Глава 21. Наша боль слышит друг друга

Тяжёлые мысли уходят, когда ты рядом в самые мрачные из дней: я доверяюсь тебе… Многие долги мне не вернуть, сегодня в моём небе слишком много туч; я доверяюсь тебе… В глубине души я тянусь к тебе, если ты заглянешь в мою душу, ты поймёшь, чтó ты на самом деле для меня значишь.

Submersed «You Run»


Оззи


Стук сердца заглушает остальные звуки: шум дождя, сигналы машин и мысли. Карнеги-холл остается за спиной, ноги несут подальше от этого места. Подальше от Арин. Прохожие мелькают перед глазами, но я не вижу их лиц. Полотно размывается, краска течет, оставляя темные разводы… Я не чувствую, как холодный дождь пробирается под тонкую ткань. Я вообще не ощущаю своего тела. Действую механически, словно робот: во мне работает автономный режим. Вместо адреса клуба, я говорю таксисту адрес отеля и чувствую, как в кармане вибрирует постоянно телефон, но не отвечаю на входящие.

В голове стучит только одно слово — трус. Трус. Ты трус. Сбежал, как испуганный щенок. Забился трусливо в угол, вместо того, чтобы обнажить клыки. Слова, которые рвались десять лет, опустились тяжелым осадком. Они так давили, что еще немного — и захлебнусь. Я готовил такую «душещипательную» речь, ждал этого рокового дня, и в итоге что? Еду на такси в отель… Вместо ненависти, злости, осталась опустошенность и недосказанность. Вся решимость рухнула, после фразы «Простишь ли ты меня?». Оказалось, что моя ненависть слабее ее чувства вины. Музыка Арин оголила эмоции, которые я подавлял десять лет. Обними она меня, и я бы проиграл в тот же миг. Простил ее…

Слабак…

Я все еще слышал ее дрожащий голос, музыку сердца и глаза, в которых читался испуг и облегчение. Она видела. Видела, какой эффект произвела на меня фраза и мелодия.

Слабак…

Как легко ненавидеть на расстоянии и как сложно контролировать нежные чувства рядом с тем, кто когда-то был источником любви, нежности и тепла. Сколько ни старайся, но узы, которые я хотел оборвать, распутать узел, не дававший спокойно жить, запутался еще больше.

Слабак…

Холодные капли стекали по лицу и шее. Я стоял под пронизывающим ветром и шквалом дождя, обрушающегося с темного неба. Ледяные порывы били в лицо и вонзались иглами в тело.

— Сэр! Сэр! — доносится до сознания взволнованный голос. — Мистер Лавлес!

На плечо опустилась тяжелая рука, зрение сфокусировалось на хмуром охраннике, который смотрел на меня, как на чокнутого психопата, сбежавшего с палаты.

— Мистер Лавлес, вас все ищут, сэр.

— Скажи, что я в номере, и не хочу никого видеть, — прохрипел и скинул его руку, чувствуя, как стучат зубы и дрожит тело.

— Сэр, вам лучше вернуться в отель…

Поднимаю тяжелый взгляд и ясно даю понять, что не нуждаюсь в его советах и присутствии. Мужчина только с осуждением смотрит и произносит:

— Я скажу, чтобы вас не беспокоили, сэр.

Он задерживает на несколько секунд глаза, кивает и оставляет меня один на один с гложущими мыслями.

***

Ливия


Я снова считаю и пытаюсь успокоиться. Сколько еще я должна вытерпеть боли? Кончится ли это когда-нибудь? Я судорожно вздыхаю, сильнее обхватываю ноги, прижимая к груди, и превращаюсь в комок отчаянья и безнадежности. Кажется, еще немного, и я тоже сломаюсь… Слезы снова катятся из глаз, а в мысли вторгается разговор с доктором.

— Я не понимаю… — с ужасом бормочу, прикрывая рот ладонью.

— У Коди острый лейкоз, в этой стадии бывают осложнения, — произносит спокойно врач, пока меня разрывает на части.

— Какие… какие осложнения?

Мужчина коротко вздыхает, в глазах мелькает печаль, и это подкашивает мою уверенность.

— Скажите, почему я не могу увидеть брата, — собираю последние силы и ищу в его глазах ответ.

— Ливия, — он делает паузу, проводит ладонью по лицу и снимает очки. — Пока что, к сожалению, Коди нуждается в изоляции. К нему допускается только мед. персонал.

— Почему?

Глаза метаются по его уставшему лицу, но кроме сожаления я ничего не вижу.

— У Коди начала прогрессировать анемия и кахексия.

Все медицинские термины далеки от меня, но достаточно понять по голосу, что это плохо. Я вопросительно и испуганно смотрю на мужчину.

— Организм Коди перестал усваивать еду и препараты, сейчас он находится под капельницей, и его жизнь поддерживают витамины.

Прикрываю глаза и облокачиваюсь о спинку, теряя все слова и силы. Не может быть…

— Мы должны отложить операцию на некоторое время, Ливия, чтобы избежать геморрагического синдрома, то есть кровоизлияния в жизненно важные органы. Это может привести к летальному исходу…

Потом я потеряла сознание, мозг отказывался верить в страшные слова и диагнозы. Меня трусило от паники, и пришла я в себя, лежа на кушетке. Белый потолок, запах медикаментов, рядом, положив голову на руки, сидел Виджэй.

— Джей? — голос еще был совсем слабым. Я погладила его по спутавшимся волосам.

Брат поднял заплаканные красные глаза и прошептал:

— Прости, Лив.

— Все хорошо, — я постаралась улыбнуться, но попытка с треском провалилась. — Все будет хорошо, — уверяла его и себя. Как глупо…

Он крепко обнял меня, уткнувшись в волосы, а я повторяла эту фразу, пока вновь не уснула от усталости и беспомощности…

Стук в дверь отвлек от воспоминаний. Вытерла мокрое лицо и посмотрела на часы. Так поздно… Может, ошиблись? Но стук повторился снова, и я медленно пошла к двери, прислушиваясь и размышляя, кого принесло на ночь глядя.

На пороге стоял, опустив голову, промокший до нитки Оззи. Он упирался ладонями о стенку, капельки стекали по его волосам за ворот черной рубашки и падали на пол.

— Оззи?

Безжизненный и отстраненный взгляд заставил поежиться и нахмуриться. А с ним-то что случилось? Кажется, он должен развлекаться в клубе в обществе доступных девиц.

— Что ты здесь делаешь?

Мне вовсе не нравилась эта ситуация, не хотелось, чтобы нас снова кто-то застукал и донес Санди. Вряд ли менеджер еще раз «закроет глаза», а вылететь с работы — меньшее, что сейчас требовалось.

— Эй…

Оззи смотрел исподлобья, словно сквозь меня. Я скрестила руки на груди и раздраженно вздохнула. Сил ссориться и выяснять отношения еще с ним не было.

— Долго будешь молчать…? Что происходит вообще?

Парень отстранено взглянул и прошел в номер, оставляя меня в недоразумении. Я выглянула в коридор, дабы убедиться, что нас никто не видит, и закрыла дверь.

— Объяснись, пожалуйста, — настойчиво повторила, проходя в комнату. Оззи сидел на кровати, опираясь локтями в колени. Ответа я так и не дождалась. Угнетающее молчание заставляло еще больше нервничать и придумывать различные головоломки.

— Оззи, — я притронулась к его плечу и резко отдернула руку. Да он был ледяным! — Ты ненормальный?! Немедленно раздевайся! Заболеть хочешь?!

Я судорожно стала расстёгивать пуговицы, но пальцы не слушались. Чертыхаясь, наконец, стянула мокрую холодную ткань и взглянула на его лицо, не выражающее эмоций.

— Да чтоб тебя… — прошипела я, пытаясь расстегнуть ремень, но руки дрожали от волнения. Это уже было не смешно. От безысходности я вскочила на ноги и влепила ему звонкую пощечину. — Да приди в себя!

На щеке парня расцвело красное пятно, а в глазах прояснилось. Он непонимающе огляделся, замечая меня, и прохрипел:

— Ливия?

— Неужели, — застонала я. — Ты меня до смерти напугал, идиот…

Оззи взлохматил влажные волосы и качнул головой.

— Тебе надо в горячую ванную или завтра сляжешь с воспалением легких, — серьезно произнесла и подошла к телефону. — Закажу имбирный чай…

— Ливия.

Я замерла на полпути от его бесстрастного тона и оглянулась.

— Закажи что-то покрепче, чем имбирный чай.

Мне хотелось закатить глаза, но я сдержалась и строго сказала:

— Ты много пьешь, это уже алкоголизм, знаешь ли…

— Ливия, — повторил так же холодно Оззи, перебивая и поднимая равнодушный взгляд. — Просто закажи виски. Пожалуйста. И принеси чистые вещи.

Наверное, в другой бы ситуации я снова начала злиться, спорить, кричать, но сейчас понимала, что могу навредить. Поэтому послушно сделала то, о чем он просил.

Я наблюдала, как Оззи наполняет стакан и молча выпивает, без слов, эмоций, словно вливает в себя не алкоголь, а воду. Один, второй, третий… Зачем пьет? Чтобы заглушить боль?

— Поддержишь компанию? Выпьешь за мои двадцать.

— Я не… — я взглянула на его безучастное и отрешенное лицо, вздохнула, и кинула: — Ладно.

Неуверенно поднесла стакан к губам, напоминая, что было в прошлый раз, и сделала маленький глоток. Горло неприятно обожгло, и я закашляла. Оззи хмыкнул и протянул дольку апельсина. Как можно пить эту гадость? Скривилась и быстро закусила.

— Вино, кажется, было вкуснее, — недовольно проворчала я, слыша его смешок.

— Заказать?

— Нет, — с сарказмом промолвила и присела напротив в кресло.

В этот раз я не лезла с расспросами и ждала, пока он сам захочет поговорить, но Оззи не спешил. Сегодня я отчетливо ощущала его боль, она исходила вибрирующими волнами и требовала выхода. Почему ему больно? Что могло произойти?

— Этот день рождения самый запоминающийся и особенный, — разрушил Оззи молчание, покачивая стаканом в воздухе. В его голосе слышалась нескрываемая печаль и ирония. — Праздник без именинника.

— Почему же именинник бросил своих гостей? — осторожно спросила и взглянула на его задумчивое лицо.

— Потому что я не в состоянии веселиться, — он сделал глоток, допивая до дна, и подпалил сигарету. — Мне нужен сегодня человек, с которым я могу помолчать.

Я слушала, затаив дыхание, и завороженно смотрела, как он выпускает из губ дым. Так… Так сексуально, что захотелось стать сигаретой. Мотнула головой и несколько раз моргнула. Боже, о чем я думаю. Неужели всего глоток янтарной жидкости пробудил странные чувства?

— Случилось что-то… неприятное?

Оззи несколько минут молчал, неторопливо затягиваясь.

— Встретил человека, которого не видел десять лет.

Вопросительно посмотрела на него, но поняла, что он больше ничего не скажет.

— Он для тебя важен, что ты так… расстроился? — неуверенно пробормотала, покручивая в руках стан, и сделала еще глоток, поморщившись.

— Это моя мама, — тихо произнес он спустя пару минут, туша сигарету, и откинулся на спинку кресла, выдыхая дым.

Мама… Почему это звучало так проникновенно и грустно? Видеть его в подавленном состоянии немного странно. Сейчас передо мной был настоящий Оззи, у которого есть уязвимые стороны, слабости, а не тот пафосный павлин, который любил издеваться, выкидывать пошлые шуточки. Наверное, такого Оззи мало кто знал, потому что он умело скрывался за масками. Одна из них треснула сейчас и показала, что на самом деле даже сильные люди бывают слабыми и безвольными.

Я подтянула коленку и положила подбородок, внимательно и неотрывно наблюдая, как он смотрит, не моргая, в потолок.

— Она ушла, когда мне было десять, — тихо сказал парень. Горечь и обида заполнили до краев, больно ужалив в сердце. Мы были похожи… Оззи провел ладонью по лицу, словно смахивая наваждение, и продолжил: — Оказалось, что ей недостаточно меня и отца. Я мешал ей, — это прозвучало так горько, что мне захотелось обнять его, но я только сильнее обхватила коленки. — Они развелись, и… — он сделал паузу, раздумывая, — больше я не видел ее до сегодняшнего дня.

Вся скорлупа осыпалась, и передо мной уже был совершенно другой человек. «Кажется, у тебя появилась новая проблема, Лив. И по размерам она напоминает масштабы катастрофы».

Может, потому что я чувствовала себя ужасно в тот день. Может, я просто хотела его ободрить. Не знаю… Сложно описать ощущения, когда меня невероятно тянуло к нему. Я просто хотела это сделать, без «зачем», «почему», «надо ли». Может, это все потому, что в тот момент я и он нуждались в поддержке. Он был разбит из-за встречи с матерью, я из-за новости про Коди — мы оба оказались с раненными душами и сердцами, которые требовалось залечить.

Я осторожно подошла к нему и взяла лицо в ладони, заглядывая в глаза. Сначала в них промелькнуло непонимание и любопытство, но очень быстро скрылось за настороженностью. Я ощущала, как от него исходит холод, и по моей коже бежали мурашки. Мне хотелось превратить этот холод в тепло, согреть его, показать, что есть человек, который понимает.

«Боже, что ты творишь, Ливия. Ты должна остановиться или… или обратного пути не будет, когда тебя затянет в эту воронку».

Но я не останавливаюсь, и мои губы накрывают его. Совсем легко и даже неуверенно, как-то по-детски. Может, он потом посмеется, но сейчас я лишь ощущаю прохладу. Оззи не отвечает, но я продолжаю неторопливо целовать его, присаживаюсь на коленки, обвивая шею руками и путаясь пальцами в мягких бирюзовых прядях. Я чувствую едва уловимый запах сигарет, геля и виски, он сжимает ткань кофты, дыхание сбивается, обжигает кожу. Холодная ладонь ложится на поясницу, и я вздрагиваю, но не прекращаю целовать его лицо.

«Остановись. Прекрати. Ты должна остановиться, что ты делаешь, Лив!», — орет внутренний голос, но сердце посылает разум куда подальше. Даже картинки «ночных бабочек» не отрезвляют, не помогают избежать катастрофы.

«Нет… нет… нет… Он не может мне нравится. Не настолько, чтобы я не могла прекратить загонять себя в капкан».

Бесполезно. Новые ощущения слишком сильные и всепоглощающие, когда я целую его прохладную кожу и вдыхаю знакомый аромат, который заставляет совершать необдуманные глупости.

— Ливия, — шепчет он в губы, и я ловлю его дыхание, прикрывая глаза и тая от неги.

— Что?

— Твои поцелуи со вкусом жалости.

Отстраняюсь и сглатываю, глядя в его потемневшие глаза.

— Мне не нужна жалость. Это унизительно, когда человек это делает только потому, что ему жаль. Не надо меня жалеть, — произносит он отчетливо каждое слово, и это неприятно ударяет в грудь, отдаваясь глухим эхо.

Я пытаюсь собрать разбежавшиеся мысли в кучу и прийти в себя, потому что точно парю далеко от земли.

— Я не…

Он распускает мои волосы и проводит ладонями по спине, прижимая к себе. Глаза метаются по его серьезному лицу, пытаясь понять, что не так.

— Я это сделала не из жалости, а потому что захотела. Я хотела поцеловать тебя, Оззи.

— А завтра снова будешь смотреть на меня, как на ничтожество? — шепчет он, медленно расстегивая пуговицы на кофте. Его тихий голос, глаза творят с моим сердцем что-то невообразимое, я теряюсь в водовороте ощущений. «Пожалуйста, только не останавливайся».

— Вряд ли… Ведь мы похожи. «Я тоже никому не была нужна с рождения», — добавляю в уме и стараюсь сохранить здравый рассудок, но сейчас это испытание я проваливаю.

Он опускается рядом со мной на кровать и нежно целует живот

— Мы не похожи, ангел.

Я облизываю пересохшие губы и невнятно бормочу:

— Разве ангелы умеют гореть?

Наши пальцы переплетаются, жар разливается под кожей и затуманивает сознание, которое постепенно отключается, поддаваясь буре.

— Только падшие.

Я тихо выдыхаю, чувствуя, как его губы превращаются в улыбку. Он отстраняется, невесомо целуя в шею. Прекрасный момент разрушается, когда слышатся шаги, а по коже пробегает неприятный холодок. Эйфория растворяется в полутьме. Открываю глаза, несколько минут приходя в себя, присаживаюсь и смотрю на тлеющий уголек в его пальцах.

Я не хочу, чтобы он уходил, не сейчас, не сегодня… Я не хочу оставаться одна.

Наверное, он слышит мои мысли, потому что на его лице мелькает тень улыбки. Оззи докуривает и ложится рядом, притягивая к себе. Непривычно, но так спокойно в его объятиях. Я почти засыпаю, но слышу, как он шепчет:

— Спасибо, Ливия.

Загрузка...