Призрачный рай

Глава 66. Сделка с дьяволом

Оззи

Как ни странно, я притерся к своему временному жилищу. Встретил здесь свои двадцать шесть, Рождество и Новый год. Я привык встречать праздники в окружении непонятных людей. В этот раз день рождения я провел в полной отключке под транквилизаторами, а Рождество и Новый год под дурацкие комедии и попкорн, которые включила Мари.

Мари младше на пять лет, зеленоглазая шатенка с короткими волосами и хулиганским характером. Она слишком гиперактивная для такого местечка. Мари прицепилась после совместной терапии, когда каждый делился своей историей. Вообще я ненавидел групповые психотерапии, но это часть реабилитации. Некоторые узнали во мне рок-музыканта, другие — нет. Мари неформалка, любила рок и являлась поклонницей этой культуры. Она постоянно трещала и действовала на нервы, но даже посылы на четыре стороны не действовали, будто она в бронетанке. Я смирился с ее болтовней.

Девушка родилась в России, но ее отправили в Англию в пансионат для девочек. В общем, со слов Мари, родители забили на ее существование, откупаясь деньгами. Она всячески протестовала, буянила, чтобы привлечь их внимание и связалась с не очень хорошей компанией. Они были не такими балованными и обеспеченными, как Мари, поэтому приняли в свою шайку из-за денег и ловко пользовались ею. Закончилось все тем, что она подсела на кокаин в шестнадцать, а два года назад родители только зашевелились и отправили непутевую дочурку на лечение. Теперь эта взбалмошная мадемуазель компостировала мои мозги, надоедая ежедневно своим трепом.

Четыре месяца изоляции в лесу среди природы повлияли благосклонно, пусть я заново пережил пытку из-за детоксикации. Бессонницы практически не мучили, испорченный режим питания тоже стал налаживаться. Еще я познакомился с Анной Линдберг — психологом. Она стала единственным человеком, с кем я разговаривал. Мари не в счет: ее присутствие я терпел и не делился личным. С Анной дела обстояли иначе, она сразу расположила к себе. То ли из-за внешности, — кареглазая блондинка —, то ли из-за профессии. Женщина никак не реагировала на флирт и подколы с моей стороны. Анна была старше на одиннадцать лет, но выглядела потрясающе. В основном мы гуляли и разговаривали, если погода не располагала, беседовали в оранжерее. Я ненавидел кабинет, потому что чувствовал себя пациентом психушки. Анна нашла альтернативу и предложила прогуливаться вечерами или перед обедом.

После нового года мы сидели в оранжерее перед окном и обсуждали цели и стремления в жизни.

— Ты ничем не увлекался, кроме музыки? — спросила она.

— Нет, это Син вдохновил играть на гитаре и в группе, — я пожал плечами и почесал у виска. — Именно он заразил своими мечтами и стремлениями добиться большего и взойти на вершину.

Анна мягко улыбнулась. Она всегда одевалась консервативно и со вкусом, но эта сдержанность не отталкивала, а наоборот очаровывала.

— Почему бы тебе не попробовать что-то написать? — предложила психолог.

— Я не знаю, как писать песни. Этим занимался Син, а я просто играл партии.

— Ты можешь начать со своих мыслей, изложить их на бумаге, а затем оценить результат, — ее губ коснулась теплая улыбка. — Когда вернешься в группу, у тебя уже будет несколько идей для песен.

Благодаря Анне я вновь играл на гитаре и даже пытался что-то начеркать. Я не понимал и не знал, как это работает, но писал в тетрадь гаммы и тексты без рифмы. Поток мыслей становился иногда хаотичным, вызывая не самые лучшие воспоминания, но я сдерживал негативные эмоции и выливал их на бумагу. Многие касались одиночества, наркотиков и гнили мира. Строчки выходили яростными и неразборчивыми, собственно, как мое внутреннее состояние.

Мы не заговаривали о детстве, но однажды коснулись этой темы. Я не особо хотел вдаваться в подробности, рассказывая выборочно о каких-то деталях.

— Ты не любишь об этом распространяться, — делает вывод из моих скупых ответов Анна, внимательно слушая. — У тебя есть обида на родителей?

Я покачиваю головой и хмыкаю, потирая затылок. Мои волосы вновь стали прежней длины, да и выгляжу я более презентабельно, а не как убогое чмо.

— Да знаешь, мне как-то давно на них плевать, у нас все взаимно, — сухо отвечаю и кладу ногу на ногу.

— Я думаю, что ты не совсем прав, Габриэль, — уголки губ женщины поднимаются. — Возможно, у твоей матери есть чувство стыда. Из-за своего проступка, она не может смотреть тебе открыто в глаза, зная твои истинные чувства.

— У меня давно нет к ней никаких чувств, — произношу без запинки.

— Что насчет отца?

— Я всегда был для него пустым местом, — говорю так же холодно.

— Вы с ним не ладили?

— Мы с ним вообще никогда нормально не говорили, — я посмеиваюсь над горькой правдой, вспоминая последнюю нашу встречу. — Единственный раз, когда он не давился ядом — это когда вытащил из обезьянника.

— А в детстве?

— Он терпел мое присутствие ради матери. Ему не нравилось, что я не пошел по его стопам и стал рок-музыкантом, к тому же скандальным, — довольно усмехаюсь, глядя в карие глаза Анны.

— Ты даже не интересовался той сферой, в которой работает отец?

— Нет, — качаю отрицательно головой. — Офисная работа с бумагами не для меня. Я люблю подвижный образ жизни, а не рутину и цифры.

— Если отец помог тебе, значит, он так присматривает за тобой.

— Нет, — давлюсь смехом, ловя удивленный взгляд Анны. — Его ничего не волнует, кроме работы и денег. Для него я враг номер один. Он узнает из СМИ обо мне, потому что они непрерывно обливают дерьмом. — Делаю паузу и чуть тише добавляю: — Эта ситуация сыграла ему только на руку. Он наконец-то избавился от меня.

— Не думал с ним встретиться и обсудить взаимоотношения?

— Нет, я же сказал, мне все равно, — смотрю сквозь нее на серое небо за окном.

— Главные твои страхи — из детства. Они являются энергией, которая питает источник ненависти. Есть много случаев, когда именно безответственность родителей становится отправной точкой, чтобы преодолеть барьер и встать на неверный путь. Пока ты не направишь эту энергию в нужное русло, этот источник никогда не исчезнет и будет тебя разрушать дальше.

Помириться с ними и стать семьей? Как трое разных людей, которые не общаются почти двадцать лет, ненавидят и презирают друг друга, вдруг сблизятся? Я раздумываю над словами Анны ночью, но не вижу выхода. Это невозможно. Холод никогда не исчезнет, как и белый демон. Он пока притаился и затих, но я чувствую: в любой момент он захватит контроль вновь.

В один из февральских дней у нас заходит разговор о любви и отношениях, поэтому я невольно вспоминаю о ней.

— Твои родители в разводе, а ты состоял в отношениях?

— Нет, — наклоняю голову и усмехаюсь.

— Почему? — интересуется психолог.

— Потому что это лишняя головная боль, куда проще утолять свои потребности, — моя усмешка становится шире.

— Неужели тебе по-настоящему никто не нравился? — губы Анны превращаются в лукавую улыбку. Она меня раскусила.

— Нравился, — пожимаю плечами и отвожу взгляд на разные цветы в кадках.

— Расскажешь о ней?

Пару минут молчу, размышляя с чего начать.

— Она тоже кареглазая блондинка, — Анна тепло улыбается и внимательно слушает. — Занимается фотографией, очень любит свою работу. Трудолюбивая и целеустремленная — моя полная противоположность, — задумчиво смотрю на различные растения, вспоминая Ливию. — У нас были странные отношения. Я любил причинять ей боль, отвечая так на любовь.

— Она тебя любила?

— Да, она всегда была рядом, — имею в виду не физическую близость.

— Ты не хотел длительных и серьезных отношений, чтобы не разочароваться?

— Не знаю, я не хотел напрягаться, потому что отношения — это не просто поиметь и забыть на следующий день. С ней такое не проканает, она другая.

— Что ты имеешь в виду?

— Она очень светлая и добрая, — провожу пальцем над бровью, задевая колечко. — Потрясающий человек с внутренним стержнем, но она устала от моих игр и послала.

— Для девушки хуже всего неопределенность, — говорит мягко Анна. — Можешь описать свои ощущения рядом с ней?

— Я оживаю, — не задумываясь, отвечаю.

— Если тебе с ней хорошо, ты мог бы наладить отношения и общаться.

— Не получится, — хмыкаю и чуть ниже произношу: — Я ее хочу, какая дружба?

Анна тихо смеется, прикрывая рот ладонью.

— Ты даже сейчас испытываешь к ней столь сильные чувства. Значит, проблема в боязни повторения истории. Ты проецируешь ситуацию родителей на себе, но ты — не твой отец, а она — не твоя мама. Почему бы не открыться для новых чувств и начать все заново?

— Потому что я причинил ей очень много боли и наговорил хрени, — мрачно говорю, думая о словах Ливии.«Все прошло».

— Не ты, Габриэль, а наркотик. Ты меняешься, и твои друзья это увидят, — подбадривает женщина и ласково улыбается.

Меняюсь? Нет. Я договорился с белым демоном, заключил новую сделку. Ничего не изменилось, я научился лгать еще искусней.

Я, кажется, нравлюсь мелкому Эвансу. Как только я захожу, он сразу улыбается, издавая разные звуки, и просится на руки. Забавный. Копия Эванса старшего, даже глаза пронзительного синего цвета и пух на голове темный. В общем, это мой новый кореш.

В апреле я вернулся в Лос-Анджелес, избавился от стеклянного дома и пентхауса в Пасифик-Палисайдс, скинув всю работу риелторам. Пусть зарабатывают на хлеб. Перебрался в Малибу и купил недалеко от четы Эвансов квартиру, но чаще всего зависаю на студии Сина. Он обустроил ее в подвальном помещении дома, сделав шумоизоляцию. Поэтому мы работаем вместе над новым альбомом, записывая совместно песни.

Когда я приехал, он ничего не говорил, только широко улыбнулся и хлопнул по плечу. Ему понравились идеи для новых песен, Эванс даже удивился, что я писал тексты. В общем, работа шла полным ходом. Вскоре к нам присоединились Шем и Райт. Драммер вел себя как обычно шумно, радуясь как малое дите, а между мной и Райтом чувствовался напряг. Потом мы с ним поговорили тет-а-тет и все уладили. В итоге закатили в честь воссоединения пляжную вечеринку и пели песни до утра. Мы вернулись в старые добрые времена, никто не поднимал темы с распадом, ни в чем не обвинял, отмечая, что группа в сборе. Я смотрел на друзей, ощущая вину за обман. Они верили, что я избавился от зависимости, вылечился, но это лишь видимость. Я знал, как управлять белым демоном и подпитывал его, давая определенную дозу. Никто ничего не подозревал, потому что я все скрывал.

Когда я сидел у Эвансов и смотрел альбом с фотками мелкого Кита, он ползал по мне и говорил на своем инопланетном языке. Джи крутилась рядом, собирая разбросанные игрушки. Она немного округлилась в нужных местах, изменила стрижку, да и вообще выглядела отпадно в роли молодой мамочки.

— Фотки классные, Ливия делала? — беру на руки карапуза и строю смешные рожи, а он хихикает, сверкая синими глазами.

— Да, она как раз работала в Лос-Анджелесе на тот момент, — Джинет поправляет волосы и улыбается, наблюдая за нами. — Кит в тебя влюбился. С другими он не такой активный, да и на руки не просится.

— Когда ты немного подрастешь, я куплю тебе укулеле (разновидность гитары) и научу играть. Будешь крутым гитаристом, как папка, — мелкий Эванс счастливо улыбается и агукает. — Еще бы ты не согласился. По любому станешь великим музыкантом, как Син.

— Шем говорил, что научит играть его на барабанах, — смеется Джи, забирая карапуза на руки.

— Да хрен ему, — достаю сигареты и направляюсь на улицу.

— Останешься у нас? — говорит вслед Джи.

— Да, мы все равно до утра будем записываться.

После реабилитации и разговоров с Анной, я заключил сделку с дьяволом — стал дисциплинированным наркоманом. Кормил его несколько раз в неделю, соблюдая баланс. Белый демон насмехался, приговаривая: «Надолго ли тебя хватит?». Я снова всем лгал, надевая очередную маску беззаботности. Не светился в СМИ и старался не давать никакой пищи для статей. Журналисты пытались что-то пронюхать о смерти Рори, о реабилитации, но я не давал никаких интервью и комментариев. Превратился в полную противоположность того темпераментного, взрывного Оззи, закрываясь еще больше. Никаких громких тусовок, коротких интрижек и тем более наркотиков — белый и пушистый. Такая замкнутость играла только на руку, создавая образ правильного и здорового человека. Не зависимого. В клинике я осознал одну важную вещь: чем меньше людей знают, что я употребляю, тем лучше.

Отношения в группе наладились, я снова играл на гитаре, сочинял песни, отдыхал в обществе друзей и выглядел веселым человеком. Оставаясь наедине, я долго думал над своей каждодневной ложью, а засыпая, вспоминал мертвый взгляд Рори. Я знал только его имя и то, что он любил Бетховена. Он умер жалким безызвестным наркоманом.

В середине октября мы записали альбом и праздновали у Эванса. «Возрождение» — так он назывался. В основном о том, с чем сталкиваются музыканты, о саморазрушении, о проблемах с наркотиками и вдохновении. Мы собирались выпустить его перед Новым годом и взорвать все чарты, потому что альбом вышел намного лучше, чем предыдущие. В него вложено много личных мыслей и эмоций: моих и Сина.

Кит просыпается очень рано и будит родителей. Сегодня заботу о нем Джи спихнула на меня, увидев, как я курю, и ушла спать. Роль няньки мне даже нравилась, потому что мелкий Эванс забавно болтал на странном языке и называл меня «Оли». Он не плакал и не капризничал — вообще золотой ребенок.

— Оли, — карапуз показывал на плазму, пока я разогревал ему кашу.

— Не командуй, мелкий, — ухмыляюсь и включаю телек, листая каналы.

— … потерпел крушение личный самолет известного бизнесмена Сента Лавлеса, — объявляет диктор, и я на автомате щелкаю дальше, помешивая кашу мелкому. На миг застываю, хмурюсь и возвращаюсь на канал новостей. — … из Вашингтона в Нью-Йорк. Причины крушения пока не ясны…

— Какая не смешная шутка, — недоверчиво смотрю на экран и достаю телефон, изучая интернет. — Или не шутка.

Задираю голову и громко смеюсь, испытывая гамму самых странных эмоций от радости до злости. Невозможно…