Призрачный рай

Глава 47. Анестезия

Оззи

Пять.

Волна. Мощный удар. Вздох. Шум в ушах, помехи, будто прибор передачи данных сгорел к х*рам. Я их слышу. Все громче и отчетливей. Сотни глаз, размытые лица, безумные улыбки, поднятые руки. Энергия проходит сквозь меня — миллионы разрядов в голову и сердце. Взрыв. Прыгаю с каждым ударом по струнам, Телекастер рычит, кожа насыщается светом и вибрирует, капельки пота и воды летят на буйствующую толпу, сцену. Я задыхаюсь…

Четыре.

Мало… Еще… Ярче… Кончики пальцев горят, пульс давно превысил допустимую отметку. Могу ли я сдохнуть от экстаза? Точно ли я на сцене в Вегасе? Или в Аду? Тут очень горячо, но недостаточно. Мало… Бросаю гитару несколько раз через спину и завершаю партию, вскинув вверх голову.

Три.

Новая жизнь несется по венам, раскрашивает клеточки во все цвета радуги. Я дышу… Живу… Свет такой яркий и четкий режет глаза. Жмурюсь от блаженства и хватаю микрофон. Голос сел, но плевать, им ведь нравится? Они тащатся и текут от пары фраз. Я получаю кайф от каждого возбужденного взгляда и крика. На лице расползается оскал.

Два.

Внутри воет и клокочет пламя — оно рвется наружу, чтобы уничтожить жалкий мирок. Энергия льется через край, я отчаянно и остервенело луплю по струнам — звуки оглушают толпу. Множество взглядов обволакивают, тащат вниз за собой. Хочется поддаться и сгореть, не оставив ничего. Жажду освобождения… Громче! Давай! Давай!!!

Один.

Падаю. И долго парю. Лечу в бездну… Вижу ослепительный свет, слышу восторженные крики и раскидываю в сторону руки, бросая Телекастер. Он недовольно воет и замолкает, как использованная шлюшка. Плыву в море из рук, цепкие пальцы впиваются больно в кожу и волосы — стервятники готовы поглотить пищу целиком, оставив обглоданные кости. Тянусь к лучу света, но он стремительно тускнеет. Нет… Так быстро? Ты так быстро сдалась? Снова покинешь меня? Ты же обещала… Не хочу падать один. Но он гаснет… Гаснет. Темнота. Я упал. Когти вырывают жадно куски кожи, добираясь до плоти. Давайте, мне терять уже нечего — я скопление пустоты.

Но балл с монстрами завершается, когда мое тело безжалостно вырывают и выталкивают подальше от жаждущих крови демонов. Я улыбаюсь, глядя в их преданные ненормальные глаза. «До встречи, еще увидимся».

— Ты *банулся? Хочешь без башки остаться? Хотя ты и так, судя по всему, без нее, — орет в ухо Шем и трясет меня за плечо. — Эй, придурка кусок, приди в себя!

Что-то совсем не тянет… Другой мир не такой омерзительный.

— Все нормально, — отталкиваю друга и вырываю руку, быстро вливая в себя бутылку воды: внутри гребаная Сахара. Драммер что-то говорит вдогонку, но я игнорирую, ощущая, как горит взмокшая кожа, и струится пот. Постепенно фокусирую зрение: я за кулисами, и все шокировано пялятся, будто увидели какую-то неизведанную х*рню. — Что? — развожу руки и выкидываю ненужную емкость. Ловлю мрачный взор Купера и безразлично отворачиваюсь, встречая шоколадные глаза. Она смотрит на меня, будто видит впервые. Мы все еще на разных плоскостях, и не колышет, сколько она собирается строить обиженную. «Ты скоро сдашься, и я получу всё, что желаю, не прилагая особых усилий. Ты отравлена мной навсегда».

— Оз, надо обработать царапины, — отвлекает рядом женский голос.

— Какие…

— У тебя кровь идет вообще-то и разорвана футболка, — озабоченно поясняет ассистентка с фиолетовыми волосами, имя которой я даже не потрудился запомнить.

— Да плевать, пусть идет, — отмахиваюсь от предложенной помощи, не обращаю внимания на брошенные взгляды и быстро иду в туалет, пока не до*бались с допросами. Лучше бы им не знать, что я вмазал перед концертом.

«Город грехов» так и манит на безумства, творить беспредел и не помнить вчерашнего дня. Сегодня мы выступаем в «House of Blues», я не чувствую усталости, и энергия переполняет тело. В зеркале вижу несколько свежих кровоточащих царапин на груди, предплечьях, руках и недовольно цыкаю. Конкретно сорвало крышу, даже не помню, что мною двигало. Жажда острых ощущений или «звездная пыль». Она разлетелась по крови, как поражающий все живое вирус, диктовала свои условия, а тело безропотно подчинялось. Оперся ладонями о холодную поверхность раковины, встречая в зеркале побледневшее лицо с расширенными зрачками, которые почти заполнили зеленую радужку. Открыл кран и подставил голову под воду. Еще сет, затем можно зависнуть в клубе, завтра по графику окно и никто не посмеет трахать мой мозг. Надо опустошить себя до дна, забыть чертово расписание и слово «должен».

Выступления хорошо отвлекали, в течение двух недель мы дали парочку концертов в ЛА и Лас-Вегасе в поддержку нового альбома. Сегодня ощущения на сцене умножились в разы, даже сейчас пальцы дрожали, а мышцы сводило судорогой от переполняющего адреналина. Порошок отменно выполнял свое дело и перезагружал систему. Купер стал менее раздражающим, видя успех альбома, который держался вторую неделю в топе. Он почти не брюзжал, когда мою башню уносило. На замену ему пришел Эванс. Он превратился в заботливую мамочку со своими нравоучительными беседами. Если сначала все сводилось к шуткам, в последний раз вышло из-под контроля. Каждый хочет поучить меня жизни и уму-разуму, покопаться в голове, исправить то, что давно сломано. Механизм дал сбой и не подлежит ремонту.

Шум воды затих, я еще минуту простоял с опущенной головой, выкинул то, что осталось от футболки, и вышел из туалета, встречая обеспокоенный взгляд бирюзовых глаз.

— Ты как? — малышка Джи пристально осмотрела меня с ног до головы, как опытный врач.

— Живой, — я взлохматил мокрые волосы, и капельки полетели на девушку. Браун сморщила нос и подозрительно прищурилась.

— Ты сегодня странный… — она замолчала, над чем-то задумавшись. — Я испугалась, Оззи. Зачем ты это сделал?

— О, да перестань, малышка, — я закинул руку ей на плечо, поцеловал в макушку и повел по коридору к сцене, откуда доносились скандирования нетерпеливых фанатов. — Подарил немного радости… ну, и частичку себя, поклонникам.

Джи слегка отстранилась, заглядывая недоверчиво в глаза.

— Ты ненормальный. Это было слишком безрассудно. Пожалуйста, пусть тебе обработают антисептиком царапины, — ее огорченный взгляд замер в районе грудной клетки и вернулся на лицо. — Хорошо?

— Ладно, мамочка номер два, — я издал смешок и щелкнул Джи по носу.

— А кто мамочка номер один?

— Твой надоедливый парень. Купер заткнулся наконец-то, и передал полномочия «вставлять люлей Оззи» Эвансу.

— Поэтому вы смотрите друг на друга так, что готовы убить? — улыбнулась Джи.

— Раздражает слово «должен» и рассказы, как себя правильно вести, — в коридоре царила суета, и бегал персонал, смотрящий на меня с осторожностью. Они знали мой скверный и дурной характер.

Райт, заприметив нас, тоже вставил свои пять копеек, и утихшая злость набирала вновь обороты, пока мы недружелюбно грызлись в гримерке. К Райту подключился вошедший Шем и мрачный Эванс — решили устроить вынос мозга, нашли козла отпущения. В итоге, были посланы трое. Я схватил слегка поцарапанный Телекастер, хлопнул дверью и столкнулся нос к носу в коридоре с Осборн. Взгляд задержался на облегающей майке, которая хорошо подчеркивала ее грудь. Ливия хотела что-то сказать, но подняла глаза, цвета горького шоколада, и, увидев, кто перед ней, прошла мимо. Она прокачивала навык игнорирования? Я хмыкнул, глядя ей вслед, захватил бутылку воды и направился к сцене.

Две недели игнора и молчания. Она выбрала неудачный момент для идиотских обид и ревности. Притяжение после Ирландии не исчезло, и секс с ней — это что-то новое и захватывающее. Ливия всегда будет занимать особое место в моей жизни, но…Она отдавалась без остатка, такая верная и преданная, потом сладко спала на моей груди. Сигарета медленно тлела в предрассветных сумерках и неприятно горчила. Дождь еще тихо шумел за окнами, и запах леса пробирался сквозь развивающиеся занавески. Я не дам Ливии ничего: будущего, отношений… любви.

Наверное, я ни для кого не создан.

Но отпускать ее тоже пока не собираюсь, одновременно понимая, что она заслуживает лучшего, а не такого отморозка. Эгоистично, но я буду в жизни Ливии столько, сколько посчитаю нужным и закрою дверь сам, отбирая у нее такую привилегию.

Отыгрываю сет и завершаю шоу, оставляя позади друзей и маску жизнерадостного идиота. Краду бутылку Jim Beam и с ветерком несусь по красочной Лас-Вегас-Стрип. Над моей головой раскинулась черная бархатная вуаль, с миллионами бриллиантов. Тысячи ярких афиш так и манят какого-нибудь азартного любителя зайти и попытать удачу в одном из многочисленных казино, продув все до копейки. Я останавливаю выбор на «MGM», где находится знаменитый «Hakkasan» и прошу водителя притормозить. Делаю с горла несколько больших глотков бурбона и выбираюсь наружу, не заботясь о брошенных заинтересованных взглядах.

Сегодня очередная ночь веселья, где нет места гребаной меланхолии. Запираю мешающие мысли и нежный взгляд карих глаз на несколько прочных замков, и выкидываю ключ в неизвестном направлении. Пошло оно все… Они никогда не вырвутся наружу. Не позволю.

За моим столиком сидят смутно знакомые личности, но плевать, с кем развлекаться. Они все в хмельном дурмане, с затуманенным разумом и стеклянными глазами. Я такой же… Никакой. Анестезия бежит по венам, отключает усталость и улучшает восприятие. Энергия не иссякла, бьет ключом и разрывает мозг.

На втором этаже прекрасная видимость на заполненный танц пол, где бьются в конвульсиях мокрые тела в лазерных объятиях. Она двигается пластично, слишком выделяясь из серой массы в своем рубиновом платье. Глаза вырезают только ее фигуру из толпы, плавно вальсирующую под транс. Заворожено пялюсь, думая, как она сегодня восхитительна, впрочем, как и всегда. Ей безумно идет этот цвет и короткие платья. Сражает своей грациозностью и плавными изгибами. Наслаждаюсь каждым взмахом и движениями, пулями, которые она пускает в мое тело. Они проходят навылет, оставляя в груди ожоги. В очередной раз взламываю пароли на ее сердце и выдавливаю до капли — мне нравится вкус ее поражения.

Хорошая девочка в моих руках становится плохой и ненасытной, когда мы вваливаемся в номер, сдирая друг с друга одежду. Я снова ее хочу… Не понимаю, почему она так быстро сдалась и не сопротивляется, но иду на поводу у страсти. Вижу только темные, наполненные огнем, глаза, срываю с чувственных губ сладкие стоны… Почему она не зовет меня по имени и от нее веет холодом? Тепла нет, свет выключили, и комната погрузилась в непроглядный мрак.

Ливия…?

Тишина… Здесь по-прежнему одиноко, и бледный лунный свет проникает в сознание.

Недостойный.

Ты будешь вечно бродить по белым пустыням, неправильным дорогам и скитаться в темноте. Никто не услышит и не придет на помощь. Сдохни в своем одиночестве…

Она молчит и не улыбается. Пустые глаза смотрят бесцветно сквозь меня… Ливия… Прозрачный силуэт растворяется, и мое тело превращается в белую пыль.

Открываю глаза, хватая ртом воздух, и только через несколько минут прихожу в себя. Что за *баная хрень? Башка чугунная, мышцы одеревеневшие, во рту — дерьмо. Сжимаю пальцами переносицу и тру виски, стараясь усмирить молотки. Облокачиваюсь локтями о колени и опускаю голову, пытаясь вспомнить события прошлой ночи. Или до сих пор ночь? Стоп. Да, я в Лас-Вегасе и хрен поймешь, какое сейчас время суток. Борюсь с дикой головной болью и подхожу к окну, приоткрывая плотную ткань. Сразу морщусь и одергиваю обратно. День… Скорее всего, обед. Оглядываюсь на кровать и ошарашенно замираю, не веря глазам. Недоверчиво осматриваю светлые волосы, разметавшиеся на черных простынях, и медленно приближаюсь.

Губы складываются в циничную улыбку, когда девушка поворачивается ко мне лицом.

Мучительно-сладкий обман. Красивая реалистичная иллюзия, где я был с Ливией, но в действительности это только бесполезное тело-сосуд.

Мой проклятый призрачный рай.