Призрачный рай

Глава 51. Меня больше нет в твоих глазах

Оззи

«Привет. Как дела? После Ирландии мы ни разу не созванивались… У тебя все хорошо? Перезвони, как будет время».

«Привет. Ты не отвечаешь… Наверное, очень занят. Перезвони, если захочешь поговорить».

«Привет, Габриэль. Я не доверяю СМИ, но… Они часто пишут, что ты… Это правда? Понимаю, что та жизнь полна соблазнов, ты рок-музыкант. Я надеюсь, что это ложь. Перезвони, ладно? Я переживаю».

«Привет, с днем рождения, милый. Немного странно поздравлять сына в голосовом сообщении, не зная, когда он услышит. И услышит ли… Надеюсь, у тебя все хорошо и ты высыпаешься. Ваша группа сейчас в туре, я знаю, как сложно постоянно находиться в дороге. Is breá liom tú, Gabriel» (с ирл. Я тебя люблю, Габриэль).

«Привет… Скоро Рождество и Новый год, как планируешь отмечать? Я хотела пригласить к себе, если возникнет такое желание. Приготовлю утку с овощами, мясной пирог…»

«Счастливого Рождества, Габриэль. Is breá liom tú».

«Я волнуюсь за тебя… СМИ пишут, что ты все чаще появляешься в публичных местах в нетрезвом виде или… под кайфом. Не знаю, кому верить, ты не отвечаешь. Если голосовые приходят, значит, номер доступен. Я…»

Откидываю небрежно телефон в сторону и провожу ладонью по лицу. О чем она вообще говорит? Какая нахрен утка с овощами и мясной пирог? Мы что обычная дружная семья? Голосовая почта забилась под завязку, поэтому пришлось чистить. Куча хлама и признаний в любви от фанаток, не достойных даже внимания, несколько голосовых от Арин, которые вызвали только скрежет в зубах.

Новый год я встретил в обществе непонятных людей, закидываясь алкоголем и вдыхая кокс с задницы неизвестной шлюхи. Заработал свой первый привод в полицию, когда разбил голову какому-то тупому ублюдку и провел сутки в вонючем обезьяннике. Я чуть не сорвал шестимесячный тур по Канаде и Европе, выслушал яростную речь Купера, который грозился засунуть меня в клинику в Швейцарии для реабилитации. Я не конченный наркоша, так что, пошел он в жопу со своей клиникой и реабилитацией, мудак.

Эвансу тоже не нравилось, когда я выходил на сцену под кайфом, поэтому у нас все чаще возникали разногласия. Каждодневные ссоры, промывка мозга действовали на нервы. Син был занят музыкой и Джи, Райт мутил с Эмили, менеджером Джинет, Шем тоже подцепил какую-то актрису на тусовке, и превратился во влюбленного осла, а я… Я заполнял огромную черную дыру, как мог. Кокс — всего лишь игрушка для поднятия тонуса и веселья.

Внутри просто паскудно… так хреново, что лень переворачиваться и вставать. После снотворного трещит башка и ноют мышцы. Я проспал почти сутки — если бы не таблетки, бодрствование продолжалось бы довольно долго. Теперь я думаю только о том, как быстрее прийти в себя и включить вареные мозги. Взгляд вяло находит тумбочку, которая так и манит, чтобы ее открыли, но веки снова тяжелеют. Кажется, за окном метель…

Я помню свой первый косяк. Отец как раз купил квартиру, и я благополучно свалил из того проклятого дома. Мы часто зависали у меня с друганами, распивая первую бутылку водяры, коньяка, понтовались перед взрослыми цыпочками, дуя шмаль, чтобы привлечь внимание. Тупые молокососы, которые возомнили себя крутой рок-группой, но девчонкам нравилось, они пищали от восторга. Прогуливали школу, зависали в гараже Шема, репетируя ночами напролет, оттягивались как могли на различных тусовках, купаясь в женском внимании. Тогда я был тупым и ловил кайф от всего, что происходило и окружало: музыка, травка, выступления, групи, алкоголь…

Первую дорожку я попробовал в Лос-Анджелесе. Никогда не забуду дикую эйфорию и чувство восторга — больше я не получал такого охрененного кайфа от «звездной пыли». Это бывает только первый и последний раз. Все рецепторы работают по максимуму, вознося выше небес, за пределы разума.

Даже сейчас таращусь, как псих, на ящик с мыслями «это всего лишь несколько миллиграмм, всего лишь, чтобы проснуться». Почти дотягиваюсь, но из-за стука в дверь грандиозные планы рушатся. Матерю «желанного» гостя, который какого-то хера приперся. Еле доплетаюсь кое-как и неохотно открываю. Это Джи, но беспокойство и раздражение не покидают, только усиливаясь.

— Я не вовремя? — спрашивает Браун, пристально сканируя мою запухшую рожу.

«Да, ты не вовремя», — хотелось бы ответить, но я лишь киваю подбородком, приглашая войти.

— Мы договаривались побеседовать о книге, как прилетим в Эдмонтон, помнишь? — чувствую дотошный взгляд на своей спине, передвигаясь медленно на кухню за водой, как гребаная улитка. Ни хрена не помню, и не настроен сейчас болтать о книге. Чья это тупая идея вообще? Какая нахрен биография? Мы что, Металлика? Или Квин? Дебилизм.

— Да, помню, — безэмоционально отвечаю, осушая стакан, и открываю холодильник в поисках чего-то съедобного. Удивленно смотрю на пустые полки… Точно, я же не был тут несколько месяцев. Но жрать не охота, совсем нет аппетита.

— Можно поговорить в другой раз, ты неважно выглядишь, — я разворачиваюсь, читая волнение в бирюзовых глазах, и пытаюсь быть дружелюбнее, хотя очень паршиво — даже притворяться нет сил.

— Да не, все нормально. О чем ты хотела поговорить? — добавляю в голос уверенности.

— Ну… я тут поняла, что мне нечего написать о тебе, потому что… э-м-м… мы не общались на тему детства, родителей… — Джи запинается, видя, мое мрачное выражение.

Я никогда не вымещал злость на Джинет, потому что дорожил ею, как сестрой, относясь по-особенному трепетно и нежно. Я любил Браун по-братски, но сейчас уже несколько раз мысленно обматерил и послал куда подальше.

— Мои родители — мрази, — ее глаза шокировано округляются, но я уже не контролирую бурлящий гнев. — Они не достойны упоминания — их нет в моей биографии.

— Но Син говорил, что… — робко начинает девушка, но я грубо перебиваю.

— Тогда поговори с Сином, если так не терпится узнать, — цежу сквозь зубы.

— Не понимаю, что с тобой, Оззи, — шепчет перепугано Джи, озадаченно оглядывая меня. — Ты все время срываешься на ребятах, отдаляешься от нас… Раньше ты себя так не вел, что происходит?

— Раньше? Может, ты видела того, кого хотела видеть, а теперь вдруг тебя стало что-то не устраивать? — пренебрежительно выплёвываю, прекрасно осознавая, что задеваю своими словами.

— Я… я лучше пойду, — выдыхает девушка и нерешительно подхватывает сумочку. — Завтра прилетает Ливия, проспись и не веди себя так дерьмово.

— Что еще я не должен делать, а?! Есть список?! — злобно хриплю, сверля в ее затылке дыру. Какого черта здесь забыла Осборн? Ярость бьет через край, при упоминании Ливии.

— Я не понимаю одну вещь, — Джинет надевает куртку и оборачивается, недоуменно взирая на мое озлобленное бледное лицо. — Если она тебе так важна, почему ты поступил, как сволочь?

— Важна? — из груди вырывается смешок, превращаясь в сиплый смех. — Стоп-стоп-стоп… Ты, наверное, что-то не поняла, малютка Джи, — я подхожу ближе, замечая четкий отпечаток страха на лице подруги. — Я трахался до Ливии. Когда был с ней, я трахал других, а скольких трахал после… тебе озвучить? Ты и сейчас считаешь, что Осборн уникальная?

— Я видела, как ты смотришь на Ливию — мне этого достаточно, — тихо произносит Браун, глядя с опаской в мои взбешенные красные глаза. — Даже на пляже в Малибу, ты сделал это намеренно.

— Блять, какая ты проницательная, — поднимаю голову и давлюсь злобным смехом. — Я сделал это, потому что хотел. Уникальность Осборн в том, что я у нее первый, а она у меня не единственная и не последняя. Вот такая дилемма и несправедливость. Я ее не люблю, как все считают.

— Ты это говоришь специально, — бормочет Джинет, качая недоверчиво головой.

— Я говорю, как есть! — выхожу из себя и ударяю со всей силы кулаком по стене, опаляя гневным взглядом подругу, которая испуганно отпрыгивает к двери. — Уходи, Джи.

Она поджимает обиженно губы, сочувствующе глядя напоследок. Отлично поговорили! Щелчок. Оседаю на пол, подгибая одну ногу, и кладу голову на колено. Часто дышу, ощущая, как неприятно липнет футболка к спине, и катится пот по вискам, сползая змейками на шею. Надо добраться до тумбочки… открыть ящик… открыть долбанный ящик… Проходит вечность, пока я неудачно с двадцатой попытки достаю пакетик и высыпаю на руку немного «снега», вдыхая в каждую ноздрю. Уже не так хреново… Уже все прекрасно. Прекрасно.

Снимаю ткань с Мустанга Шелби и провожу ладонью по гладенькой черной поверхности. На губах — ностальгическая улыбка. В голове — кинолента из прошлого. Сколько же связано с этой малышкой… Чего только она не повидала: секс на заднем/переднем сиденьях и капоте, езду с выключенными фарами в пьяном виде, кучу пустых бутылок, окурков, дури… Кажется, только недавно мы гоняли по городу, зависали в дешевых барах, давали бесплатные концерты, слушали и лицезрели легендарную Металлику на стадионе — и вот уже сами через пару дней даем масштабный концерт в рамках тура. Купер и Штейер по полной из нас выжмут, как чертову свинью-копилку. Шесть месяцев — и можно послать их нахер, уйти в свободное плавание. Эванс уже прорабатывает почву, ищет нормальную компетентную команду, с которой дальше будет сотрудничать группа.

Эдмонтон замело, и до сих пор чувствуется дух Рождества. Деревья, здания и дома украшены разноцветными гирляндами. Пушистые разлапистые снежинки липнут к лобовому стеклу, вокруг все переливается, сверкает и на мгновение становится тоскливо. Я все просрал… День рождения, День Благодарения, Рождество, Новый год — все праздники в полунаркотическом отбитом состоянии.

Закуриваю, приоткрывая окно, и ловлю морозный воздух — немного попускает. Набираю смс с одним словом «Прости», отправляя Джи. Вчера вышло очень галимо, она не заслужила моего гнева и того дерьма, что выслушала.

«Мы собираемся в гараже у Шема, ты приедешь?» — получаю через пару минут ответ. Барабаню пальцами по рулю, делая затяжку и медленно выдыхая через нос. Ливия наверняка уже прилетела. Интересно понаблюдать, как Осборн будет себя вести, после «подарочка», который я устроил на пляже. Мозги улетели нахрен, хотелось сделать какую-то пакость, поднасрать, чтобы у нее остались самые «лучшие» воспоминания. Я не сожалел о содеянном, она ведь рылась без спроса в моем шкафу, так почему бы не поделиться нашей ма-а-аленькой приятной тайной? Теперь никому не надо притворяться, что мы не знакомы. «Да, скоро буду», — отправляю ответ Джи и наваливаю звука в колонках. Настроение так же увеличивается, как и громкость, а на губах играет в предвкушении улыбка. Наверное, я все же немного соскучился по дерзкому ротику Осборн…

Из гаража доносится негромкая музыка и оживленная беседа. Когда открываю дверь, разговор стихает, и несколько пар глаз устремляются на мою важную персону. Оглядываю присутствующих: Райт подозрительно косится в мою сторону, обнимая за плечо Эмили, Шем влюбленно пялится в телефон, никого не замечая, — сказочный долбо*б —, у Сина тоже не самый дружелюбный взгляд. Осборн вообще таращится на стену, будто там висит «Джоконда» и надо срочно разгадать зашифрованный код да Винчи.

— Хей, привет, чувак, — разрушает басист напряженку и поднимает бутылку в знак приветствия.

— Ага, привет, — прохожу в теплое помещение, мельком оглядываясь. Ничего не изменилось: стоит старая барабанная установка Шема, усилители, небольшой холодильник, диваны, кресла, куча постеров с рок-группами и голыми красотками из Плейбой, и другой нужный хлам. Губы складываются в довольную улыбку, когда в памяти всплывают картинки прошлого. Сколько воды утекло…

— А где парочка твикс? Занимается порнографией в лаборатории с пробирочками? — спрашиваю, плюхаясь рядом с Осборн, и задеваю ее нарочно плечом.

— Они улетели на Таити, — отвечает Джинет, косо поглядывая, и стреляет взглядом «Только попробуй что-то учудить».

— Привет, Ливия, — с иронией громко говорю, не отрывая глаз от ее затылка. Она решила не замечать моего присутствия, тем самым вызывая желание как раз натворить что-то «плохое». — Что-то ты мрачнее тучи. Хочешь прокачу на качельке? Бесплатно!

Даже Шем отлипает от телефона и громко ржет. Син скрывает улыбку, Райт тихо посмеивается, только Джинет испепеляет глазами и вот-вот перейдет в нападение.

— Черт, да я просто шучу, нечего так смотреть, малышка Джи! Ты же не Циклоп из Людей Икс.

— Мы сейчас тебя в сугроб засунем, чувак, и качелька обледенеет, — гогочет на всю драммер и вновь упирается влюбленным взглядом в телефон, что-то отписывая.

— Чтобы петельки не заржавели, их надо все время смазывать, — понижаю голос, слегка наклоняясь к девушке, и улавливаю знакомый тонкий шлейф духов. — Я же с хороших побуждений, по старой дружбе, так сказать…

— Да харэ тебе, озабоченный, не порть настроение, — недовольно протягивает Райт, Син добавляет «не будь идиотом», Джи строгим тоном поддакивает «веди себя нормально», Шемми… просто баран, летающий в стране единорогов. Все защищают от плохого Оззи Ливию, только она по-прежнему молчит, никак не реагируя.

— Мы обсуждали завтрашние съемки, — переводит тему Браун, и я мычу что-то нечленораздельное в ответ, не особо вникая, о чем речь. Все внимание обращено к обледеневшей статуе по имени Ливия Осборн.

Пока все увлеченно говорят о местах для фотосессии, вспоминая былые лихие деньки, я незаметно пробегаюсь пальцами по ее бедру. Наконец, девушка удостаивает красноречивым холодным взглядом. В карих глазах горит не ненависть, как я предполагал, а вызов. Вызов. Прищуриваюсь, глядя на нее в упор, и ленивая ухмылка расползается на лице. Как интересно… Она вынуждает действовать импульсивно и проверять предел.

Осборн делает какой-то странный жест, будто умелый фокусник, и показывает средний пальчик. Зря она нарывается и ввязывается в недетские игры, хотя… Хотя… С Осборн весело.

Мы обмениваемся только нам понятными взглядами: ее говорит «Пошел ты», мой — «Посмотрим, где окажется этот пальчик».

Больше никто не возвращается к теме про «аттракционы» и непринужденно болтают о моментах, связанных с группой. Я скучающе иногда вклиниваюсь в разговор, но чаще смотрю на потолок или спину Ливии, ощущая, как натягивается внутри струна и обжигает вены. Браун иногда предупреждающе посматривает в нашу сторону, но я веду себя вполне сносно. Эта гипер-опека скоро доконает.

Осборн рассказывает о работе в Нью-Йорке, а я впитываю ее цветочный аромат, тепло и нежный голос. Если бы мы были одни… Думаю слишком хаотично, воображая нереальные вещи. Ливия странно влияет, снова вызывает бурю противоречивых чувств и моментально врывается в мой застывший мир. Ослепительный свет так и норовит пробить стены и вторгнуться на чужие земли, захватить неизведанные территории. Накатывает меланхолия, смешивается с раздражением, превращаясь в потребность избавиться от нежеланных эмоций.

Выхожу на улицу и устремляю взгляд в ночное небо. Белый пух кружится, оседая на землю, путается в моих волосах и тает на пальцах. Тонкая сизая нить скользит в медленном танце и растворяется в темноте. Я неспешно курю, когда слышу странный звук, шуршание и злобное «Черт». Опускаю глаза вниз и сдерживаю хохот.

— Ого, ты уже у моих ног, Осборн? Быстро сдалась, — смотрю насмешливо на распластавшуюся девушку, протягивая руку, но, конечно, никто не принимает помощь.

Ливия, кряхтя, пытается встать, но снова садится задницей в снег и забавно ругается. Наблюдаю за ее провальными попытками оказаться в вертикальном положении, пока кто-то гордо отказывается и еще раз неудачно приземляется на мягкое местечко. Без спроса подхватываю и прижимаю к себе упирающуюся Осборн, разглядывая пунцовые щеки и блестящие карие глаза.

— Что у тебя с координацией? — принюхиваюсь, специально наклоняясь ближе, и ненароком смотрю на приоткрытые губы. — Ты же не пила.

— Убери руки, — сердито проговаривает Ливия, отклоняя голову назад.

— Ты уверена? — выгибаю бровь и нахально ухмыляюсь, бесцеремонно опуская руку ниже поясницы. Осборн яростно толкает в грудь, поскальзывается и, эпично размахивая руками, падает. Смех прорывается и звенит в ночной тишине, нарушая вальс снежинок. Опускаюсь на корточки рядом со «звездой», видя, как в карих глазах вспыхивают искры негодования.

— Слушай… я знаю, что моя сексуальность сражает на повал, но столько раз к моим ногам еще никто не падал.

— Иди в жопу, — шипит разгневанная девушка и принимает сидячее положение.

— В моем присутствии отказывает даже моторика, — подкалываю ее, удовлетворенно усмехаясь.

Из гаража выходит Джинет, удивленно таращась на необычную картину.

— Вы куда пропали?

Осборн снова неуклюже поднимается, ойкает и оседает обратно.

— Кажется, кто-то ногу подвернул, — вопросительно смотрю на Ливию, безмолвно говоря «Не упрямься, давай помогу». Слышу тяжелый раздраженный вздох и закидываю ее руку себе на плечо, потешаясь, что она бы точно выиграла Олимпиаду по фигурному катанию.

— Так что случилось? — озабоченно спрашивает Браун, когда мы заходим в гараж, и я осторожно усаживаю Ливию на диван. Снимаю сапоги и щупаю аккуратно ноги колючки, глядя снизу вверх на ее раскрасневшееся от мороза и злости лицо.

— Скорее всего, растяжение, — оглашаю вердикт, не убирая руку с правой лодыжки. — Надо бы еще твой зад проверить, вдруг там тоже растяжения. Он точно посинел от такого количества падений.

— Спасибо за помощь, — сухо произносит Осборн, не оценивая шутку, и обувает сапоги. — Ребят, я в отель. Увидимся завтра, как договорились.

— Зачем в отель? Ты можешь остановиться у меня, комнат достаточно, в доме только обслуживающий персонал, — предлагает Эванс и Джи согласно кивает.

— Точно, не выдумывай ерунды.

— О нет, спасибо, ребят, но у меня там вещи.

— Я как раз еду домой и подвезу Ливию, — с вызовом смотрю на Осборн, думая, что она даст заднюю, но девушка молча принимает его. Удивляет ее сдержанность и отстраненность, она просто бьет сегодня все рекорды по игнорированию.

— Ага, только не факт, что в отель, — шутит драммер, отлипая от телефона на несколько секунд.

— Шемми, занимайся лучше своей актрисулькой, — подстегиваю друга, но тот только тычет в ответ средний палец и одними губами проговаривает «иди нахер».

— Лив, мы можем тебя подвезти… — с сомнением посматривает на меня мамочка Браун.

— Так, народ, харэ вам уже, — еле сдерживаюсь и лезу в разговор, потому что уже берет раздражение и злость. Чего они трясутся над Ливией, как курица-наседка над цыплятами? — Красная Шапочка прибудет как положено в нужное место.

— Прозвучало очень сомнительно, — фыркает Райт.

— Учитывая то, что она едет с Серым Волком, — ржет Шемми, и я посылаю ему красноречивый жест.

— Бля, да ну… Достали, — если сейчас не уйду, вечер закончится скандалом. — Всем покеда. Если надумаешь, жду в машине, — обращаюсь к Ливии, бросая взгляд типа «Слабо?». Все-таки интересно, рискнет или нет.

Опираюсь спиной о машину и выкуриваю сигарету, когда из гаража появляется прихрамывающая закутанная в объемный шарф Осборн. Двигаюсь к ней, чтобы помочь, но она корчит такую героическую моську, что я только хмыкаю и услужливо открываю пассажирскую дверь.

— Удивительно, ты преодолела три метра и не на… — кашляю, заглядывая в нахмуренное лицо, и давлюсь ржачем.

Девушка называет адрес и отворачивается, пресекая любые попытки пообщаться и выйти на контакт. Херова снежная королевна. Ну, ничего, и не такие ледышки таяли.

— Странно, что ты не вылила снова пиво, — вспоминаю тот эпизод и удовлетворенное выражение Осборн, будто она вечность ждала, чтобы совершить этот храбрый поступок.

Нет, признаю, все же было весьма неожиданно, хотя я находился в том состоянии, когда на любые слова и действия плевать. Поэтому не очень впечатлился. Только помню, как выслушал речь о «правильном, уважительном» отношении к женскому полу от Джинет; как по-ублюдски поступил, опуская Ливию до уровня обычной подстилки. Да ни хрена они не знают! Они не знают, что Осборн, как шпионский солдат пробирается в закоулки души, выуживая то, что я забываю гребаные годы! А я не хочу мариноваться и ностальгировать по неудачному прошлому, рассказывая, как плохо поступили родители и бросили маленького Габриэля. Это никак не стереть из мемуаров памяти, только сжечь. Да, я поступил как конченная обдолбанная мразина, но это, черт возьми, не их дело! Осборн должна понять, что не будет конфетно-букетного периода, романтики и свиданий а-ля «держаться за руки на закате». Затем Эванс приехал и сказал, что я просто тупой мудак, раз упускаю такую девушку, как Ливия. Я ответил, что ей очень повезло не связываться с таким долбанутым уродом — нервы в сохранности останутся. И укатил снова развлекаться…

Хотя, кому я вру… не хочу, чтобы Осборн исчезала из моей жизни. Я уйду сам, когда придет время.

Ливия насуплено молчит, и я забиваю на попытки заговорить. Люблю наши перепалки, ее ругательства и злобное выражение, когда шоколадные глаза метают молнии. Она, наверное, ждет извинений или типа того. Пусть ждет. Удачи. Включаю радио, и тишину салона нарушает голос Боно — вокалиста легендарной ирландской группы U2.

— Ты думаешь, что легче уйти от решения проблемы, если проблема уничтожает тебя. Ты думаешь, что так легче, но прежде, чем ты бросила мне верёвку — это была единственная вещь, за которую я мог держаться.

Останавливаю Мустанг у круглосуточной аптеки и, возвращаясь через несколько минут, кидаю девушке на колени коробочку.

— Сказали, что мазь снимает и «замораживает» боль, — отрешенно произношу, чувствуя на себе удивленный взгляд Ливии. «Да, такая я бесчувственная скотина, Осборн».

— Спасибо, — тихо бормочет она, я только хмыкаю, размышляя, куда подевалась вся ее дерзость. Проезжаю несколько кварталов и притормаживаю у здания отеля. Осборн оглядывается и спокойно выдыхает. Наверное, думала, что я ее украду и завезу хрен знает куда.

— Спасибо, — звучит снова это слово.

— Ты сегодня просто рассыпаешься в благодарностях, такая вежливая, не учитывая пожелания сходить в жопу, — глушу мотор и разворачиваюсь к девушке, встречая задумчивый взгляд. Тянусь, чтобы поправить выбившуюся прядь, но она уклоняется и тихо шепчет:

— Спасибо за мазь и что подвез, — открывает дверь и, прихрамывая, направляется к входу. Цыкаю, швыряю связку ключей «валет паркингу» (valet parking — другими словами парковщик) и подхватываю за талию упрямую колючку.

— Спасибо за беспокойство, но я могу сама дойти до номера. Для этого есть лифт, — хмуро ворчит девушка, и я подавляю желание закинуть ее на плечо.

— Осборн, у тебя сегодня любимое слово «спасибо»? «Спасибо» в карман не положишь вообще-то, на кофе ты не пригласила, значит, беру инициативу в свои руки.

— Кто пьет кофе перед сном? — припирается колючка, когда мы проходим мимо ресепшна, и я одариваю милой улыбочкой блондинку, которая ошарашенно выпучивает голубые глаза и теряет, кажется, дар речи при виде «звезды».

— Я пью. И кто говорил о сне? — заходим в лифт, и я вопросительно поднимаю бровь. — Какой этаж?

— Пятый, — Ливия странно смотрит и отворачивается.

Номер небольшой, но уютный. Осборн сразу берет какие-то вещи и закрывается в ванной, пока я осматриваюсь и плюхаюсь на кровать, отписывая Джи, что Красная Шапочка успешно доставлена к «бабушке». Браун перезванивает, и несколько минут уверяю настойчивую подругу, что Ливия в ванной и перезвонит потом.

— И чем вы там будете заниматься? — не отстает Джинет, и я гортанно смеюсь.

— Будем распивать чаи и рассуждать о смысле жизни, — говорю серьезным тоном, прохаживаясь по номеру, и останавливаюсь у окна, поглядывая, как за стеклами до сих пор кружит снег.

— Ты останешься ночевать у Ливии? Разве она не против? — удивленно спрашивает Браун.

— Малышка Джи, почему бы тебе не заняться Сином, м? — эта гипер-забота выводит из себя и нервирует. Что за нахрен вообще?

— Обязательно, только не надо снова играть чувствами Ливии, — поучительно говорит Браун, и брови сдвигаются к переносице, а на виске пульсирует жилка.

— Вы с ней многое обсудили.

В телефоне повисает напряженная тишина, и мое поднятое настроение моментально ухает до минусовой температуры. Роюсь в карманах и закуриваю, впуская в теплую комнату холодный воздух. Никотин не притупляет раздражения и не успокаивает, но я все равно травлю легкие, затягиваясь и выдыхая серый дым.

— Я переживаю, поэтому прошу тебя не…

— Она взрослая девушка, какого черта эти нравоучения? — повышаю голос и гневно сжимаю кулак.

— Потому что я видела, в каком состояние была Ливия! Только ты ведешь себя так, будто ничего не произошло! Будто твое поведение в норме вещей!

Гнев душит, как змея, обвитая вокруг шеи, я уже собираюсь нагрубить, но вовремя торможу, отключаю телефон и упираюсь ладонями о подоконник. Достали… Снова травлюсь очередной сигаретой и заказываю вместо кофе бутылку виски. На журнальном столике замечаю книгу в твердом переплете, падаю в кресло и заинтересовано открываю. Это не книга. Это альбом. Скорее всего, фотографии, сделанные Осборн. На первых страницах в основном детишки, и я ловлю себя на мысли, что впервые смотрю на работу Ливии под другим углом. Снимки впечатляющие. Я не шарю, но умом понимаю, что она любит фото, поэтому в них столько… души?

Колючка выходит из ванной одновременно со стуком в дверь, мрачно оглядывая бутылку виски и фрукты, которые оставляет девушка из персонала. Осборн с опозданием замечает альбом в моих руках и заметно напрягается.

— Положи на место… пожалуйста.

— Милый бегемотик, — показываю взглядом на плюшевую пижаму и криво улыбаюсь. — И-и-и… фотки крутые.

— Спасибо.

Переворачиваю страницу и выгибаю удивленно бровь. Отрываю взгляд от снимка и перевожу на Осборн, показывая пальцем на фото.

— Это ведь я.

— Да, это ты.

Переворачиваю еще страницу.

— И это.

Еще.

— И тут тоже я. Как интересно, однако, — кошусь на помрачневшую девушку, откручиваю пробку и наливаю в стакан янтарной жидкости. Рассматриваю задумчиво очередной снимок, где я еще с пепельными волосами стою на сцене с Телекастером. — Это ведь Нью-Йорк?

— Да, Нью-Йорк, — коротко подтверждает Ливия, даже не отпираясь, но в голосе ощущается волнение.

— Да-а-а… — прищуриваюсь и провожу пальцами по гладкой поверхности. — Да, ты тогда пришла в парике, прикидываясь брюнеткой, — щеки Ливии розовеют, и в карих глазах читается шок. Ухмыляюсь, вспоминая тот концерт. — Наверное, думала, что я не узнал тебя… Это было слишком очевидно. Ты стояла напротив, выбиваясь из общей массы, и не отрывала восхищенного взгляда. Я постоянно видел твои… зеленые глаза. И кольцо на цепочке… — Ливия тихо выдыхает и отводит беспокойный взгляд. — Ты решила, что прикинуться фанаткой — очень умно. Ошибаешься. Я тогда подумал… — допиваю залпом алкоголь и отталкиваю стакан, глядя на девушку исподлобья. — Я тогда подумал, что за дешевый маскарад? Я хотел встретиться, но ты запряталась. И тогда я решил «ну и пошла ты, Осборн».

Она молчит, по-прежнему глядя отстраненно на стену, поджимает губы и скрещивает на груди руки. Молчание убивает и бесит. Я быстро наливаю в стакан, осушаю одним махом и в два шага оказываюсь рядом с Осборн.

— Таскаешь альбом с моими фотками…

— Их несколько штук, не преувеличивай, — выдыхает хрипло девушка, и волна неудержимого желания захлестывает с головой.

Поддаюсь незнакомому импульсу, обнимаю ее за шею и приподнимаю лицо, ныряя на неизвестную глубину кофейных глаз. Ласкаю большими пальцами кожу, ощущая вибрирующие волны феромонов вокруг нас. Впитываю каждую черточку, пока взгляд бегает по ее лицу, и замирает на приоткрытых манящих губах.

— Ты же не думаешь, что я буду с тобой спать, после того, как ты выставил меня перед своими друзьями тупой шлюхой, унизив и облив дерьмом? — ловлю каждое слово губами и улыбаюсь. Моя обиженная колючка. — Это абсурд.

— Но тебе же нравится, — касаюсь своим дыханием, почти целуя Ливию. — Я знаю, что да.

— Это ничего не меняет…

— Меняет.

Я перестал получать полноценный экстаз от секса с другими, но поцелуй с Ливией зажигает миллиарды огней. Когда она отвечает, и языки переплетаются в диком танце — планеты сходят с орбит. С силой сжимаю влажные волосы на затылке, неистово впиваясь в губы, и отключаюсь от реальности. Забываюсь в наших общих мыслях, которые переплетаются, словно прозрачные нити. Не можем оторваться, исступленно и бурно целуясь, почти до потери пульса. Крышу срывает, когда Ливия обхватывает губами мой язык и посасывает, слегка прикусывая. Беру ее под задницу и опускаюсь на кровать, разводя коленом бедра. Отрываюсь лишь на мгновение и встречаю пылающий взгляд, от которого плавится долбанная стена.

— Даже сейчас? — целую в шею, водя медленно языком.

— Даже… сейчас, — слышу неуверенный голос и тихо смеюсь. Провожу носом к ключице, опуская мягкую ткань, и дарю легкие поцелуи, но Осборн резко выползает из-под меня. Взвинченная, с порозовевшими щеками, красными губами и огненными глазами. Так и хочется ее хорошенько тра…

— Я так понимаю, ты собираешься ночевать здесь? — она поправляет волосы, показывая на бутылку виски, пока мой взгляд гуляет по ее телу, мысленно снимая плюшевую ткань. Осборн делает несколько шагов, морщится, но не подает вида, что ей больно. Ищу глазами коробочку, срываю упаковку и киваю подбородком.

— Иди сюда, одноногий Джо. Побуду сегодня твоим личным доктором Хаусом, — играю бровями и подзываю пальцем, саркастично усмехаясь. — Все же часть вины лежит на моей пи***сти, от которой тебя перестали держать ноги.

Ливия закатывает глаза, и комната заполняется раскатистым смехом. Она все же устраивается рядом и удивленно осматривает лодыжку, когда я втираю мазь.

— Поразительно… уже не так болит.

— Конечно, мои пальцы творят чудеса, — губы расползаются в дерзкой улыбке, встречая угрюмое выражение колючки.

Осборн тяжело вздыхает, крутит у виска и гасит свет, забираясь под одеяло. Что за… Она совсем охренела так просто заваливаться на боковую, потому что кое-кто спать еще не собирается. Снимаю вещи, окидывая неудовлетворенным взглядом горку из одеяла, и скрываюсь в ванной. Включаю прохладную воду, чтобы снять возбуждение, хотя это проблематично. Через стенку в кровати Ливия, а картинки, мелькающие в голове, далеки от приличия.

Она либо притворяется, что спит, либо… видит десятый сон. Ложусь рядом, перебирая пальцами мягкие пряди, и осторожно касаюсь щеки. Ливия уснула, но мои мысли блуждают по ночным просторам, не находя успокоения. Вместо того, чтобы взять вещи и свалить, я притягиваю девушку за талию, зарываясь лицом в ароматные волосы. Прикрываю глаза, и блок питания отключается. Впервые за последние месяцы нормально сплю, не просыпаясь в бреду весь потный и со сбитым дыханием. Мне тепло и хорошо, будто нежусь в объятиях океана под ласковым солнцем на пляже рядом со стеклянным домом. Так круто, что не хочется открывать глаза и встречать новый гребаный день; поставить на repeat и жить вечно в этом миге.

Утро начинается с пряного запаха корицы и кофе. Еле разлепляю глаза, в которые бьет яркий свет, и морщусь. Сквозь пальцы фокусируюсь на окружающей обстановке, вспоминая, куда на этот раз занесло. В поле зрения попадают стройные ноги в джинсах, бордовый свитер и…

— Доброе утро. Тебя не дозваться, — звучит ироничный, но строгий голос Осборн.

— Я уснул? — хриплю, не скрывая удивления. Приподнимаюсь на локти, взлохмачиваю волосы и ловлю растерянный взгляд Ливии.

— Да, впал в зимнюю спячку, как медведь, — колючка надпивает из чашки, вопросительно поглядывая. — Кофе? У нас мало времени, — она стучит пальцами по запястью, указывая на невидимые часы. — Фотосессия.

— Угу, — все еще конкретно торможу, тру ладонями лицо и еле выползаю из кровати под надоедливое жужжание Осборн, которая стоит, будто надсмотрщик, и караулит каждое движение. — Я там обязательно нужен? Садизм просто из теплой постели на дубарь выходить.

— Ты вообще-то участник группы, поэтому…

— Поэтому не продолжай, — кривлюсь и натягиваю штаны, прекрасно зная, что колючка смотрит. — Я прямо чувствую твой пошлый взгляд, а все могло бы быть иначе, если бы кто-то не захрапел… Мы точно спешим на эти дурацкие съемки?

— Не считаешь это… м-м-м… странным? — встречаю раздраженный взгляд и приподнимаю бровь.

— Что «это»? — беру кофе, сигарету в зубы и приоткрываю окно, щелкая зажигалкой.

— На пляже в Малибу ты не был таким любезным, — Ливия с досадой поднимает глаза и, вздохнув, жмет плечами. Затягиваюсь и медленно выдыхаю, не совсем еще въезжая, к чему она клонит. — А спустя два месяца ведешь себя обычно и остаешься ночевать.

— Ну-у-у… я человек настроения, — криво лыблюсь, но на лице девушки до сих пор нарисовано негодование.

— Окей, тогда давай не переступать черту «просто знакомые» или… друзья, — вполне серьезно заявляет Осборн, скрещивая руки на груди, и я давлюсь смехом вместе с дымом. Она точно сказала это?

— А тебя ничего так… м-м-м… не смущает… — медленно обвожу глазами ее плавные изгибы, и ухмыляюсь, — друзья разве хотят друг друга?

— Это одностороннее желание, — категорично говорит девушка, но легкий румянец на щеках ее сразу предает.

— Ага, я это заметил, когда твои губы… — не договариваю и подхожу ближе. — Делали минет моему языку. Предложение прокатиться на аттракционах еще актуально… и спуститься вниз, — показываю глазами на пах, — тоже.

Вместо дерзкого ответа, который я привык слышать, Ливия окидывает таким взглядом, что я перестаю ржать. В карих глазах нет теплого огня, теперь там горит костер равнодушия. Он испепеляет все слова, и я непроизвольно отступаю. Она же говорила, что не боится… Солгала? Почему слова людей так недолговечны, как и их присутствие. Черт… Да о чем я. Они всегда уходят из моей жизни. Я привык, что мой спутник — одиночество. Так даже лучше… Лучше, чтобы она испарилась.

— Надо уже ехать, время, — пробирается сквозь мысли натянутый голос Ливии. Надеваю толстовку, куртку и сухо бросаю, проходя мимо:

— Жду на улице.

Почти до вечера мы разъезжаем по Эдмонтону по значимым местам: школа, парки, пляжи Норд-Саскачевана, забегаловки, родной «Yardbird Suite», встречая на каждом шагу поклонников и даже бывших одноклассников, знакомых. Если с утра мое настроение можно было охарактеризовать «терпимо», под вечер я держался из последних сил, чтобы не послать все к чертовой матери: дебильные съемки, валяющих дурака друзей, Джинет с ее долбанной книгой, снежную королевну Осборн. Единственная вещь, с помощью которой пламя гнева могло погаснуть, лежала в портмоне. Несколько грамм спасали от навязчивых размышлений, от нестерпимой жажды выплеснуть ярость, от желания причинить моральный вред Ливии. Немного порошка, чтобы не сделать хуже… Чем в итоге я воспользовался, ускользнув.

Вечером в гараже, где мы устраиваем вечеринку и мини-концерт для девочек, я вымещаю всю злость на Телекастере, выкладываясь на все сто, словно выступаю на огромном стадионе перед многотысячной толпой. Весело… Я смеюсь и создаю вид жизнерадостного подбуханого человека, но сил еле хватает, чтобы поднести стакан к губам и выпить. «Улыбаться», — напоминаю себе в очередной раз. Похеру на тревожные взгляды Осборн, сегодня нужно совершенно другое… Ни крепкий нормальный сон, ни ее объятия и вкусный запах клубники — есть более дешевые и легкие игрушки.

Поэтому в моей постели на следующий день просыпается не Ливия, хотя цвет глаз и волос схожи. Найти тело для вечера не сложно, но для души… Или вместо души уже давно дыра? Если свет Ливии исчез так быстро, что говорить о других штучных заменителях. Пока Осборн спит в своей плюшевой пижаме с бегемотом в отеле, мой член скользит в другой киске.

Купер прилетает за день до концерта на саундчек. Снова чешет что-то о морали и дисциплине, рассказывая, как я могу и не могу себя вести. Безразлично мямлю в ответ бессвязные предложения, отыгрываю партии, лажая в нескольких местах, и выслушиваю вдобавок недовольства Эванса, Райта и Шема. Отчаливаю на квартиру, как-то с ними не поссорившись, пью таблетки и просыпаюсь среди ночи от кошмаров, задыхаясь в бреду. Сижу до утра, как дебил с пепельницей на полу и выкуриваю несколько бесполезных сигарет, думая о… ни о чем. Смотрю на свое отражение в зеркале, встречая пустоту. Сегодня открытие концерта в родном городе, с которого начался путь «Потерянного поколения», но на моем лице ноль эмоций из-за отсутствия сна и не только. Что за просроченные таблетки подсунули, если даже с Осборн я спал, как младенец?

За стенами шумит толпа, я слышу их скандирования, словно рокот волн, чувствую вибрации и воодушевляюсь. Надо бы усилить эмоции и закрепить эффект, чтобы получить несравненный кайф. Пока в гримерке народ распивает бутылку шампанского, я закрываюсь в туалете и выхожу совершенно другим человеком.

Шоу начинается.

Крики фанатов, с лозунгами «Потерянное поколение» врываются под кожу и отражаются на кончиках пальцев, которые разрывают гитару. Я что-то болтаю между песнями, руковожу толпой, объявляя слэм (действие публики на музыкальных концертах, при котором люди толкаются и врезаются друг в друга). Фаны устраивают «сёркл пит» (бег внутри круга), а какой-то ненормальный лезет даже на сцену, и ныряет головой вниз в толпу, плывя по волнам из рук. Неудержимый драйв наполняет клетки, скользит белым раствором по венам и ударяет в мозг. Звуки воспринимаются четче, как и окружающие люди, предметы — я будто смотрю другими глазами на серый доселе мир. Под конец сета яркость убавляется, и все вокруг смазывается: линии, голоса, лица. По телу струится пот, чувствуется отдышка, но улыбка не исчезает с радостной рожи.

На разогреве выступает какая-то местная поп-панк группа MAD, пока мы вваливаемся в гримерку, но не успеваю даже смочить пересохшее горло вискарем, как меня уже откидывает к стене озверевший Эванс.

— Ты за*бал, — жестко говорит Син и сжимает воротник моей куртки, с новой силой впечатывая в стену, желая размазать. В помещении слышны звуки электрогитар, ударных, голос вокалиста и толпы. Шем и Райт только наблюдают за ситуацией, находясь явно на стороне Эванса. — Снова обдолбался?

— И? — равнодушно бросаю, встречая убийственный взгляд.

— Ты каждый концерт начинаешь с дорожек, хочешь сдохнуть? — шипит он, и по его суровому лицу ходят желваки.

— От пары дорожек не сдыхают, чувак, угомонись и убери руки. Мне мамки не нужны, — насмехаюсь и хлопаю его дружески по плечу.

Чего он так завелся? Сам же иногда на студии косяк выкуривает. Да, бля, все курят и нюхают — это нормально.

— Что дальше: героин, спидбол, ДОБ? Откинешь копыта, как *баный нарик? — нудит Эванс, но я молчу, безразлично мозоля глазами стену. Не хватает только Джинет и Купера. Представляю, как каждый отчитывает и показывает пальцем, мол, так нельзя, это плохо. Непроизвольно губы дрожат, и я вовсю ржу, но из-за грубого толчка о стену смех пропадает. — Считаешь себя самым умным? Рассказать о таких же умниках, как ты?

— Отвали, — отпихиваю руку и собираюсь выйти из гримерки, но Эванс хватает за локоть, останавливая.

— Я не закончил.

— Да мне похеру это нытье, дай я выйду отлить, — равнодушно протягиваю, но в разговор вклинивается Шем, затем Райт. Мозги вскипают, злость затапливает все блоки и сжигает систему, пока они нагружают кучей дерьма.

— А не пошли бы вы нахер? — ору во всю глотку, показывая пальцем. — Каждый из вас жрет алкоголь, курит, иногда дует и нюхает, так какого хера ко мне сейчас претензии?! Козла отпущения нашли?!

Отпираю дверь, чуть не срывая в порыве ярости с петель, встречая удивленных Джи и Ливию, пролетаю мимо, чтобы избежать дополнительных расспросов. Расталкиваю персонал и закрываюсь в туалете, подставляя голову под кран. Холодная вода остужает вскипятившиеся мозги, но гнев пульсирует и не отступает. Они рассказывают сказочки для дебилов о вреде наркотиков, употребляя наркотики. Сколько еще терпеть маразм. Может, послать к черту тур и свалить в Гренландию к эскимосам? Не, лучше туда, где тепло. Начало просто шик, нечего сказать, если продолжиться в том же духе, к концу мы конкретно пересремся. Контракт закончится, как и существование «Потерянного поколения». Закрываю кран и долго смотрю на отражение с прилипшими ко лбу волосами, с которых стекает вода. Сжимаю пальцы, слыша стук в дверь, но не откликаюсь.

— Нам выходить, — доносится приглушенно голос Шема. Да, надо ведь продолжать шоу и развлекать публику, снова улыбаться.

Второй сет отыгрываю на автомате, словно робот, перебирая вялыми пальцами и не ощущая былого адреналина. Вопли фанаток бесят, ослепительные софиты безжалостно режут сетчатку, а пульс подскакивает вместе с оглушительными басами. Мы выходим на бис, повторяя самые известные композиции, но во мне не горит желание дарить музыку, расслабляться на сцене, как раньше — я хочу поскорее смыться. Впереди города и шесть месяцев турне, тысячи фанатов и встреч. Вот бы уснуть, открыть глаза — и уже нет контракта, Купера и Штейера с условиями, нет бесящих друзей, рассказывающих о торчках и вреде наркоты. Я просто хочу получать как раньше кайф от выступлений, от игры на гитаре, а не ненавидеть гребаную жизнь с каждым вздохом и прожитым мгновением.

Не разделяю всеобщее ликование, следуя на автопилоте к гримерке, но окружающие с их веселыми рожами до тошноты раздражают. Я не выдерживаю и со всей дури ударяю Телекастером о стену, чувствуя внутри дежавю. Десятки глаз шокировано оглядываются и перешептываются, но я выкидываю сломанный инструмент и быстро скрываюсь в помещении. Это всего лишь вещь, которую можно заменить. Всего лишь бездушный кусок дерева со струнами, коих миллионы. Не успеваю закрыть дверь на замок, как на пороге маячит Ливия.

— Уйди, — коротко бросаю и отворачиваюсь, ища глазами виски, но Осборн видимо оглохла, потому что до сих пор торчит за спиной.

— Ты разбил гитару.

— И?

— Зачем?

Тяжело выдыхаю и смотрю на ее хмурое лицо, в карие глаза, где… Уже не вижу себя — это пугает и отталкивает. Я падаю с утеса: двести метров, чтобы сжечь оставшиеся страницы из мемуаров, откуда вырвано и развеяно по ветру много белых листов. Ливия не протягивает руку, не делает шаг и не произносит «Я не боюсь». Она уходит, и свет покидает долину безмолвия, долину одиночества и постоянных ветров. Только сапфировый свет проливает безразличие, и тени скользят вокруг. Моргаю и сглатываю, отгоняя странное наваждение.

— Почему ты никогда не понимаешь с первого раза? — цежу сквозь зубы, прищуриваясь, но не вижу на ее лице страха. Ливия закрывает дверь и опирается спиной, не отводя настороженного взгляда.

— Не делай этого, пожалуйста, — просит девушка с немой мольбой в карих глазах.

— Не делать что?

Ливия смотрит в сторону, перебирая волнительно пальцами. Пока за стенами кипит и шумит жизнь, в гримерке только накаленная атмосфера и бесстрастная тишина.

— Ты понимаешь, о чем я. Это же саморазрушение. Ты себя убиваешь, Габриэль, — тихо проговаривает Ливия, переводя осторожный взгляд на мое отрешенное лицо.

Они сговорились? Теперь у меня есть личный психотерапевт с бесплатными услугами, даже несколько. И каждый считает своим долгом влезть под шкуру, чтобы порыться во внутренностях и найти болячку.

— Хватит меня лечить. Уйди и не лезь в мою жизнь, — падаю в кресло, захватывая бутылку воды, и прикрываю устало глаза, но мою шею нежно обвивают прохладные руки. Желание оттолкнуть смешивается с дикой потребностью прижать к себе. Почему она сводит с ума и неправильно действует?

— Я не могу, — касается теплым дыханием кожи и сильнее сцепляет руки вокруг шеи.

— Это вся твоя гордость?

— Ты мне небезразличен, поэтому не могу…

— А ты мне безразлична, — бесчувственно обрываю, глядя ей в глаза. Внутри что-то екает. Да, возможно, я лгу… Все превратилось в кашу, и я в водовороте разных эмоций, но сейчас единственное, чего точно хочу — остаться наедине. Остаться наедине, чтобы притупить ураган и злость.

— Я не знаю, какого человека ты увидишь завтра, поэтому уходи, Ливия, — тихо добавляю, слегка касаясь дыханием ее волос.

Она отстраняется, задерживая на моем лице потерянный взгляд, и молча закрывает дверь. Без слов. Меня вновь обступают сплошные стены, стены, стены и пробирающий холод. Остались только одиночество и я.