Призрачный рай

Глава 54. Разбуди меня…

Ливия

Переодеваюсь в повседневную одежду, покупаю еду на вынос и иду в студию, прячась за солнцезащитными очками и кепкой. Мало ли, на кого наткнусь, ведь папарацци непредсказуемы. Мои мысли возвращаются к опустошенному взгляду Габриэля. Пальцы так и тянутся написать ему сообщение, но я бью себя по рукам, прекрасно зная, что он не ответит. Поэтому остаток дня провожу у компьютера, разговаривая с Элои, Виджэем и Вивьен, которая уже увидела новость о презентации и успела даже отчитать за слабохарактерность.

Ближе к вечеру звоню Джинет, чтобы узнать о Габриэле, но подруга отвечает, что в номер он пока не возвращался, а телефон стоит на переадресации. Растеряно обхожу помещение, беспокойно поглядывая на экран смартфона. Вивьен бы не одобрила мой поступок, но я набираюсь смелости и пишу адрес студии, отправляя сообщение Габриэлю. Отлипаю от моноблока только в десять вечера, видя, что за окнами давно темно, а желудок издает звуки умирающего кита. Слышу за дверью странный шорох, подозрительно прищуриваясь. Осторожно открываю и смотрю по сторонам, опускаю глаза и вижу сидящего на полу Лавлеса с бутылкой в руке. Превосходно.

— У меня есть диван, — говорю в шуточной форме, но на его лице никаких эмоций. — Или тебе удобно тут?

Парень не реагирует, лишь подносит горлышко к губам и делает несколько глотков, только потом поднимается и проходит безмолвно в студию. Он осматривается, пока я выключаю лишний свет и компьютер.

— Ты всегда работаешь допоздна? — интересуется Габриэль, разглядывая стену с фотографиями. Да, среди сотни снимков есть он, и за его спиной вырастает радуга, голубое небо, зеленые просторы и светится искренняя улыбка.

— Почти всегда, я же говорила, что много работы.

Он садится на диван, ставит бутылку на пол и достает пакетик. Мои глаза чуть не вываливаются из орбит от шока, но Лавлес только гортанно ржет и кашляет.

— Это травка, не смотри так.

— Это наркотик, — серьезно произношу, наблюдая, как он скручивает косяк.

— Травка расслабляет и никак не влияет на организм, — пофигистично бросает он, поднимая на меня мутные глаза.

— А кокаин тоже никак не влияет? — резко спрашиваю, не отводя сердитого взгляда.

— Ты похожа сейчас на строгую училку, Осборн, — посмеивается надо мной гитарист и подкуривает самокрутку. Я безнадежно отворачиваюсь, сжимая кулаки. Как достучаться до человека, который не понимает, что наносит себе вред? — Можешь сделать одну тягу — тебя сразу попустит.

Я молча смотрю на него, не доверяя сказанному, и слышу хриплый смех.

— Ты много работаешь, надо уметь расслабляться, — он выдыхает дым и мягко улыбается. На моем лице написаны все эмоции, поэтому Лавлес пожимает плечами, сипло кидая: — Ладно.

Он чередует виски с травкой, и постепенно зеленые глаза затуманиваются, а в воздухе висит неприятный специфический запах. Я беспомощно смотрю на ночь за окном, задаваясь вопросом, а нужна ли Габриэлю помощь? Кажется, самозванец давно овладел его разумом, и он видит красоту в разочаровании, покоряя вершину тьмы, но не света.

— Вообще, Райт был прав, — с ленцой протягивает Габриэль через время. — А ты до сих пор меня выносишь. Почему?

Почему? Сложно сказать. Я так часто задаюсь этим вопросом, но не могу дать ответ. Я не знаю. Наверное, любовь ослепляет и завязывает глаза черной тканью. Или я не хочу избавляться от повязки, поэтому принимаю все стороны его темной натуры.

— У меня другой вопрос: почему ты боишься отношений?

Лавлес глухо смеется, перебирая пальцами волосы, и пухлые губы складываются в хитрую улыбку.

— Нет, сначала ответь на мой вопрос, — он переводит туманный взгляд в мою сторону, но я качаю головой.

— Я не знаю. Теперь твоя очередь.

— Я не боюсь. Я просто для них не создан.

— Объясни, — внимательно смотрю на его расслабленное лицо и разметавшиеся пшеничные пряди.

— Все просто: мне нравится дистанция между нами. Если перейти на другую ступень — все изменится.

— Так тоже не может продолжаться дальше, — шепчу, сдерживая нахлынувшие эмоции. Он долго смотрит, не улыбаясь, отводит взгляд и бормочет по-ирландски:

— Yeah, ach ní féidir liom ligean a théann tú. (Да, но я не могу тебя отпустить).

Закатываю глаза под его хохот, не понимая ни слова.

— Отлично. Теперь по-английски.

— Я сказал, что ты скучная, Ливия, и мне нужна другая компания, — с иронией говорит нетрезвый музыкант. Я недоверчиво скрещиваю руки и прищуриваюсь.

— Подушки и одеяла?

Лавлес только разражается громким смехом и заразительно улыбается.

— И тебя…

— Я позвоню Джи и попрошу, чтобы за тобой прислали машину, — беру телефон, но Габриэль хмыкает.

— Они уже давно спят.

— Тогда оставайся до утра здесь, но потом у меня запланировано несколько фотосессий, — раздраженно вздыхаю.

— А ты?

— Я живу неподалеку, — хватаю сумку, ключи и открываю дверь. — Подушка и одеяло в том шкафу. Спокойной ночи.

— Эй, Осборн, я не отпущу тебя одну, даже, если ты живешь через дорогу! — орет Лавлес и увязывается следом за мной. Он пристает, задавая дурацкие вопросы и говорит, что приставит ко мне охранника, чтобы я не ходила одна по ночам. Молча слушаю пьяный бред и вхожу в квартиру совершенно уставшая. Только переступая порог, осознаю, что напоминаю выжатый лимон. Уже не беспокоит маячащий рядом Лавлес с идиотскими шуточками: хочется завалиться спать и отключиться, забывая безумный день, насыщенный эмоциями. Даже голодный желудок уходит на второй план.

Стелю упрямому музыканту на диване, который он критично оглядывает и выдает одно слово:

— Нет.

Нет, так нет. Сил на споры не остается, поэтому я, зевая, устраиваюсь на диване и укрываюсь легким одеялом. Лавлес надоедает, но веки тяжелеют, и я проваливаюсь в сон, слыша где-то далеко его голос. Очень далеко…

Здесь пусто и тихо. Знакомые светлые стены, но впереди только одна дверь, которую я осторожно открываю. Тут всегда стоит стол, накрытый белой тканью, и голые стены, но не в этот раз. Я удивленно смотрю на младшего брата, недоверчиво выдыхая.

— Коди?

Перед глазами вырастает чья-то спина, но все расплывается и тускнеет. Коди держит за руку этого человека и что-то произносит, но я бессильно качаю головой.

— Я не слышу.

Только вижу, как шевелятся губы брата, но тишина поглощает все звуки. Затем двери неожиданно закрываются, вовсе исчезая. Стучу кулаками по стенам, повторяя имя брата, но двери бесследно пропали, и остается только мой беспомощный крик. Я так надрывно кричу, что задыхаюсь, и кислород больше не попадает в легкие.

— Твою мать, Ливия, очнись! — трясет за плечи Лавлес, когда я с немым ужасом распахиваю глаза, хватая ртом воздух.

Дрожу, прибывая в коматозном состоянии, до сих пор ощущая отголоски фантомного страха. Смотрю в глаза Габриэля, но вижу улыбку Коди, вновь до жути пугаясь, и захлебываюсь собственными словами.

— Хэй, — он берет мое лицо в ладони, нежно поглаживая, и успокаивающе шепчет: — Все нормально, слышишь? Это только сон, только сон, Ливия.

Несколько раз киваю, сжимая в руке одеяло, и дрожь постепенно стихает, как и клокочущее в груди сердце. Помню, что уснула на диване, но сейчас лежу на кровати рядом с Габриэлем. Я так напугана, что даже его объятия сейчас кажутся спасением.

— Что тебе приснилось?

— Не помню, — бессвязно бормочу и засыпаю, встречая новый день уже одна. Сон бесследно исчез, как и Лавлес, оставив неприятный осадок.

У меня все валиться из рук, я настолько подавлена, что не могу сосредоточиться на работе, и это сказывается на фотосессиях. В конце рабочего дня падаю устало в кресло, хватаясь за голову. Нет сил думать, шевелиться и что-то делать. Призраки прошлого витают в атмосфере, как и злое предчувствие. Напрягаю память, стараясь хоть что-то вспомнить из сновидения, но лишь тревожу старые раны. Я что-то забыла… Что-то очень важное. Даже любимое дело, спасающее в смутные времена, сейчас бессильно. Меня будто переклинило.

Дома достаю пузырек со снотворным и жду, пока подействует, боясь закрывать глаза. Самый большой страх — возвращаться в тот день. Гулять в лабиринтах разума, не зная, в какие закоулки на этот раз заведет. Детский смех выбивает почву из-под ног — я лечу в пропасть, и на моих устах замирает твое имя. Сколько бы я не протягивала руку — ты уходишь все дальше. Мы как стрелки часов — лишь раз совпадая, расходимся в разных направлениях. Твой силуэт превращается в дым, навсегда растворяясь в моей прекрасной грусти. Сегодня ты приносишь мне новую порцию боли.

Меланхолическое состояние продолжается на следующий день, когда я открываю глаза, мечтая только об одном — остаться дома и не вылезать никуда из кровати, но меня ждет концерт «Потерянного поколения» в Мэдисон-сквер-гарден и настойчивая Джинет Браун. Скверное предчувствие не покидает до стадиона, лишь усиливаясь. Я не пересекаюсь с парнями до выступления за кулисами, наблюдая за всем из VIP-ложи вместе с Джи и Эмили. Первая песня из нового альбома, которой мы подпеваем стадионом, прогоняет плохое настроение, и уже после парочки треков чувствую приток энергии, расслабляясь. К середине концерта замечаю странную вещь — Габриэль почти не двигается и ведет себя пассивно, что на него не похоже. Внутри срабатывает первый тревожный сигнал, но я продолжаю веселиться вместе с девчонками. Прочь печаль!

Под конец, когда играют финальные аккорды знаменитого гимна и звучит надрывный голос Сина, весь Мэдисон-сквер-гарден светится тысячами огней. Затаиваю от восхищения дыхание, поражаясь красоте и необыкновенной атмосфере, царящей на стадионе. Голоса фанатов сливаются, становясь одним целым с голосом вокалиста. По телу бежит дрожь от волшебной обстановки, но я нахожусь не одна под музыкальным гипнозом — здесь все больны музыкой.

Шквал аплодисментов не прекращается очень долго, и улыбка не сходит с моего лица, но на этом сюрпризы не заканчиваются, когда Син откашливается, широко улыбаясь.

— Знаете, безумные поступки совершаются спонтанно, — он поднимает голову, глядя, кажется, на VIP-ложу. — Я говорил тебе, что буду всегда выбирать музыку, но моя музыка — это ты, Джи. В каждой песне, фразе, слове — ты. Я могу долго говорить о том, как люблю тебя, но тебе не кажется, что миссис Эванс звучит куда круче? И «доброе утро, любимая жена». Пора бы сменить уже фамилию.

Я шокировано ахаю, и мой радостный писк поглощают такие же счастливые крики поклонников, сходящих с ума в фан-зоне. У Джи катятся слезы, которые она быстро вытирает руками, когда мы с Эмили налетаем и зажимаем ее в крепких объятиях, поздравляя и вместе плача. В эйфории не замечаю, как на сцене происходит нечто странное с одним из участников, и только оглушительная тишина, повисшая на секунды, заставляет перевести взгляд.

А затем крики радости превращаются в волну ужаса, когда Габриэль падает без сознания и мое сердце вместе с ним.

Я бегу, преследуемая фразами «Спасите его!», «Помогите ему!», «Он не дышит!», «Он умер», — они кружатся в моей голове, и я задыхаюсь от страха, что это правда. Не может быть. Просто… Нет. Разбуди меня и скажи, что это сон.

Я ничего не вижу, и шум становится фоном — все повторяется, и время вокруг разлетается, обжигая острыми осколками.

Твержу себе, что это обморок, он заболел и отключился. Ложь, но я в нее верю и бегу, расталкивая людей. За кулисами все носятся с такими же перепуганными белыми лицами, и меня ослепляют вспышки. Растерянно оборачиваюсь, натыкаясь на десятки микрофонов. Моргаю, оступаясь, но меня кто-то вовремя подхватывает под руку. Ничего не чувствую и не слышу. Лица, голоса — неважно. Мне все равно, если я пойду на съедение бездушным мразям, в поисках громкого заголовка.

Холодная вода и удары по щекам включают мутное сознание, очертания становятся четче, и перед взором мелькают синие глаза Сина. Он облегченно выдыхает и произносит два слова, которые запускают сердце:

— Он жив, Лив.

«Он жив», — повторяю про себя и дышу. Я снова дышу. Он жив, и мне плевать, что происходит за стенами.

— Нам надо срочно в больницу, но тут полный трэш…

— Я… я… поеду, разберись с прессой и фанатами, — говорю, слегка запинаясь.

Брюнет неожиданно заключает меня в объятия и опустошенно выдыхает:

— Это я виноват.

— Нет. Нет, соберись, Син. Сейчас не время винить себя, — качаю головой, отстраняясь. — Надо идти.

Все повторяется. Стерильно чистые коридоры, медсестры в белых халатах и запах отчаянья — здесь все им пропитано. Смотрю в одну точку, пью кофе и снова впадаю в наркоз. Говорю себе быть сильной, думать о хорошем, но… я так уже делала почти четыре года назад. Поэтому ничего не прошу. В комнате ожидания, кроме меня Джи с красными заплаканными глазами, такая же Эмили, серьезные Син, Райт и Шем — люди, которым Габриэль небезразличен. Обвожу каждого пустым взглядом и смотрю на надпись «Реанимация». Время издевается и насмехается, играя против нас. Проходит вечность, когда на пороге показывается врач. Из обрывков фраз понимаю, что это сердечный приступ из-за переутомления и употребления наркотиков, которые обнаружили в крови.

— К нему можно? — спрашивает сквозь слезы, Джинет.

— Только родственники.

Тихо хмыкаю и смотрю отрешенно в потолок. Родственники. Они даже не в курсе, что их сын в больнице с приступом. Возможно, прочитают заголовки в утренних газетах и приедут. Не факт.

— Мы его близкие друзья, — заявляет Син, глядя мрачно на мужчину.

— Не больше пяти минут.

Захожу после ребят и закрываю медленно дверь, не решаясь поднять глаз. Швы расходятся и кровоточат. Из меня вытекает прошлое четырехлетней давности, и воспоминания безжалостно распахивают двери.

Все повторяется. Я не спеша подхожу к кровати и касаюсь ладони, только она намного больше и шершавая. Взгляд скользит по аппаратам, проводам, кислородной маске и созвездию. Я не хочу купаться в ванне с ледяной водой, наполненной снимками, где жизнь умерла.

Смотрю на его бледное лицо, закрытые глаза и задаю лишь один вопрос: «Почему ты не хочешь жить?». Дрожу всем телом и тихо всхлипываю, сдаваясь. Не могу видеть его таким. Прислоняюсь лбом к теплой руке Габриэля и кусаю соленые губы.

Что делать? Что я могу сделать? Как могу помочь? Я такая жалкая и беспомощная, не в силах даже уберечь дорогих мне людей. Я их теряю…

Медсестра настойчиво шепчет «Время», но я не хочу, чтобы он был один в этом бездушном месте, поэтому незамедлительно нахожу врача, как только покидаю палату.

— Я могу остаться с ним? — с надеждой проговариваю.

Мужчина удивленно оглядывает меня и скептично спрашивает:

— Вы ему кто?

Никто.

— Друг, — тихо отвечаю, но врач отрицательно качает головой.

— Приходите завтра.

— Пожалуйста, — умоляюще бормочу дрожащим голосом, глядя ему в глаза.

— Девушка, ему нужен покой…

— Здесь нет его родственников, только ребята из группы и друзья. Пожалуйста, разрешите остаться хотя бы мне…

— Вообще-то Ливия его невеста, но это конфиденциальная информация, — неожиданно говорит Шем. Показываю ему глазами молчать, но ударник продолжает городить бред. — Понимаете, они должны все скрывать.

— Так вы подруга или невеста? — строго спрашивает врач, но вместо меня отвечает Шем:

— Разве невеста не может быть подругой или наоборот?

— Молодой человек… — раздраженно произносит он, потирая переносицу, делает паузу и кивает мне: — Хорошо.

— Спасибо, — с благодарностью выдыхаю и возвращаюсь в палату.

«Если бы я могла отдать весь свет, тепло — я бы сделала это, не жалея. Для тебя, Коди, лишь бы в сердце не зияла черная дыра от потерь и страданий. Я не хочу умирать вместе с тобой, поэтому живи и будь счастливым. Не растрачивай жизнь понапрасну, выбери верный путь. Я буду мысленно рядом, не уйду, даже зная, что ты предпочитаешь одиночество и не умеешь любить. Пусть только твое сердце бьется». Держу ладонь Габриэля, повторяя одно слово «Живи», и забываюсь в мире снов, где красивые иллюзии настолько реальны, что нет желания возвращаться и чувствовать ад.