Призрачный рай

Глава 27. Ангелы умеют гореть

Оззи

Я не знаю, что чувствуют люди, когда кого-то теряют. Если всю жизнь одинок, сложно представить, каково им приходится. Когда знаешь, что откроешь дверь, и родной голос больше не скажет «Привет». Каждый уголок будет напоминать о нем, а тишина кричать, что больше он не вернется. Никогда. Он ушел навсегда. Как с этим жить и смириться? Наверное, это довольно сложно, и только со временем свыкаешься, осознаешь, что его больше нет. Он не придет. Надо двигаться дальше, жить, дышать. Но не все могут принять правду, смириться с болью утраты, кто-то ломается.

Ливия сломалась.

Сердце сделало тройное сальто, когда я смотрел, как ее светлые волосы развивает морозный ветер. Она напоминала ангела, стоящего над темной бездной, который хочет разорвать цепи и взлететь. Стать свободной, не чувствовать больше боли и несправедливость бренного мира.

«Но я не дам сделать тебе шаг, Ливия. Я обещал Коди присмотреть за тобой».

Снег танцевал в причудливом танце, рассказывая грустную историю о мальчике, которому не суждено больше открыть глаз и увидеть белоснежную метель. Его чистая непорочная душа, как первая снежинка, упавшая на землю и растворившаяся навсегда. Почему снег так жесток?

Страх затопил сознание, и я не знал, что делать. Я растерялся и замер, широко распахнув глаза. В легкие впивались миллионы жгучих игл, не давая вздохнуть. Одно неверное слово, действие, движение — и может случиться непоправимое.

«Я не позволю этому произойти».

Ливия медленно повернула голову, и я встретил ее неживой стеклянный взгляд, от которого кожа покрылась толстым слоем инея. Я нерешительно двинулся в ее сторону, не отрываясь от тусклых карих глаз, в которых погасла надежда и огонь. Я должен спасти ее, зажечь маленькую искорку, сделать хоть что-нибудь, чтобы облегчить страдания. Наверное, в тот момент я готов был на все, даже молиться и просить Бога услышать, чтобы не отнимал ее. Первый снег забрал у Ливии брата, он не может быть таким безжалостным по отношению к ней.

Я застыл в метре от нее, вглядываясь в бледное заплаканное лицо. Боль Ливии не имела границ, и я задыхался, ощущая физически, как меня сковывает от безвыходности, страха, отчаянья, пустоты. «Если ты не хочешь бороться, Ливия, я сделаю это за тебя», — попытался донести мысленный посыл настойчивым взглядом.

— Ливия… — прошептал сиплым, словно чужим, голосом. — Пойдем домой, ладно?

Я боялся смотреть на то, как впиваются тонкие пальцы в парапет изгороди, как путается снег в ее волосах, как скатываются слезы по бледным щекам. Я так боялся, что не успею протянуть руку и уберечь ее от ошибки.

— Тебя все ждут, Лив. Ты нужна им, слышишь? Они переживают за тебя.

«Услышь меня, пожалуйста», — мысленно кричал небесам. Я сделал неуверенный шаг, глядя прямо в ее шоколадные глаза, где собралось слишком много горечи и скорби. Сейчас мы общались только на ментальном уровне — взглядами. Пальцы коснулись ледяной кожи, и у меня будто от сердца отлегло, открылось новое дыхание, когда я перехватил ее запястье.

— Давай, малышка, иди сюда, — прохрипел, сжимая холодную руку. — Ты же не возомнила себя человеком-пауком? Или у тебя где-то припрятана паутина?

Не понимаю, где я находил силы шутить, но самое страшное уже было позади, когда Ливия оказалась в плотном кольце объятий. Главное, что я успел не дать ей упасть.

— Глупышка… Глупышка… Какая ты глупышка… — шептал ей, крепко прижимая к себе, и убирал прилипшие пряди с лица. — Ты должна быть сильной, Ливия, слышишь? Это ведь не выход, не выход, понимаешь?

Я сглотнул огромный комок, взял ее лицо в ладони, вытирая большими пальцами слезы, и тихо сказал:

— Я знаю, что жизнь дерьмо, Ливия, но я так живу десять лет. Будет еще встречаться много всякой херни на пути, и ты должна бороться, как делала раньше. Мы каждый день сталкиваемся с трудностями, они нас закаляют, воспитывают, создают внутренний стержень. Не давай его сломать снова, потому что таких сильных людей, как ты, очень мало. Слышишь?

— Но я не хочу быть сильной. Я не могу… — сквозь слезы пробормотала она, утыкаясь носом в шею. Я вздохнул, гладя ее по спине, и прикрыл глаза.

— Ты сможешь, Ливия, я в тебя верю. Все проходит, помнишь? Надо жить и бороться за двоих.

— Я не могу, — повторяла она снова и снова, а я успокаивающе водил пальцами по подрагивающему заледеневшему телу, и говорил о морали, о том, что надо двигаться дальше, хотя сам давно был мертв внутри. Моя жизнь — постановочное шоу, веселье, а Ливия — свет, который ворвался и оживил этот мир. Я не дам свету погаснуть.

— Пойдем, малышка, пока ты напрочь не отморозила свои прелестные извилины, — в шутку прохрипел и повел ее к выходу, обхватывая плечи.

Я молча раздевал ее, как маленького ребенка, откидывая влажные холодные вещи в сторону, пока набиралась вода в ванной. Ливия не возражала и смотрела, не моргая, в одну точку, будто находясь еще не здесь. Я провел ладонями верх по ее ледяным рукам и всмотрелся в лицо с отсутствующим взглядом. Настойчиво усадил в ванную и сел рядом, подгибая одну ногу под себя. Я ни о ком не переживал и не заботился, как о ней, считая себя циничным, наглым, грубым. Я мог поступать ужасно по отношению к людям, не чувствуя стыда и угрызений совести, только не с Ливией… Рядом с ней просыпались нежные чувства, которые были для меня в новинку.

Я мыл ее волосы, озябшее от холода тело, и думал только о том, чтобы она вышла из неживого состояния, в котором пребывала. Пальцы скользили по знакомым изгибам, бархатной коже, пробуждая нечто запретное, что приходилось силой подавлять. Ливия была бесчувственным пластилином в моих руках, и я заталкивал похотливые мысли подальше, глядя на ее потрясающее тело.

— Знаешь, колючка, я никогда никого не купал, — усмехнулся, упираясь головой о стену. — Это очень странно, ведь в ванных я занимаюсь с девушками кое-чем другим, — я хмыкнул, косясь на нее, и прикрыл устало глаза. Этот день вымотал и выжал из меня все соки. — Почему с тобой все по-другому?

«Потому что Ливия другая», — ответил на свой вопрос и наклонил голову, пристально рассматривая ее. Провел пальцами по воде, касаясь случайно коленки Ливии, и сплел наши пальцы.

— Как тебя зовут?

Я на мгновение нахмурился, поднимая свой озадаченный взгляд, и встретил немного ожившие карие глаза.

— Габриэль, — ответил, спустя несколько секунд, севшим хриплым голосом.

— Красиво, — Ливия внимательно смотрела на меня и перебирала пальцами под водой, заставляя сходить с ума только от мыслей, что я мог с ней сделать сейчас. — Габриэль.

Глаза потемнели от странного захватывающего ощущения, услышав свое имя из ее уст. Волна возбуждения накрыла сознание, как лихорадка, но я снова подавил ее, запирая глубоко и не давая вырваться наружу. Убрал руку, стремительно поднялся и вышел, хрипло бросая:

— Полотенца и халат в шкафчике.

Я затягивался никотином и выдыхал дым, ожидая Ливию и успокаивая разбушевавшиеся эмоции. «Горе становится настоящим только тогда, когда касается вас лично», сказал когда-то Ремарк. Наверное, так и есть. Сложно понять и представить боль человека, который лишился части себя, он буквально умер. Как с этим жить дальше? Как пережить смерть близкого? Трагедии случаются ежедневно: в мире рождается почти столько же, сколько умирает — это баланс, не считая войн, эпидемий, природных катаклизмов, тогда он может быть нарушен. Мы боимся смерти так же, как и скорбящих людей, потому что не знаем, что сказать, как утешить. Жаль, не существует бальзама, лечащего израненные горем и одиночеством души. Фразы типа «Держись», «Все хорошо», «Все пройдет» кажутся такими неестественными, наигранными и тупыми, что лучше молчать. Я думаю, надо просто быть рядом с человеком, не произнося ничего, потому что тишина и присутствие помогут больше, чем тысячи бессмысленных слов.

Ливия вышла из ванной и села в кресло, подтягивая к груди коленки. Я неотрывно наблюдал за ней в отражении зеркала, вспоминая ночь, когда в подавленном состоянии оказался сам. Тогда я неосознанно пришел к ней, приоткрыл дверь в свое сердце, доверился. Она выслушала и, не задумываясь, забрала часть боли. А теперь я должен помочь заглушить чувство вины, которое ее терзает, но как?

Я прошел к бару и достал бутылку виски, плеская немного в два бокала. Без слов протянул один Ливии, второй опустошил залпом сам, чувствуя, как разливается, тепло в грудной клетке.

— Я с ним даже не попрощалась, — дрогнул в звенящей тишине ее голос, и мой кулак сжался. — Я не успела…

Я смотрел, как Ливия опускает голову, и влажные светлые пряди кольцами спадают с подрагивающих плеч. Мне никогда не было так плохо: это самое отвратительное чувство, когда душу разрывает беспощадно на куски. Я не знал, что сказать, стоило ли вообще говорить? Может, я должен молчать, просто выслушать? Как помочь разделить ее боль?

— Я не верю, что его нет… — беспомощно бормотала Ливия, приглушенно плача. — Я не верю.

Я отставил пустой стакан и присел на корточки перед ней, касаясь нерешительно руки.

— Ливия… — она посмотрела на меня из-под полуопущенных ресниц. — Что я могу сделать?

Я гладил костяшками пальцев ее мокрые щеки, не в силах видеть, как она страдает.

— Будь со мной.

— Хорошо, — не раздумывая, ответил, и заглянул в карие блестящие глаза. — Хорошо, Ливия.

Я заключил ее хрупкое тело в объятия, тяжело выдыхая и слушая тихие всхлипы.

— Пойдем, малышка, тебе надо отдохнуть, — прошептал в благоухающие волосы и отвел девушку в комнату, укладывая в кровать и укрывая одеялом.

— Не уходи, — умоляюще сказала Ливия.

— Я не уйду, Ливия, — я провел пальцами по мягким светлым волосам и лег рядом, обвивая ее талию и кладя подбородок на макушку.

Ночь слушала, как разговаривают наши души, как боль Ливии переливается в меня. Я был ее транквилизатором, она — моей пыткой, и я радовался, выпивая отчаянье до дна и освобождая ее. Я впитывал каждым нервом и клеточкой, поглощал печаль, целуя ее волосы и лицо. Слушал удары сердца, проходившие сквозь меня. Я был железом, она — моим магнитом, которому я неизбежно покорялся. Я был ее обезболивающим, она — моей болезнью. И мне нравилось поддаваться свету, впитывать и оживлять мертвый мир. Я не нуждался в иммунитете, лекарствах, потому что готов был вводить этот наркотик снова и смертельно болеть ею.

Ливия плакала до тех пор, пока слезы не высохли, и силы не покинули измученное, израненное от потери тело. Я слушал ее размеренное тихое дыхание и вдыхал аромат шампуня и геля. Но как только попытался встать, пальчики впились в запястье, и раздался ее слабый голос:

— Не уходи.

— Я думал, ты спишь.

— Я… я не могу уснуть, — тихо промолвила она, переворачиваясь на спину. — Закрываю глаза и вижу его… Снова в той холодной комнате.

Я замер, всматриваясь в бледное лицо Ливии, и отвернулся.

— Мне надо сходить в душ.

— От тебя всегда вкусно пахнет, — неожиданно сказала девушка, удивляя меня. На лице появилась ухмылка от этих слов.

— Это самый лучший комплимент, детка, но я целый день мотался по гребаному городу, ища одну мадмуазель, которая решила стать героиней комиксов Марвел и полетать.

— Правда? — тихо спросила Ливия, приподнимаясь на локти.

— Правда, — я взъерошил волосы и встал.

— Спасибо, — она сделала небольшую паузу и добавила, когда я почти вышел из комнаты: — Габриэль.

Я на миг замер, запоминая, как Ливия произносит мое имя, и слегка улыбнулся. Впервые нравилось, что меня называли Габриэль, а не Оззи.

Это безнадежно для нас, так безнадежно для нас.

Ливия сидела на подлокотнике кресла, держа в руке бокал с виски. Я вышел из ванной и прошел мимо, взъерошивая влажные волосы. Думал, она в кровати… Взгляд скользнул по ее оголенным ногам и застыл на янтарной жидкости, которую она неспешно пила. Щеки немного порозовели, убирая болезненную бледность, а карие глаза светились от выпитого алкоголя. Я взял телефон, проверяя входящие, и налил Джека. Несколько сообщений от малышки Джи и фото, вызвавшие улыбку на лице. Голосовые от Купера, которые я сразу же удалил, пропущенные от Сина, Шема и Райта, сообщения с сомнительным содержанием типа «ты такой горячий, давай встретимся?». Я фыркнул, удаляя все, выпил виски, наполняя бокал и кидая два кубика льда. Я писал ответ Джи и даже не услышал, как Ливия тихо подошла, обнимая сзади. Внутри быстро загорелся огонь, расползаясь по всему телу, от ее прикосновений. Ладони накрыли напрягшиеся мышцы пресса и опустились ниже, замирая над резинкой боксеров. Я убрал телефон в сторону, так и не дописав Джи, и втянул носом медленно воздух. Ливия тяжело дышала, прижимаясь грудью к спине, и я думал только о том, что под махровым халатом она совершенно голая.

— Габриэль, — ее губы и горячее дыхание коснулись кожи, отчего я чертыхнулся. Бля, никогда не было так сложно сопротивляться, как сейчас. Должен ли я противостоять этому влечению и стихии? Или покорно сдаться?

Ливия покрывала мою спину невесомыми поцелуями, распаляя внутри пожар. Я уже почти потерял контроль от этой сладкой пытки, но в последний момент резко развернулся, отстраняя ее.

— Ливия, что ты делаешь? — прохрипел, заглядывая в сверкающие шоколадные глаза. Сердце колотилось, как ненормальное, вызывая шумовые помехи — я был на пределе, и всему виной она. Одно движение, слово — и Ливия не сможет убежать.

— Я… Я не знаю… — невнятно говорила она, закусывая губу.

Я повторял себе, что не могу пользоваться ее нестабильным состоянием, потому что Ливия не до конца осознавала, что творит. Она потеряла брата, находилась на грани отчаянья…

— В тебе говорит боль и алкоголь, — убежденно произнес, опираясь спиной о барную стойку и подавляя проснувшихся демонов.

Но Ливия отрицательно мотнула головой и отвела туманный взгляд.

— Что ты хочешь, Ливия? — спросил, понижая голос и всматриваясь в черты ее красивого лица. — Скажи, — требовательно пробормотал, впиваясь в нее взглядом. — Хочешь, мы напьемся, и тебе станет лучше. Или…

— Я хочу сгореть, — перебила тихо девушка. Я прищурился и обвел комнату озадаченным взглядом, обращая внимание на нее. «Она просто растеряна и не в себе». — Я хочу, чтобы этот день сгорел нахрен и воспоминания вместе с ним тоже. Я не знала, что бывает так больно… Но, — Ливия опустила глаза, делая прерывистый вздох, и в упор посмотрела на меня, вызывая вибрирующие волны возбуждения. — Но когда ты обнимаешь меня, я забываю про нее.

Я облизнул пересохшие губы, неотрывно глядя в карие глаза, взгляд стал тяжелым и напряженным. «Я тоже хочу сгореть с тобой, ангел, но это твой выбор, потому что я не могу сказать тебе и себе «нет». Если я помогаю забыть про боль, сегодня ты будешь сходить с ума только от сладкой муки». Я отстранился, неспешно обходя ее, и остановился сзади.

— Хорошо, Ливия, — тихо произнес, касаясь ворота халата и оголенного участка кожи на груди. Пальцы скользнули вверх по шее, приоткрытым губам и застыли на подбородке. Я сосредоточенно наблюдал в зеркале, как Ливия прикрывает глаза и кладет голову на плечо. Наклонился, вдыхая свежий терпкий аромат, исходящий от нее, и прошептал: — Только ты должна запомнить, что я навсегда останусь под твоей кожей, Ливия. В твоей голове, — я провел носом по волосам, обнимая ее одной рукой, — ты всегда будешь думать обо мне. Всегда, даже, когда меня не будет рядом.

Она сглотнула, молча соглашаясь, пальцы опустились на ее талию, развязывая халат. Мягкая ткань съехала в сторону, открывая доступ к плечу, которое я стал покрывать поцелуями, ощущая под ладонями приятную дрожь. Ливия уже горела, мы оба попали в смертельный эпицентр, где выход только один — умереть от наслаждения. Это так возбуждало, когда я смотрел, как Ливия тает в моих руках и кусает губы от нетерпения, но мне нравилось мучить нас обоих. Пальцы скользили по нежной коже, сжимая грудь и терзая возбужденные соски, а губы выводили мокрые тропинки на ее плече и шее. Я неторопливо спустил махровую ткань по рукам, откидывая халат в сторону, и резко развернул Ливию к себе. Карие глаза изумленно распахнулись, вызывая на лице томную улыбку.

— Tá tú sexy mar ifreann. (с ирл. Ты чертовски сексуальная), — хрипло пробормотал, впиваясь требовательно в губы. Я прикусывал и оттягивал ее нижнюю губу, оставляя рану и слизывая выступившую кровь. Покрывал скулу легкими поцелуями, чувствуя, как Ливия прижимается, а ее ладони скользят под напряжёнными мышцами на спине.

— Пожалуйста, — выдохнула она, пока я жадно целовал ее шею.

— Что «пожалуйста», Ливия? — спросил, видя свой потемневший взгляд в зеркале. Это впервые, когда мне хотелось довести ее до безумства, нас обоих, чтобы совершенно потерять контроль, забывая обо всем дерьме, которое происходит вокруг.

— Пожалуйста, — прошептала Ливия, открывая глаза, в которых я без остатка тонул. — Я хочу тебя, Габриэль.

Я прислонился к ее лбу, делая несколько глубоких вдохов, и сипло сказал:

— Повтори.

— Я хочу тебя.

— Имя, — властно прорычал, заглядывая в глаза цвета горького шоколада.

— Габриэль, — повторила тихо Ливия, прижимаясь ко мне. Я подхватил ее, усаживая на барный стул и зарываясь в светлой гриве.

— Обхвати меня ногами, — приказал ей, покрывая кожу горячими поцелуями. Ливия послушно обвила мои бедра, прижимаясь разгорячённым телом. Я подхватил ее, целуя покрасневшие губы, и прошел в комнату. Надо ее максимально расслабить, чтобы она не чувствовала режущей боли, а мне все труднее было контролировать огонь, становившейся неуправляемым. В голове звучало только мое имя и ее стоны. Поэтому я сорвался, терзая мягкую кожу и оставляя лиловые следы: на шее, груди, бедрах, животе. Словно хотел доказать самому себе и ей, что она уже не сможет думать о другом, кроме меня. «Я навсегда под твоей кожей, ангел», — думал, целуя сладкие губы. Я развел коленом ее бедра, ощущая, как ладони Ливии гладят спину и зарываются в волосы. Язык скользнул по вспотевшей шее, ключицам, обводя и прикусывая соски. Это невероятное удовольствие слышать, как она почти молит: «Пожалуйста, Габриэль», повторяя снова и снова. Как тело бьется в агонии, горит, требуя разрядки и долгожданного экстаза. Ладони прошлись по ее талии, груди, замирая на шее. Я оставил жадный поцелуй и медленно, насколько возможно, вошел в нее. Ливия напряглась, ногти болезненно впились в кожу, и я тихо выдохнул:

— Тшш, расслабься, малышка.

Я застыл, запоминая как приятно находиться и сливаться с ней, и погладил костяшками скулу. Это было так нереально, что мое сознание отключилось, когда я начал неторопливо двигаться, прикусывая мочку уха. Она чертовски узкая, влажная, горячая и только моя. Моя малышка, с которой я должен быть предельно ласковым и нежным, чтобы причинить как можно меньше вреда. Мой порочный ангел, который станет пропуском в Рай.

— Это такой кайф, mo aingeal.

Ливия поерзала нетерпеливо подо мной, заставляя зашипеть и сжать ее бедра. Всего одно движение, и можно разлететься на хренову тучу частиц от непередаваемых эмоций. Как бы я хотел, чтобы она чувствовала тот же кайф, что и я, сливаясь с ней в одно целое. Почти… Почти моя. Я готов умирать от муки и ее трепетных прикосновений. Но грань нарушилась, когда я резко вошел, теряя рассудок и заставляя Ливию вскрикнуть от неожиданности. Да, теперь ты была полностью моей, ангел. Оперся локтем, замирая на мгновение и зарываясь пальцами в ее волосы. Я ловил губами ее слезы, скатывающие по щекам, и оставлял соленые поцелуи. Я так быстро подходил к обрыву, но делал шаг назад, не желая, чтобы это заканчивалось. Такая приятная ноющая пытка, от которой разум заволакивает туманом. Знал, что причиняю Ливии боль, но это было так невероятно, что я не мог насладиться ею сполна. Я водил губами по лицу, собирая слезы и шептал «Мo aingeal». Ливия действительно была моей пыткой и слабостью, которой я не мог насытиться.

Я был настолько эгоистичным, что заставлял ее стонать мое имя до утра; смотрел, как она взрывается и растворяется от неги, как ее ногти оставляют отметины, возбуждая и воспламеняя снова. Мало… Мне мало ночи, она слишком коротка. Я был настолько эгоистичным, что отключал нежность и доводил Ливию до грани, не давая сделать шаг и упасть. Наверное, я был эгоистичным, потому что знал, когда открою глаза, Ливия уйдет. Поэтому я не хотел, чтобы ночь заканчивалась… И снег не переставал идти… И огни горели так ярко, заставляя щурится от восхищения. Я никогда не чувствовал себя настолько живым, и не хотел возвращаться в мертвый одинокий мир. Я не хотел отпускать свет. Я не хотел отпускать Ливию, но знал, что она уйдет сама.

Она сладко спала на моей груди, полностью обессиленная, удовлетворенная, но я не мог уснуть. Я не хотел закрывать глаза, потому что боялся…

— Мo aingeal, я хочу кое-что сказать, — прошептал ей в волосы и пробежался пальцами по плечу. — Ты единственная девушка, ради которой я сделаю все. Знаешь, почему? Потому что никто никогда не заставлял меня чувствовать себя таким наполненным. Если ты позовешь меня, я приду в любой момент. Если ты захочешь плакать или смеяться, я разделю с тобой веселье и грусть. Если захочешь просто поговорить, я выслушаю тебя. Если я тебе буду нужен, даже спустя годы… — я облизнул пересохшие губы, кидая на ее лицо грустный взгляд, и вздохнул. — Я буду с тобой и постараюсь присматривать, не потому что пообещал Коди, а потому что хочу этого, mo aingeal. Поэтому… поэтому ты будешь всегда жить в моей голове, воспоминаниях и душе. Ты будешь лучшей и любимой иллюзией, Ливия.

Я прижался губами к ее лбу и закрыл глаза. «Прощай, моя иллюзия».

Когда я проснулся, щурясь от света, Ливии уже не было. Она ушла.