Призрачный рай

Глава 32. Иллюзия или реальность?

Оззи

Квартира Слэйн являлась противоположностью ее черному одеянию: светлая, воздушная, оформленная в теплых тонах. Обставленная со вкусом без лишней помпезности и вычурности, что слегка удивляло. Если открыть гардероб, только там не окажется белого пятнышка.

Взгляд неторопливо бродил по комнате, на стены которой ложились серые предрассветные тени. Темное одеяло на небе постепенно рассеивалось, становясь лилово-розовым, затем голубым. Свежий ветерок колыхал полупрозрачную ткань балдахина и растворял дым от сигареты, которую я неспешно выкуривал. В углу стояла акустическая гитара марки Fender, противоположную стену украшал нарисованный портрет Эми Уайнхаус. Слэйн сидела на полу, поджав под себя ноги, и равнодушно смотрела в окно, сквозь которое пробирались тонкие лучики восходящего солнца. Блондинка была похожа на старинную коллекционную фарфоровую куколку в черном пеньюаре, с распущенными платиновыми волосами, спадающих на грудь. Такая же роскошная, до безумия дорогая и без внутреннего наполнения.

Наверное, не стоило приезжать и создавать видимость заинтересованности, потому что Слэйн Хэйс не значила ровным счетом ничего. Меня пугали безразличность и хладнокровие к людям, которые сопровождали изо дня в день, как верные спутники. Проснувшаяся жалость к девушке, молниеносно вспыхнувшая на пляже, уже угасла, не оставляя и следа.

— Что случилось с твоим отчимом?

Не знаю, зачем задал этот вопрос, скорее, чтобы заполнить затянувшуюся паузу. На самом деле, меня не волновало будущее педофила, сломавшего Слэйн жизнь.

— Ничего. Почти сдох, — равнодушно кинула блондинка в ответ, и взгляд скользнул на ее кривоватую нездоровую усмешку, заставившую задуматься.

— Почти?

— Он овощ: паралич и полная потеря речи, — она удовлетворенно улыбнулась.

— Наверное, ты счастлива, — саркастично хмыкнул, удивленный ее пренебрежительным тоном.

— Конечно, я счастлива, — незамедлительно говорит Слэйн. — Эта свинья издевалась надо мной полтора года, пусть получает по заслугам.

— Злая зайка Слэйн. Ты могла бы пойти в полицию, — произношу с иронией, видя, как изменилось ее выражение.

— Пойти в полицию, — ядовито выплевывает она, закатывая глаза. — Я была забитой четырнадцатилетней девчонкой, которая отвечала только на уроках, не общалась со сверстниками и боялась, что кто-то узнает. Я стыдилась, что меня насилует отчим. Одна мысль стать изгоем, посмешищем, когда живешь вдобавок с чудовищем, пугала. Тем более, он отлично умел манипулировать и угрожать.

— В любом случае, он не причинит больше никому вреда, — пожимаю плечами. В топазах Слэйн разгорается недобрый, черный огонек, а на губах расцветает нездоровая улыбка.

— Не причинит. Это такое наслаждение, видеть зависимым от себя того, кто когда-то высушил тебя до дна. Я приезжаю в центр, глажу его и рассказываю про свою половую жизнь. В каких позах меня имеют, как касаются и целуют, затем кладу руку ему на член и говорю: «О, прости, папочка, я такая жестокая, ведь ты никогда не сможешь всунуть хер в маленькую девочку». В то время я чувствовала себя парализованной, не могла остановить его, и молитвы не помогали. Теперь он оказался на инвалидном кресле за свои злодеяния и издевательства. Он видит, слышит, но не может ничего сказать и почувствовать, разве это не прекрасно?

— Ты чокнутая, — с отвращением говорю и поднимаюсь, надевая джинсы и футболку. Я связался с психически-неуравновешенной личностью и умелой обманщицей. Вот угораздило, бля, влипнуть. Нажрался из-за этой *бнутой мрази, жалел ее, приехал, чтобы извиниться… Извиниться! Извиниться за то, что по-скотски повел себя! Даун. Да, бля, я пытался быть нежным с двинутой на голову шлюхой, которая ни грамма не заслужила этого!

— Уходишь? — кричит вслед Хэйс. — Ты ничем не лучше меня, малыш! Мы похожи!

Я замираю в дверях и опираюсь плечом о дверную раму, бросая на ухмыляющуюся девушку брезгливый взгляд.

— Мы не похожи. Что ты там заливала? — я задумчиво провожу пальцами по подбородку. — Что я растопил твое сердце? Так у тебя его нет, крошка, ты пустая. С испорченной кровью, такая же манипуляторша, как и отчим. Ничего в тебе хорошего не осталось, ни капли.

— Иногда добро не побеждает зло, — Слэйн плавно двигается в мою сторону, словно хищница. Красивое тело, шелковистые волосы и притягательные глаза не выглядят уже так соблазнительно и вызывают рвотный позыв. Она — обманка. — И приходится быть злом.

— Всегда есть выбор, милая, — произношу, качая головой, и сбрасываю ее руку. — Но ты предпочла не отмываться от грязи, а стать ею.

— Либо играешь всю жизнь роль жертвы, либо являешься тем, кто выбирает себе жертву. Я предпочла второе, — привлекательные губы расплываются в совсем непривлекательной улыбке.

— Киноакадемия теряет отличную актрису, — язвительно говорю, глядя на скривившееся лицо Слэйн. — Да тебе надо сниматься в фильмах Квентина Тарантино и Дэвида Финчера, детка. Слезы выглядели очень правдоподобно, как и душещипательная речь об ужасном отчиме, — хлопаю три раза в ладони, ухмыляясь. — Может, благодаря тебе он на инвалидном кресле?

— Может, — цедит сквозь зубы Хэйс, не скрывая злобы, и меня мутит от одного ее вида.

— Ты жалкая, Слэйн. Жалкая, лишенная чувств подстилка, о которую можно только вытирать ноги.

— Да пошел ты!

— С превеликим удовольствием.

Открываю дверь и покидаю воздушный замок злой ведьмы, слыша в спину маты. Прекрасная принцесса оказалась опытной лгуньей.

Приятно возвращаться туда, где любят, ждут и всегда тебе рады. За четыре года я приезжал в Эдмонтон пару раз и чувствовал себя непривычно. Фраза «В гостях хорошо, но дома лучше» не про меня. Где бы я ни оказался, везде был чужаком. Даже в городе, в котором родился и вырос. Арин гастролировала по миру, иногда присылала смс и звонила. Она пыталась наладить отношения, но диалоги получались сырые, односложные, после которых оставался нехороший осадок. Я почти выдавливал из себя слово «мама», завершал разговор, ссылаясь на неотложные дела, и долго обдумывал ее предложение. «Может, как-нибудь встретимся? У меня дом в Ирландии, я бы хотела, чтобы ты побывал там. Возможно, тебе понравится». Я не хотел. Десять лет — это немаленький срок, чтобы привыкнуть к одиночеству и обходиться без людей, родителей, любви.

Мы прилетели в Эдмонтон на день рождения малышки Джи. Смотреть, как она улыбается, смеется, как блестят бирюзовые глаза — уже радость. Ее старики хотя бы пытались склеить то, что когда-то разрушили, ради дочери. Поэтому в этот день стояла дружная и веселая атмосфера, где я чувствовал себя расслабленно и спокойно. Лениво потягивал пиво и наблюдал за странной парочкой. Кто бы мог подумать, что Черри нравятся книжные черви вроде Чемптона? Да он сто пудов любит свои пробирки больше, чем ее охренительное тело. Бабы временами поражают. Может, он влил ей какое-то приворотное зелье? Смотрелись они довольно комично: загорелая Черри, в коротких сексуальных шортиках и недоделанный химик в очках. Бля, реально угар.

— Эй, Черри, ты, наверное, всю таблицу Менделеева выучила со своим Дальтоном? — подколол проходящую мимо девушку. Кто-кто, но Черелин Эванс умела одним взглядом пригвоздить или убить.

— Отвянь, Оз, — отчеканила та, пугающе сверкая сапфирами.

— И во время траха выкрикиваешь «О, да, мой Тинкирод», — еще больше ржу, видя, как она закипает. — Наверное, у твоего ученого даже позы — это гребаные соединения. «Малышка, — понижаю голос, — сейчас я сделаю тебе диэтилэфир. Только очки сниму, чтобы от страсти ты их не раздавила».

— Какой же ты кретин, — шипит Черри, толкая меня в плечо. — В твоей голове только сперма, а не мозги.

— Лучше сперма, чем гомоген и реактивы, — посмеиваюсь над рассерженной брюнеткой, пронизывающей лучами ненависти. — Как ты еще не задохнулась от паров сероводорода.

— Если ты сейчас не захлопнешь рот, — Черри наклоняется и показывает пальцами ножницы. — Останешься без прибора размножения.

— Боюсь, боюсь, — я поднимаю руки, широко ухмыляюсь, подначивая недовольную подругу, и получаю тумаков.

Руперт Браун, отец Джи, Грэг, отчим, и Шем спорят насчет канадских футбольных команд, которые могут выйти в плей-офф и затем в финал, чтобы побороться за ежегодный Кубок Грея в конце ноября.

— Аргонавты разобьют эскимосов! Ставлю двести баксов, что в этом году они снова возьмут кубок! — кричит уже подвыпивший Грэг, размахивая эмоционально рукой с бутылкой пива.

— Помню 1990, когда Виннипег Блу Бомберс разгромили наших в пух и прах со счетом 50:11, - улыбается Руперт.

— Но в 1993 эскимосы надрали им зад, — усмехается Грэг, покачивая головой. Шем бормочет под нос, что его на свете не было и даже в планах, а футбол — тупая игра. Я вливаюсь в дискуссию, но в кармане вибрирует смартфон. Смотрю несколько секунд на экран, раздумывая, и нажимаю все-таки «Ответить».

— Да, — отхожу в дальнюю часть двора, захватив пиво и чипсы.

— Привет, — слышу ирландский акцент и слегка улыбаюсь.

— Привет, — я присаживаюсь на ступеньку и делаю глоток из холодной бутылки.

— Я тебя не отвлекаю? — спрашивает Арин, и взгляд падает на веселящихся, хохочущих друзей.

— Я у подруги на дне рождении в Эдмонтоне.

— О, Эдмонтон, — в голосе Арин пробегают грустные нотки. Наступает неловкая пауза, после которой она откашливается и более бодро произносит: — Тогда веселись, позвоню завтра.

— Ты что-то хотела или просто звонишь? — интересуюсь, наблюдая, как Син обнимает Джи, а химик спорит с Черри. Сладкая парочка твикс, блин. Губы складываются в язвительной улыбочке от забавного зрелища.

— О, — я чувствую, как она смущенно улыбается и чуть тише говорит: — Bhí mé ag iarraidh cuireadh a thabhairt duit ar mo lá breithe. (с ирл. Хотела пригласить тебя на день рождения).

Я перевожу взгляд на зеленую листву, схваченную по краям золотым ободком, с которой играет теплый августовский ветер, и ставлю локти на коленки. Да, я помню, что день рождения Арин в начале сентября, но ведь… Мы его не праздновали вместе тринадцать лет. Потому что семьи нет, она распалась, теперь каждый сам по себе, как отдельный механизм. Разрушить так легко, казалось бы, но построить заново — сложно, иногда почти невозможно.

— У группы распланирован график на каждый день, затем выход нового альбома, тур… — перечисляю, слыша тихий вздох, и останавливаюсь. Знаю, что Арин хочет сблизиться и до сих пор чувствует вину, но мне еще тяжело принять решение. — Я подумаю, что можно сделать…

— Габриэль, — обрывает мои неловкие попытки Арин. — Я все понимаю.

Допиваю содержимое бутылки и открываю новую пачку «Pall Mall», краем глаза замечая, что ко мне идет Джи.

— Прости, мне надо идти.

— Да, конечно, — она делает паузу и нежно добавляет: — Cúram a ghlacadh, Gabriel. (с ирл. Береги себя, Габриэль).

— Cúram a ghlacadh… a mhathair, — тихо говорю, завершая разговор, и встречаю любопытный взгляд Джи. (с ирл. Ты тоже береги себя, мама).

— Ого… — она присаживается рядом, оглядывает меня и прищуривается. — Это ведь ирландский?

— Да-а-а, — обхватываю рукой ее худенькие плечи, ловя недовольный взгляд Эванса. Незаметно показываю средний палец ревнивому собственнику и выгибаю вопросительно бровь.

— С каких пор ты стал таким полиглотом? — хмурится Джи, но я только смеюсь, рассматривая симпатичное лицо подруги.

— Это долгая история, моя любовь. Как-нибудь я расскажу тебе, но не сегодня.

— Вот, значит, как, — Джи отстраняется и упирает руки в бока, смотря обиженно сверху вниз. — А что насчет твоей певички?

— Какой певички? — насмешливо переспрашиваю, забавляясь ее реакцией.

— Ну… той… стервы из группы «SPLIT», — Джи закатывает глаза и садится рядом, подпирая голову руками. — О вас любят писать СМИ. Я больше узнаю из газет, интернета, чем от тебя.

— СМИ могут написать что угодно, малышка Джи, — бесцветно отвечаю, при упоминании Слэйн. Я все еще чувствую себя дураком, клюнувшим на уловку со слезами. Знал ведь, что она не простая, но так облажался, жалея гадюку. — Что я должен рассказать? Что мы играли во взрослые игры?

— То есть у вас ничего серьезного? — она удивленно раскрывает глаза, и я поражаюсь ее наивности, начиная громко смеяться. Знала бы она, куда завели эти игры… Недавно листал новостную ленту и увидел фото с заголовком: «Слэйн Хэйс посещает парализованного отчима в реабилитационном центре за городом». Да, строит из себя жертву и рассказывает ему сказки на ночь, мать Тереза, бля. Лиса под шкурой невинной овечки с большими голубыми глазами.

— Какое серьезно? — я криво улыбаюсь. Ох уж эта любовная тема. — Девушки, отношения… любовь, — произношу с нескрытным сарказмом, — не для меня это.

— Почему ты так говоришь? — возражает подруга, хмуря брови. — Просто не встретилась еще девушка, которая смогла бы затронуть твое… сердце.

Я давлюсь пивом и вытираю рот, отставляя пустую емкость в сторону, и загадочно смотрю на девушку.

— Сегодня твой день рождения, но ты решила пофилософствовать.

— У каждого есть половинка, но не все ее сразу находят. Иногда должно пройти время…

Я тяжело вздыхаю, проводя ладонью по лбу. Опять двадцать пять — тема про половинки.

— Если я встретил такую, что тогда? — перебиваю обомлевшую Джи.

— Ты влюбился? — пищит недоверчиво подруга, прикрывая рот от изумления.

Я молча потухаю и чуть ли не сгибаюсь пополам.

— Нет, я сказал «Если, встретил». Допустим, я встретил девушку, которая мне понравилась очень давно.

Джи краснеет, опуская взгляд на газон, и меня разрывает на части от вывода, который она могла сделать.

— Ты очень классная, но я тебя люблю по-братски, — толкаю легонько плечом и подмечаю, как она выдыхает. К нам подходит Эванс и сразу же зажимает Джи в крепких собственнических объятиях, целуя в макушку. Хмыкаю и поднимаюсь, разминая шею.

— Не хочется прерывать милый разговор, но вас все заждались, — он сердито смотрит на меня, прищуриваясь.

— Если не хочется, значит, не прерывай, — язвлю и подмигиваю покрасневшей подруге. — Правда, эта новая парочка нечто? Может, они просто прикалываются? Решили разыграть нас. Ботан и красотка — что-то новенькое, бля.

Син вздыхает, обнимая посмеивающуюся Джи, и безразлично бросает:

— Каждый имеет право на счастье.

— Что за пафосная фраза, Эванс? — издеваюсь, раздражая друга и получаю толчок в бок. — Да просто этот химик приворожил Черри. Вы приглядитесь, она сопротивляется, просто зелье сильное.

— Оз, захлопни варежку, — сурово кидает Син, и мы подходим к собравшейся компании.

Когда солнце прячется за горизонт, и небо сменяет декорации, появляются первые звезды. Над Эдмонтоном повисает бледно-желтый серп месяца, черная краска растекается по полотну, а на ней светятся, словно бриллианты, маленькие далекие звездочки. Триша, Руперт и Грэг выносят торт со свечами, которые задувает именинница, счастливо всех целуя.

— Спасибо, что прилетел, — шепчет она, повисая на мне. Легонько кружу девушку, заглядывая в бирюзовые яркие глаза, и так же тихо произношу:

— Еще бы, как я мог пропустить праздник сестренки.

— Оззи, — ее губы дрожат, и она прячет лицо на моей груди, скрывая выступившие слезы.

— Эй, что за нюни, малышка Джи, — я успокаивающе глажу ее по спине и показываю глазами Сину, чтобы подошел.

Мы выпускаем в ночное небо салюты, наблюдая за разноцветными огнями, и кричим «С днем рождения, Джи». Оглядываю обнимающиеся подвыпившие, но счастливые парочки, и веселье моментально испаряется. Я улыбаюсь, но почему-то так паршиво, что хочется закрыть глаза и не видеть никого. Надоело притворство и лживая радость. Достало напускное пластмассовое счастье. Ничего настоящего, всего лишь шоу, еще один напрасно прожитый день. Этот мир не принимает меня, словно я вирус, зараза. Какое жалкое никчемное существование.

Я остановился в доме Эванса. Так проще, чем зависать в пробках, добираясь из даунтауна, где находилась моя квартира. Мы пробыли в Эдмонтоне уже пару дней и собирались вылетать в скором времени обратно в «город ангелов». Как же хорошо без нравоучений Купера и Штейера, просто чистый кайф. Жаль, что скоро его беспощадно обломают.

— Оззи! Оззи просыпайся! — кричит чуть ли не на ухо знакомый голос, но я отмахиваюсь. Я вообще спал? Ночью мы с Шемом и Райтом хорошенько оторвались в клубе и порадовали фанаток. Затем кальян, бухло, мэри, девочки…

— Оззи! Поднимай свой зад немедленно! — орет Джи, сдергивая одеяло. — У меня потрясающая новость!

— Мы уже это проходили, — сонно бормочу, отворачиваясь и прикрывая голову подушкой.

— Что это за странные надписи? Когда ты их сделал?

— Сгинь, извращенка, и не пялься, у тебя Эванс есть, — хриплю, подтягивая одеяло, которое вырывает Джи.

— Я серьезно, Оз, есть разговор, — строго произносит надоедливая мошка, и я стону в подушку.

— Рано утром?

— Сейчас обед. Надо меньше пить, — язвит девушка, и я, нехотя, разлепляю глаза. Солнечные лучи раздражают, и я сразу же жмурюсь. — Блин, на кого ты похож… Ну и видок.

— Ты же меня любишь? Сделай кофе, а? — жалобно мычу, приоткрывая один глаз.

— Я не служанка тебе! — сердится девушка, и я хрипло смеюсь, кашляя. Служанка… — Выползай из кровати, скоро все соберутся.

Я, кряхтя, принимаю душ и спускаюсь с гудящей головой в гостиную, где уже сидят Син, Джи, Шем, Райт, Эмили, Черри и ее кладезь знаний с кирпичом на лице.

— Неужели его царское величество спустилось с небес к простолюдинам, — язвительно пропела Черри.

— Сам в шоке, — я упал на свободное место и подпер голову рукой. — Ну и, какой разговор?

Джи так светилась, что я подозрительно сощурился, не доверяя радостной улыбке.

— Главред предложил мне интересную работу, — начала девушка, оглядывая всех счастливыми глазами. — Написать биографию о «Потерянном поколении».

Поднимаю глаза, глядя в потолок, и широко ухмыляюсь.

— Что за бред… Разве ты не пишешь любовные романы?

— Почему бред? — встревает Черри, ее ботан крякает в ответ, и рука чешется огреть его. Какого хрена он вообще тут забыл? Пусть перебирает свои вонючие пробирки и создает что-то полезное для человечества, а не возникает.

— Оз, это пиар и бабло, — поясняет Син, как будто я валенок.

— Дело не в пиаре, — Джи обращает на него внимание, затем на каждого присутствующего в гостиной. — Я хочу написать о «Потерянном поколении», потому что тоже когда-то, пусть и недолго, была его частью.

— Тогда тебе придется иметь удовольствие общаться с Ниссой, — уголок губ ползет вверх, но я сразу морщусь, ощущая боль в висках.

— Переживу, — нарочито спокойно отвечает Джи, но в бирюзовых глазах мелькает беспокойство.

— Как по мне, крутая идея, — пожимает плечами Райт, и Шем соглашается. — Фанаты точно обрадуются, и нам останется что-то на память, когда будет сыпаться песок, повспоминаем, как собирали стадионы.

— Чувак, чо ты за хрень лепишь, — ухмыляюсь, складывая руки на груди.

— Издательство связалось с агентством, все важные детали обговорили, но еще предстоит встретиться лично, потому что Штейер поставил условие издать книгу до окончания срока контракта, чтобы получить свой процент, — продолжила Джи, бросая на меня укоризненный взгляд.

— Не врубляюсь, в чем твоя проблема? Нам-то особо и делать ничего не надо, — мрачно говорит Шем, глядя на меня исподлобья.

— Ни в чем, Шемми, — издевательски произношу и поднимаюсь. — Каждому из нас придется рассказать о себе, начиная, бля, с пеленок, а я не собираюсь изливать душу на весь мир. Это биография, если до тебя не доперло.

— Чувак, да угомонись, не только у тебя скелеты в шкафу, — говорит сдержано Райт, пытаясь избежать конфликта.

— Пожалуйста, Оззи, для меня это важно, — тихо, но вкрадчиво произносит Джи, наклоняя голову и умоляя глазами.

Вздыхаю и упираюсь головой о стенку, закрывая рот.

— Редактор уже придумала концепцию, даже пригласила известного фотографа для съемок, поэтому на днях мы встретимся для уточнения рабочих мелочей.

— Ладно, круто, вау, это все? Можно идти? Или моя голова нахрен взорвется, — я нервно провожу по влажным волосам, мечтая о кофе и сигаретке.

— Да-да, проваливай, а то запашок еще тот от тебя, — бросает ехидно в спину Черри.

— Точно уж не похуже, чем от твоего недоизобретателя, — в тон отвечаю и слышу недовольное брюзжание Натрия, покидая гостиную.

Лос-Анджелес… Солнце, безоблачное небо, теплый белый песок, шум Тихого океана, пальмы и нудное ворчание Купера сбоку. Он рассказывает изменения в графике, пока внедорожник двигается в сторону даунтауна в офис, где назначена встреча с фотографом. Я слушаю в пол-уха, прикрыв глаза, и представляю, как окунаюсь в лазурную прозрачную воду и млею в волнах…

— Чувак, возвращайся на землю, мы приехали уже, — ржет рядом Шем, толкая в бок, и я со стоном отмахиваюсь от него, надвигая солнцезащитные очки. Папарацци налетают, как оголодавшие шавки, с уймой вопросов, упоминая даже Слэйн Хэйс, отчего из груди вырывается раздражительный вздох. Группа молча заходит в приятную прохладу здания и поднимается на двадцатый этаж, двигаясь к конференц-залу. Купер копошится в гаджете, делая пометки, и параллельно разговаривает по телефону, решая какие-то вопросы — типичный деловой планктон.

Когда открывают дверь, я замираю на несколько секунд от удивления, но быстро прихожу в себя и беззаботно вхожу в просторное помещение, присаживаясь напротив очень знакомого человека. Так странно видеть ее совсем близко… Только протяни руку — смогу коснуться лица и убрать светлую прядь. Провести пальцами по скуле, ощущая мягкую кожу, дотронуться к губам, которые она плотно сжала от волнения. Я даже не слушаю, что говорят, рассматривая девушку перед собой, и мечтаю, чтобы все нах*й исчезли в ту же секунду. Почти не изменилась, по-прежнему безумно привлекательная, но взгляд уже не колючий, более глубокий, осмысленный и немного печальный.

— Оззи?

— М?

Только сейчас доходит, что я залип, развалившись на стуле, и тупо пялюсь на девушку, а на меня обращены все взоры собравшихся.

— Ты услышал? — спрашивает Джи, скрывая улыбку.

— Услышал что? — я перевожу взгляд на подругу и приподнимаю бровь.

— Познакомься — это Ливия Осборн, фотограф-портретист, которая будет делать снимки для книги.

Я прямо смотрю на колючку, пересекаясь с шоколадными глазами, и обольстительно улыбаюсь, хрипловато проговаривая:

— Приятно познакомиться… Ливия Осборн.

Она почти шепчет в ответ «Мне тоже» и отворачивается.

Меня накрывает давно забытое чувство… Такое прекрасное и болезненное одновременно, когда я впитываю черты и линии ее прекрасного лица, слушаю голос и вспоминаю ночь, когда мы превратились в пепел от всепоглощающего огня.

Моя иллюзия стала реальностью.