове.
— Говори правду! Значит, мы тут пытками занимаемся, да?
От удара Омер непроизвольно подался вперед.
— Ай! Нет, я не про вас говорю… Я про тех, кто заставил меня подписать показания.
Возможно, все и правда было так, как он говорил… А может, и нет. Скорее всего, после кровавых атак, которые устраивали экстремисты «Аль-Каиды», наши спецслужбы и правда вели себя очень жестко в отношении радикально настроенных исламских боевиков. Тем не менее Омер мог ходатайствовать о том, чтобы показания были отклонены прокуратурой, но он этого не сделал.
— Тебе виднее, Омер… — сказал я, закрывая папку. — Полагаю, наша работа на этом закончена.
Я повернулся к напарнику — нужно, чтобы он помог мне доиграть эту сцену.
— Похоже, ты прав, Али, ничего не поделать. Когда, говоришь, подъедут американцы?
Он умело подыграл мне: такой реплике позавидовали бы лучшие актеры:
— Элвин сказал: если успеют все согласовать — будут здесь до обеда…
Я потер лоб и сделал вид, будто пытаюсь вспомнить, кто это.
— Ааа, этот еврей Элвин, правильно?
Али сделал кислую мину, как будто этот выдуманный тип существовал на самом деле и он ему совершенно не нравился.
— Да, он самый, инспектор. Тот, что с вами спорил все время, у него еще волосы такие кудрявые… И рыжая бородка… — Он почесал подбородок и спросил с неподдельным любопытством: — Он не из ЦРУ, случайно?
— Откуда мне знать, Али? Может, там все гораздо секретнее, чем мы думаем… Слишком по-хозяйски они себя ведут у нас здесь. Но то, что он последний придурок, и без того понятно…
Краем глаза я посмотрел на Омера. Он с опасением слушал нас. Но видно было, что все еще сомневается: говорим мы правду или просто дурачим его? Должен ли он в таком случае рассказать обо всем, что ему известно, или лучше молчать и достойно сносить все, что с ним может произойти? Ясно: для пущей верности нам нужно было поднажать еще немного. Я продолжил свои нападки на воображаемого Элвина.
— Этот идиот думает, что может командовать нами у нас в стране!
— Они вообще считают себя хозяевами мира, инспектор… Хотя в тот раз вы им хорошенько жару задали… — Али замолчал и еще раз во всю мочь залепил Омеру по голове. — Не знаю, стоит ли из-за таких кретинов подвергать себя риску — я бы не стал. Надо было, наверное, сразу выдать им всех, кого они просили, — и дело с концом.
Страх в глазах Омера начал перерастать в ужас. Казалось, парня вот-вот охватит паника.
— Американцы? — спросил он слабым, дрожащим голосом. — Вы меня американцам сдадите?
— Ты, может, французов предпочитаешь? — Али уже позабыл про роль и откровенно измывался над парнем. — Нам ничего другого не остается. Ты прикончил американского гражданина. Да к тому же на территории другого государства. Перережь ты ему горло не в Афганистане, а в Стамбуле, мы могли бы тебе немного посодействовать…
Тут он сделал вид, будто вспомнил что-то важное, и повернулся ко мне.
— А и правда, они его в Афганистан отправят, инспектор?
— Понятия не имею, — ответил я равнодушно. — Конечно, могут отправить. У них там учения проводятся…
— Или просто используют его как мишень, а? — с усмешкой отколол Али. Он повернулся к Омеру — тот оцепенел от страха.
— Что это ты так странно смотришь?.. Я тебе сейчас все как есть говорю. В Америке им тебя казнить сложно будет… Вся эта их демократия и правозащитная болтовня, но в Афганистане тебя за три дня под трибунал подведут и устроят расправу…
— Я не убивал его! — закричал Омер: глаза распахнуты, редкая бородка дрожит — сильно напуган. — Мусульманам не пристало покушаться на жизнь других людей.
— Еще бы! А что насчет джихада и смерти неверным?
— Вы ничего не понимаете… Так сказано в Коране… — Он увидел, что мы оба с интересом смотрим на него, и, понизив голос, произнес: — В суре «Трапеза» сказано: «Кто убил душу не за душу или не за порчу на земле, тот как будто бы убил людей всех. А кто оживил ее, тот как будто бы оживил людей всех. Кто убьет одного, тот убьет все человечество, а кто спасет одну жизнь, тот спасет жизнь всего человечества». Поэтому я никогда никого не смогу убить…
— И зачем же ты поехал в Афганистан? — вставил Али. — На экскурсию? Насколько я знаю, в этой дыре даже не на что посмотреть.
— Поехал, чтобы разобраться… Учиться. Наблюдать…
— Ну конечно, как я мог забыть! — снова начал язвить Али. — В Афганистане ведь такие прекрасные медицинские университеты… — И вдруг, отбросив шутки в сторону, добавил: — Ты сам смотри, Омер-эфенди. Если будешь и дальше нам тут сказки рассказывать, то мы тебя лучше Элвину из американского консульства передадим.
Омер посмотрел на меня умоляющим взглядом.
— Вы должны мне поверить, инспектор, я не убивал американца.
Я ответил по-дружески мягко, как старший родственник, искренне сочувствующий ему:
— Нет смысла отрицать это, Омер… Американцы бегают за тобой уже два года… Даже когда ты сидел в тюрьме, они за тобой следили. Единственное, почему они не потребовали выдать тебя два года назад, — хотели собрать больше информации о вашей ячейке… Они нам ничего не сообщали, но им много чего удалось собрать о тебе, твоих приятелях из тариката, о братьях и, конечно же, о твоей невесте Эфсун…
Он подскочил в кресле и с ужасом пробормотал:
— Эфсун? Она вообще ни при чем… — Первый раз в его глазах появилось отчаяние. — Ни при чем. Это она меня спасла… — Омер замолчал… Он понял свою ошибку, но было уже слишком поздно.
— Спасла, значит? — повторил Али, кладя руки на стол. — Рассказывай давай, Омер-эфенди. От кого или от чего она тебя спасла?
— Ни от кого!.. Я имел в виду, что Эфсун помогла мне во всем разобраться, сделала из меня человека.
— Чушь собачья! — рявкнул Али. — И ты называешь себя мусульманином?!
— Да, я мусульманин, милостью Аллаха. И никогда никого не убивал… Ни Мукаддера Кынаджи, ни американского майора.
Эти слова не убедили Али, и он уже собирался схватить Омера за шкирку, но я остановил его:
— Хватит, Али. Он не хочет сотрудничать, ничего не поделать… — Я сделал вид, что собираюсь уйти. Омер уставился на меня своими черными ввалившимися глазами и с замиранием сердца следил за каждым моим движением. — Ну, да поможет тебе Аллах, Омер… — сказал я, после чего повернулся к Али. Он понятия не имел, что я собираюсь сделать. Я поднялся со стула и отдал четкий приказ: — Ведите его обратно в камеру. К собратьям…
Мой напарник уже собрался взять под руки перепуганного Омера, но остановился, будто вспомнил нечто важное:
— Но Элвин ведь просил, чтобы Омера держали в одиночной камере, инспектор. Настаивал, чтобы он ни с кем не общался.
Я притворился раздраженным:
— Еще чего?! Может, мы все-таки сами будем решать, где нам держать подозреваемых?
— Вы правы. — Мой напарник наклонил голову, будто был немного сконфужен. — Ладно, отведу его обратно. Давай, Омер, идем.
— Стойте, подождите, — подал голос наш подозреваемый — он заглотил наживку. — Пожалуйста, инспектор…
— Смотри у меня, Омер. Если ты и дальше будешь тянуть резину…
Он снова заморгал из-за яркого света лампы.
— Нет-нет, ничего я тянуть не буду. Пожалуйста, садитесь.
Но я не стал садиться. Продолжал смотреть на него с недоверием.
— Если я вам расскажу… — он начал торговаться. — Если все расскажу, вы поможете мне?
Изобразив удивление, я ответил:
— Ну если только все-все расскажешь… То есть ты от нас что-то скрывал?
На его лице появилось непонятное выражение — нечто среднее между улыбкой и намерением извиниться.
— Я никого не убивал. Но я и правда был в Афганистане… Отрицал это, потому что струхнул. Наврал вам… Но и американцы тоже лгут: я не связан ни с «Аль-Каидой», ни с талибами… Признаю, хотел присоединиться к ним… Все во имя ислама… — Он взглянул на Али. — Но это все из-за моего невежества. Я неправильно истолковал Священную книгу. В тридцать пятом аяте суры «Трапеза» сказано: «О вы, которые уверовали! Бойтесь Аллаха, ищите приближения к Нему и усердствуйте на пути Его, — может быть, вы будете счастливы!» Я неверно истолковал смысл этих строк. Все это мое невежество и глупость. Но Всевышний погасил мой гнев, пробудил во мне сострадание и связал руки. Так что я никого не убил.
— Погоди-ка, — сказал я, снова садясь на стул, с которого встал. — Не так быстро… Давай с самого начала рассказывай… Но только все, абсолютно все, что тебе известно: я хочу быть в курсе всех подробностей, какими бы незначительными они тебе ни казались. — Я предостерегающе погрозил ему указательным пальцем. — Но если ты мне соврешь…
Омер снова сглотнул несколько раз, а потом заговорил:
— Обещаю… Больше никакой лжи…
У него так пересохло во рту, что он едва мог говорить. Я плеснул немного воды в одноразовый стакан и протянул ему.
— Спасибо, инспектор… — поблагодарил он и одним махом осушил стакан.
— Налить еще?
— Нет, спасибо, — сказал он, ставя стакан на стол. — Да благословит вас Аллах!