Призрачный рай

Глава 36. Ад, где нет тебя

Оззи

На перекрестке дорог повстречаются двое прохожих, их свяжет нечто невидимое, ирреальное, оставив отпечаток в памяти и душе. Один из них будет преданно ждать, если им все же суждено разойтись, и выглядывать из-за спин, искать в лицах знакомые черты. Второй предоставит выбор, уйдет и забудет, но неосознанно вернется, потому что тяга окажется сильнее, чем он. Время расставит все по местам, изменит их, но вновь переплетет пути и столкнёт на судьбоносном перекрестке. Она будет верна только одному, а он, увидев родное лицо в толпе, перейдет по пешеходному переходу и заключит ее в смертельные объятия, из которых уже не спастись. Она сделает неправильный выбор и загонит свое сердце в ловушку. Глупый, глупый наивный мотылек, пойманный и заточенный в мире, из которого выход один — смерть. Он будет вырываться и биться о стены, задыхаться и осознавать, что подставил самого себя.

Тихо подкатывают волны, обволакивают наши тела, остужают и одновременно согревают. В такие моменты не заботит окружающий мир, красоты бескрайнего звездного неба или посторонние. Время теряет смысл и растворяется в пространстве, как лунный свет. Имеет значение ее дыхание, припухшие слегка губы, которые она прикусывает от удовольствия, стук сердца под пальцами, мурашки от прикосновений и поцелуев. Не надо громких фраз и многоточий — счастливые любят тишину. Звезды хранят миллиарды секретов, наблюдая с небес, поэтому ночь так таинственна. Они разбиваются и умирают, унося невысказанное с собой. Звезды умеют молчать, но… Есть свет прекраснее и желаннее, ярче и теплее — я держу его в своих руках. Он проникает, исцеляет и наполняет мой мир жизнью. Я родился одиноким, одиноким и сдохну, слишком эгоистичным, чтобы она вновь легко ускользнула. Скорее, я предпочту видеть страдания и слезы, чем дать возможность уйти, если наша встреча не случайна. Вознесу ее к небесам и затем уничтожу хрупкое сердце. Оно разобьется, и вряд ли найдется тот, кто соберет осколки. Тепло будет просачиваться сквозь трещины, и останется только пустота. Холод. Ничего.

В моих венах бурлит кровь, смешанная с ее ДНК. Она, как плющ, оплетает сердце и вновь пускает ростки. Хочу проиграть и отпустить — двойное желание. Она овладевает моим разрушенным миром, а я ее телом и душой. Поддается искушению, проигрывает, когда мой язык скользит по мокрой соленой коже. Она млеет на берегу, в объятиях теплых волн, приносящих забвение. Барьеры превращаются в руины, когда наши губы сливаются. Майку и лифчик давно поглотил океан, единственная преграда — ее шортики. Целую вздымающуюся грудь, каждый миллиметр бархатной кожи, и в голове происходит сумасшествие. Вспоминаю ее вкус, подавляя нетерпеливый стон.

«Я бы трахнул тебя так, Ливия, что ты бы забыла свое имя. Выбил бы из твоей милой головки, зачем ты прилетела в Лос-Анджелес, и оставил единственное воспоминание».

— Ты же понимаешь, что уже не уйдешь?

Мысли вырываются наружу, но я не жалею о сказанном. Мокрая неподатливая ткань плотно облегает ее задницу. Приподнимаю бедра, чтобы стянуть шорты, но встречаю испуганный взгляд почти черных глаз: там плескается страх и желание. Ливия жаждет свободы, но боится ее обрести.

— Пожалуйста, не торопи нас…

«Нас» странно действует на клетки мозга, и я останавливаюсь, заглядывая в чистые карие глаза. Слишком быстро трезвею и остываю, будто окатила не приятная волна, а ледяная. Тело ждет разрядки, но я успокаиваюсь, вдыхая и наполняя легкие никотином, облокотившись о машину. Поглядываю на одинокую сжавшуюся фигурку в лунном свете и тушу окурок. Ливия сидит на берегу, обхватив плечи руками и прикрывая обнаженную грудь. Подхожу, накидывая на ее плечи кофту, и ложусь рядом на песок. Складываю руки под голову, устремляя взгляд в бездонное и не имеющее границ, черное небо.

Ливия молча кутается в мягкую ткань, отстранённо поглядывает вдаль и тихо произносит:

— Помнишь, как мы смотрели на звезды в Нью-Йорке?

Я кивнул. Я помнил каждую мелочь, связанную с этой особенной девушкой. Она внезапно появилась и так же неожиданно исчезла из моей жизни. Люди — страницы в книге: кому-то отведена важная роль, другим — второстепенная. Некоторые оставляют чистый неисписанный лист — они мимолетные гости и не задерживаются надолго. Есть те, о которых хочется исписать чернила. Ливия — важная часть в моей грустной повести, она, словно луч света, проливает на страницы добро и тепло. Ливия — мое персональное солнце, и я не хочу, чтобы оно погасло.

В тот вечер, после выпитого бокала, она выглядела смелой и раскрепощенной. Тогда, танцуя и обнимая податливое тело в удушливом клубе, во мне горело одно желание — затащить девушку в укромное местечко и поскорее снять напряжение. За душевными разговорами, ее певучим, тихим голосом, я понял, что Ливия не для одноразового «перепиха», но природа брала свое. Я так ее хотел, что от одной мысли можно свихнуться, поэтому задвигал принципы в одно место. Никогда не думал, что вино, под названием «Обломинго» выручит и одновременно подставит.

— Все еще коллекционируешь трусишки с маленькими пони?

Взгляд Ливии острый, как бритва, но я только тихо посмеиваюсь, разглядывая ее. На одних мы смотрим всего пару секунд и забываем. На Ливию я могу смотреть долго и неотрывно, пить излучаемый свет глубокими глотками и поглощать. Меня восхищала ее внутренняя красота и гармония, а не только внешний облик. Да, я хотел сделать с ней то, отчего бы она краснела утром, щеки покрывались румянцем и горели, как спелые яблоки. Но тело — не первый пункт, чем я хочу обладать. Я хотел ее мысли, сердце, душу — всю без остатка. Я хотел знать, как она жила два с половиной года, которые мы не виделись, как стала фотографом и почему выбрала именно эту профессию. Я не напомню о наболевшем, но тот факт, что Ливия двигалась вперед уже возвышал ее в моих глазах. Немногие могут не поддаться депрессивным эмоциям об утрате близкого и упасть.

Я положил руку на ее талию и уткнулся в изгиб шеи, медленно вдыхая и выдыхая успокаивающий аромат.

— Расскажи свою историю, — прошептал, касаясь губами солоноватой кожи. Мышцы под рукой напряглись, но постепенно девушка расслабилась. Я слушал ее нежный голос, видя палитру, в которую он окрашен: солнечная гамма. Лучшая музыка для ушей, как спокойно она говорит, словно проливает на душу чудодейственный эликсир. Голос врывается в однообразный мир, где преобладает один тон — серый. Ливия рисует и оставляет яркие пятна своими светлыми вибрациями.

Она говорит о фотографии. Восторженно и любовно, словно о чем-то сокровенном. Приоткрывает с опаской дверь в сердце, но я без приглашения вхожу, захлопываю и закрываю на ключ, забирая его себе. Ливия говорит о каком-то парне, называя своим учителем, о странах, в которых побывала, о работе фотографа. Иногда я уточняю то или иное слово, чтобы понять термин, но практически молчу, проникая в ее мир. Там по-домашнему уютно, светло и пахнет счастьем. В моей скромной обители витает другой запах — разочарований, спертый и застоявшийся. Захотела бы Ливия оказаться там, откуда надо бежать, не оглядываясь?

Ливия практически не говорит о семье, только о работе, упоминая название кафе, где подружилась с неординарной особой. Она улыбается, когда рассказывает о Вивьен. Я улыбаюсь в ответ, теснее прижимая девушку к себе. Прикрываю глаза, чувствуя себя довольно непривычно. Необычные ощущения расползаются по телу и грузом оседают на сердце. Только с Ливией я могу бытьтаким. Она не догадывается, как далеко может зайти.

Невольно вспоминаю время, проведенное со Слэйн Хэйс, морщась. Они совершенно разные, как небо и земля, как солнце и луна, как утро и ночь. Я тоже говорил с Хэйс, но чаще мы обкуривались и были под кайфом, болтая о малозначащей ерунде. Я не хотел ее узнавать. Она была такой же мертвой, холодной — никому не нужный сорняк, почва от которого не приносила плоды. «Звездная пыль» создавала прекрасную иллюзию не идеального мира. Стенки немели, как и сознание — я отключался, уходил, мне нравилась искусно созданная разноцветная Вселенная под названием Забытье. Сраный час под воздействием кокаина чувствовал себя живым, но туман развеивался, и я вновь превращался в аморфный кусок дерьма. С каждой ушедшей секундой все не имело смысла: друзья, концерты, музыка… жизнь.

Ливия, словно волшебный цветок, поселившийся в душе и пустивший побеги. Цветок, которым хотелось любоваться и вдыхать целебный аромат, насыщаться и чувствовать, как он убирает яд из крови, сердца. В районе солнечного сплетения становилось жарко от переполняющих эмоций, и пальцы сильнее впивались в мягкую ткань. Ливия накрыла мою руку своей, и по венам пронеслась эйфория. Это сложно — не сорваться.

Она спрашивает, что произошло нового, но я молчу. Я не знаю, что рассказать. О том, что потерял внутренний вкус и решил получать его извне, чтобы жизнь не казалась пресной? Или о плотных графиках, сводящих с ума безмозглых фанатках, тупом сексе, не приносящего должного удовлетворения? Она хочет увидеть, как я скатился? Я молчу, раздумывая над словами, потому что редко с кем говорю по душам. Вообще, есть ли такие люди? Хмурюсь и осознаю, что даже друзья не знают, с кем общаются. Я могу многое поведать о каждом, но что скажут они? Оззи — душа компании, бабник, пьяница и полный пофигист? Они скажут только то, что видят.

Ливия знает, какой я, и эта простая истина не дает покоя. После встречи с Арин я пришел именно к ней, потому подсознательно знал, что Ливия будет спасательной веревкой, согреет простуженную душу и отнимет пульсирующую боль.

Как хорошо, что она не видит моих глаз, потому что поймет и разгадает, что там скрыто. Почему перед ней я…

— Габриэль?

Я люблю тишину, но больше то, как она произносит мое имя с трепетом и благоволением. Сжимаю с силой глаза и вымучено улыбаюсь. «Если я неравнодушен тебе, Ливия, поймешь ли то, что скажу?»

— Иногда люди теряют вкус к жизни.

Она напрягается: этот ответ ее явно не устроил.

— Чтобы вновь почувствовать, они погружаются в сны, или уходят в другие миры, где видят то, что желают.

Ливия перестает гладить мою руку, и я ощущаю ее непонимание и беспокойство.

— Это ведь все вымышленное, ненастоящее, они обманывают себя, — с горечью в голосе шепчет она. Рука перемещается на ее щеку, поглаживая, а губы складываются в грустную улыбку.

— Что, если им проще жить иллюзиями? — пальцы путаются в ее шелковистых волосах, как противоречивые чувства внутри. — Когда человек одинок и впускает в свой мир что-то новое, неизведанное, он не понимает, как с ним поступать. Пытается найти альтернативу, но настолько привык жить в выдуманном измерении, выбирая то, что проще.

— Видимо, я не понимаю твоей философии, Габриэль, — в голосе Ливии слышится боль и решимость. — Такие люди несчастны, моральные калеки, сами гробят свою жизнь, вместо того, чтобы развязать петлю, они ее завязывают туже и накидывают на шею. Я не знаю, почему люди теряют вкус к жизни, ведь она дана нам всего лишь раз, чтобы прожить счастливо, но они ограждают себя сами, не давая даже надежды, чтобы им кто-то протянул руку. Жизнь всегда сложная, а они выбирают то, что проще: бессмысленная смерть или фантазия. Так поступают безвольные слабаки, сдавшиеся и положившие добровольно голову на плаху.

Я задумываюсь над пробирающими словами Ливии, которые вылетают стрелами и попадают в вены. Разговор поворачивает не в то русло, слишком темное и вязкое — не хочу топить Ливию вместе с собой. Прикрываю глаза и достаю из кармана сигареты, почти глотая ядовитую отраву.

— Габриэль, — с трепетом говорит девушка, а я смакую теплые нотки в своем имени. — Смотри, как красиво, просто невероятно.

Я приоткрываю глаза, выдыхая серыми клубами дым, а перед глазами неизвестный художник рисует кистью по лилово-фиолетовому полотну, оставляя темные разводы. Поворачиваю голову, видя восхищенный по-детски наивный взгляд Ливии. Солнце просыпается и сонно дарит лучики, освещая наши лица. Она любуется рассветом над Тихим океаном, а я — ею.

Запоздало вспоминаю о том, что нас все-таки могут застукать, и оглядываюсь: ранних пташек, в виде собачников или спортсменов, не наблюдается, хотя мы находимся где-то неподалеку от Пасифик-Палисейдс и моего пентхауса. Ливия прикрывает рот ладошкой, зевая, и на меня обваливается осознание, что мы проговорили всю ночь. Сначала долго упоенно целовались, потом говорили, точнее, в основном это была Ливия, я ведь немногословен, когда дело касается личного. Встаю и тянусь, хрустя шеей и немного онемевшими конечностями. Чувствую любопытный взгляд Ливии на теле и вспоминаю о тату, сделанных после пребывания в Нью-Йорке и нашей встречи. Вопросы готовы вот-вот политься из ее уст, но на удивление Ливия молчит, щупая глазами исписанную кожу.

— Лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу, — произношу, добавляя в голос равнодушия.

— Ты поклонник Чака Паланика и «Бойцовского клуба»? — немного удивленно протягивает Ливия, и через пару секунд ее пальчики проводят по надписи сбоку. Я многозначительно хмыкаю и с нескрываемым сарказмом говорю:

— Нет, мне просто было не хрен делать и занесло в тату-салон.

— Я тебе говорила, что ты плохой актер? — в тон мне отвечает Ливия.

— Ты говорила, что я отменный актер, — изображаю оскорбление, но девушка лишь усмехается.

— Видимо, за два года твои навыки ухудшились.

— А ты стала экспертом в этом? — ухмыляюсь и провожу пальцами по спутавшимся волосам. Ливия наблюдает за этим и затем, будто опомнившись, прямо смотрит в глаза.

— В моей работе приходится видеть насквозь людей.

— И что же ты увидела, Ливия? — я склоняю голову, и несколько прядей падает на лоб. Щеки девушки немного розовеют, и она отворачивается, кидая через плечо:

— Думаю, лучше поговорить об этом потом.

— В более интимной обстановке? — насмехаюсь, следуя за ней к машине и без зрительного контакта зная, что она сердится. Мне нравится ее злить, но Ливия лишь молча садится в автомобиль.

— Не хочешь узнать значение второй?

Она безразлично дергает плечом, подавляя новый зевок, и на меня тоже накатывает сонливость.

— Фраза, скорее всего, на ирландском, а я не полиглот, знаешь ли.

— Потому что сделана чисто для меня, — загадочно произношу и ловлю заинтересованный взгляд карих глаз.

— Тогда зачем мне знать, если это личное?

— У нас ведь была ночь откровений? Почему бы и нет, — говорю бесстрастно, выруливая на полупустынную трассу.

— Я бы не сказала, что это ночь откровений, — возражает Ливия. — Скорее, монолог.

— Зато я теперь знаю о твоей обожаемой работе немного больше, чем чайник, — смеюсь, поглядывая на фотоаппарат, и включаю тихо проигрыватель.

— Да, но я не знаю о тебе ничего, как и прежде.

— Ты знаешь обо мне больше, чем другие, Ливия, — холодно говорю, сворачивая на трассу, ведущую к Брентвуду.

— Я так не думаю…

Через несколько минут она все же спрашивает:

— Что означает фраза?

Я бросаю в ответ короткую обворожительную улыбку.

— У нас ведь еще будет время поговорить по душам, тогда узнаешь.

Чувствую, исходящее от Ливии недовольство, и злорадно посмеиваюсь. Она напоминает милый кактус с огромными острыми иголками. Lamborghini тормозит возле квартирного комплекса. Девушка мешкает несколько секунд, бросает тихое «Пока» и собирается смыться, но я тяну за рукав длинной кофты, в которой утопает ее фигурка. Ливия оборачивается, и я настойчиво притягиваю ее сзади за шею, проникая языком в приоткрытый от удивления рот. Поцелуй не такой нежный, как на ночном берегу, но чувственный, с нотками обещания. Я не считаю по минутам, сколько он длится, но девушка отстраняется, тяжело дыша. Заправляет волосы и смотрит с немым вопросом «Зачем?». «Потому что я хочу целовать тебя, Ливия, — безмолвно отвечаю, и добавляю, немного ухмыляясь. — И не только целовать…» Колючка хрипловато говорит «Пока» и быстро выбирается из машины, стремительно входя в здание. Я не уезжаю, бездумно постукиваю по рулю и слушаю слова песни Starset «Die For You», прибавляя громкость.

— Однажды земля расширится, и я отправлюсь за тобой, ведь только там есть ад, где нет тебя. Когда галактики столкнутся, нас разбросает по разным небесам. Я отправлю свой корабль искать тебя, ведь я знаю, что ты потеряешься, если сбежишь, в тех же черных дырах и безнадежных ошибках. По своей воле просто буду сам по себе, пока не верну тебя домой.

«Ад, где нет тебя» повторяю в уме, завожу машину и еду в Пасифик-Палисейдс, по пути заскакивая в круглосуточный маркет за сигаретами и энергетиком.

Обдумываю и прокручиваю в голове вчерашний день, яркий и насыщенный на эмоции, которые как будто до этого были заморожены или находились в режиме «Сон». Я не разбираюсь в любовной фигне и пока не понимаю, что испытываю к Ливии, кроме дикого желания. Уверен только в том, что она отлично трахает мою душу и сердце.

Потому что я снова чувствую себя живым.