Призрачный рай

Глава 29. Я сохраню тебя

Ливия

Шесть месяцев спустя, конец августа

— Ливи! — счастливо воскликнула в камеру Вивьен, восторженно размахивая свободной рукой. — Ты только посмотри, что у меня за спиной! Ты только посмотри на это чистое небо, на солнце, на сочно-зеленые деревья! С'est superbe! (с франц. Это превосходно!) Incroyable! (с франц. Невероятно!) Тут даже воздух пахнет по-особенному!

Голубые глаза Вивьен горели ярче, чем солнце на небосводе, окруженное пушистыми облаками, и я искренне радовалась, что подруга добилась своего: попала в город мечты — Париж. Она одна из немногих, кого выбрали в группу от университета по обмену студентов, и пробудет в «городе влюбленных» до конца года. Как я могла не радоваться, когда Вивьен так ослепительно улыбалась, и даже через экран телефона чувствовала ее сумасшедшую энергетику, хоть в Нью-Йорке еще не было и шести утра.

Вивьен крутилась, как юла, показывая небольшую скромную комнату, в которой жила еще с одной студенткой, и восхищенно рассказывала о городе, кампусе и милых парижанах. Я не могла стереть дурацкую полусонную улыбку с лица, глядя на светящуюся и не умолкающую ни на минуту подругу. Мне будет не хватать ее приветливой улыбки, веснушек, торчащих волос и громкого заливистого смеха. Вивьен олицетворяла собой жизненную энергию, радость и доброту, атмосфера в кафе с ее приходом пропитывалась искорками озорства и весельем. После отъезда без подруги стало тоскливо, но я не хотела расстраивать Вивьен и уверяла, что все в порядке, пусть даже и лукавила. Я скучала по ней, по нашим прогулкам и душевным разговорам.

— Как ребята и Симона? — более спокойно спросила «француженка», переводя дух.

— Все по-старому, Ви, — пожала я плечами и выбралась из-под одеяла, потирая глаза. Подруга искривила недовольно губки, падая на кровать. Мой ответ ее явно не устраивал, и я знала, что за этим последует — профессиональная промывка мозгов от Ви.

— Аmie (с франц. подруга), ты поставила цель провести остаток жизни в одиночестве? Тебе двадцать, ты сексуальная, красивая, молодая девушка, от которой сходят многие посетители «L'anima» с ума. Так какого черта ты даже не попытаешься отвлечься и дать шанс какому-нибудь счастливчику?

Я вздохнула и тихо пробралась на кухню, прикрывая за собой дверь и включая кофеварку. Вивьен нравилось примерять роль свахи, знакомя меня с разными парнями. Она считала, что обязана помочь и оставить свою аmie в надежных руках, улетая в Париж. Все кандидаты были милыми, приятными, только вот я не хотела кривить душой и обнадеживать парней: никакого влечения, искры и даже симпатии не чувствовалось. Я понимала, что лучше отказать, чем давать какие-то призрачные обещания, но Вивьен, конечно, была другого мнения на этот счет. «Ты не сможешь вытолкнуть из своей глупой головки старое, пока не заменишь чем-то новым, ярким и насыщенным», — твердила постоянно подруга, кидая осуждающие взгляды. Так как Ви являлась романтичной и сентиментальной особой, она считала, что новая влюбленность развеет скуку и поможет выкинуть «ненужное» из сердца и головы. Жаль, что на словах легко, а на деле в разы сложнее. «Ненужное» не собиралось так просто покидать мысли и душу.

— Помнишь мудрые слова Омара Хайяма? — покосилась на угрюмую подругу и произнесла: — И лучше будь один, чем вместе с кем попало. Я с ним полностью солидарна.

— Какая глупость, — фыркнула Вивьен, закатывая глаза. — Ты настолько ушла в мир аудиокниг, что забыла о нормальной жизни, которая бежит за стенами квартиры. Хорошо, что работаешь в кафе и хоть как-то разбавляешь однообразную жизнь. Хватит быть ханжой и занудой! Ты скоро покроешься толстым слоем пыли, моя любимая аmie, и профукаешь счастье.

Я взяла чашку, делая осторожно глоток кофе. Когда Ви сказала про мужское внимание, я стала подмечать заинтересованные взгляды в свою сторону, улыбки и даже мимолетный флирт, но не могла ответить взаимностью, чувствуя себя неловко и некомфортно. К сожалению, или к счастью, в моем мозге перестали функционировать разделы «отношения» и «парни», после неудачного любовного опыта. Иногда даже казалось, что возможно кое-кто меня проклял фразой «Я навсегда в твоей голове и под кожей». В любом случае, он очень удобно устроился в сердце и не собирался покидать уютное местечко.

— Ты ведь знаешь, что я посещаю различные курсы начинающих фотографов и выставки, — возразила я, прислоняясь к столешнице. Вивьен убрала курчавую прядь и состроила смешную гримасу, развеселив меня.

— Да, я помню, и как твои дела на этом поприще? Есть какие-то продвижения? — изобразила подруга заинтересованность.

— Скоро в Нью-Йорк прилетит известный фэшн-фотограф, и я хочу попасть на его обучающие семинары, — воодушевилась я, уходя подальше от любовной темы. — Он работает с модными журналами, звездами шоу-бизнеса и популярными моделями.

— Значит, хочешь стать фотографом?

Я неопределенно кивнула. Увлекаться фотографией я стала после дня рождения, когда Роза и Виджэй подарили мне фотоаппарат. Недорогой, но этого вполне хватало, чтобы делать сносные снимки случайных прохожих. Мне нравилось сохранять лица и эмоции, написанные на них. Затем я всматривалась в глаза, выражения и понимала, что фото — это запечатление маленькой смерти. Человек навсегда остается таким на портрете и не меняется. Жизнь циркулирует на клочке в грустной или счастливой улыбке, в хмурых или расслабленных чертах, в разрезе глаз или острой линии скул. Фотография многое может рассказать и увидеть, только надо успеть словить нужный момент, чтобы навсегда заморозить жизнь, нажав на затвор.

Невозможно стать фотографом — фотоискусство всегда живет в человеке. Это, как талант, который дан не каждому: некоторые развивают его, а кто-то и не понял, что одарен им. Возможно, я просто не догадывалась о своем таланте, но смерть Коди, словно пробудила внутреннее видение мира. Тогда я стала читать разные статьи, заходить на форумы и смотреть видео, погружаясь в неизведанные Вселенные. Компактный Canon, как верный друг, теперь всегда был со мной в кармане. Даже в «L'anima» я умудрялась незаметно снимать посетителей или персонал, подбирая и улавливая нужный миг. Может, это и было мое призвание? Заглянуть внутрь человека и услышать несказанные вслух слова.

Глаза Вивьен блеснули об упоминании Лувра, дворца Тюильри, собора Парижской Богоматери и множества других знаменитых достопримечательностей, которые должны посетить бесплатно студенты. Мы еще какое-то время поболтали и вскоре распрощались. Улыбка сошла с лица, оставляя лишь тень, взгляд замер на кухонных шкафчиках и переместился на окно, через которое проникали солнечные лучики, заливая помещение мягким светом. Телефон завибрировал, сообщая о входящем смс. Все вокруг погрузилось в темноту, словно нажали на выключатель, и только неоном светился знакомый номер.

«Наша группа дает несколько концертов в ноябре. Я снова буду в Нью-Йорке. Просто хотел, чтобы ты знала и успела купить билетик. Будь ближе к сцене, детка, чтобы я нашел твои потрясные шоколадные глаза. G».

Я отсчитывала удары сердца и глубоко дышала. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Телефон с характерным звуком выскользнул из рук, падая на стол, а я рывком кинулась к раковине, умывая пылающее лицо. «Он будет в Нью-Йорке. Он будет в Нью-Йорке. Он будет в Нью-Йорке. Он будет в Нью-Йорке», — крутилась перед глазами надоедливая фраза, не давая ясно соображать. Мне потребовалось еще несколько томительных минут, чтобы сознание заработало в правильном направлении.

Я так боялась и так ждала этих сообщений. Каждый раз, когда он писал, я превращалась в заблудшую душу, потерявшуюся в водовороте собственных чувств. Несколько слов, фраз, предложений, и пальцы жили произвольно от тела. Только усилием воли я останавливалась, закидывала телефон в дальний угол и сдерживалась, чтобы не совершить глупость. Если я отвечу… Даже одно скудное слово… Фиаско. Я буду желать большего и невозможного, так и не выпутаюсь из заманчивой сети Габриэля Лавлеса. Стану окрыленной, счастливой, но надо ли мне это на самом деле, если обрезанные крылья остались на крыше и в номере 1505 в «Crosby», а рубцы постепенно заживают.

Палец несколько раз замирал над иконкой «Удалить папку», навсегда стереть из памяти, но я сдавалась и перечитывала его небольшие послания. Дикий восторг боролся со смертельной тоской, сознание посылало образы ночи, наших сплетенных тел и душ. Следы, словно ожоги, проникли под кожу и смешались с кровью. Он будто касался невидимым пером, вызывая взрывы. Я водила пальцами, глядя на свое отражение в зеркале, и становилась сверхчувствительной, представляя, как бы дотрагивался он. Хриплый шепот, горячее дыхание, огненные поцелуи… Маленькая неминуемая смерть. Ночами открывала окно, поджигала сигарету и смотрела на тлеющий огонек, представляя, что это курит он. Дым окутывал тело, имитировал иллюзию и растворялся, когда сигарета догорала… как я. Он зажег меня, докурил, а я превратилась в ненужный окурок.

Слабачка. Заболела самой отвратительной формой любви — безответной. Он вывернул меня наизнанку. Это было полное погружение в человека, и я не хотела выныривать. Сколько не предпринимала попытки избавиться от этой зависимости — все напрасно. Иммунитета против Габриэля Лавлеса не существовало.

Октябрь

На семинары к известному фэшн-фотографу Элои Леруа мог попасть не каждый желающий, и тех, кто прошел строжайший отбор, можно смело назвать настоящими везунчиками. Я оказалась в их числе, пусть даже в это мало верилось. Я ведь неудачница по жизни. Пришлось поменяться сменами в кафе и выпросить у Симоны несколько выходных, чтобы не пропустить занятия, которые посещала ежедневно. Элои Леруа в первую очередь был отличным оратором, неординарной личностью и профессионалом своего дела. Я слушала, открыв рот, историю начинающего фотографа из французской глубинки, достигшего небывалых высот в фото-индустрии. Он работал с лучшими журналами, с известными личностями и являлся примером для подражания.

— Чем отличается коммерческий фотограф от некоммерческого? — Элои имел приятный тембр и легкий французский акцент. Он передвигался плавно по аудитории и не стоял на одном месте. — У коммерческого фотографа есть своя студия, контракт с фирмами, журналами, и стабильный заработок. Он может развиваться творчески, работать над прибыльными проектами и «делать» себе имя. Он уверен в завтрашнем дне, — фотограф замер рядом со мной и слегка улыбнулся, глядя на разложенные снимки. — Кто такой некоммерческий фотограф или другими словами артфотограф? Я их называю вольными художниками. Они скитаются по миру, путешествуют и выискивают редкие кадры, лица, национальности. Один качественный снимок может стоить миллионы, но так ли легко найти то, что нужно? Нет. Стив Мак-Карри стал известным благодаря фото «афганской девочки» по имени Шарбат Гула, которую назвали «Афганской Моной Лизой». Почему? Потому что фотография, как и картина, должна нести такую же неоднозначность. Ли Джеффрис знаменит своими снимками бездомных людей, Реан — портретами людей из Раджастана, Кубы и Вьетнама, Лиза Кристин путешествует по миру и снимает жестокие условия современного рабства, Фил Борджес изучает культуру народностей, находящихся на грани исчезновения. Смогли бы вы отказаться от стабильности, чтобы чувствовать себя свободным и не загнанным в рамки? — светло-голубые глаза Элои сосредоточились на мне. — Я бы не смог. Не каждый день сфотографируешь «афганскую девочку» или четырехлетнего сирийского ребенка, который подумал, что направленная на него камера — это оружие. Артфотограф может всю жизнь искать что-то особенное, не найти и впасть в депрессию. Творческая натура — она такая, — Леруа прошел мимо, оставляя неуловимый шлейф одеколона. — Не всегда то, что мы ищем, скрывается глубоко, стоит только открыть шире глаза, и вы поймете, что оно — на поверхности.

После семинаров я будто заряжалась энергией, которая раньше находилась на нуле. Я не подозревала, что во мне хранился целый запас неиспользованных ресурсов, словно залежи нефти, золота или алмазов. Стоило только полностью уйти в любимое занятие, день пролетал незаметно. Ненужные мысли больше не захламляли голову, и мне нравилось постепенно наводить там порядок. Это и было лучшее лекарство от любви: погрузиться с головой в работу, изнурять и выматывать себя так, чтобы не оставалось сил мучить себя душевно. Теперь главными вопросами на повестке дня были: что такое базовый снимок или непрофессиональный, хорошие цвета или грязные; выдержка, диафрагма, чувствительность ISO; композиция и какие ракурсы выбирать. Вся моя жизнь вертелась вокруг нового увлечения, которое перерастало в нечто большее.

Элои раздал инструкции и поставил задачу: сделать произвольный снимок при естественном освещении. Наша группа разбрелась по Центральному парку в поисках удачного кадра. Погода выдалась пасмурная, солнце заволокло дождевыми тучами, вот-вот обещая ливень. Я остановилась возле озера с утками, и мое внимание привлекла маленькая девочка лет пяти в красном плащике и белой шапочке. Она крутила в руках кусочек хлеба, крошки которого подхватывали прожорливые птицы.

— Привет, — я остановилась рядом и присела на корточки, заглядывая в большие грустные глаза. Может, она потерялась? — Как тебя зовут?

— Тина, — тихо ответила девочка, поглядывая на уток, кружащих небольшой стайкой возле кромки воды.

— Ты потерялась?

Тина отрицательно покачала головой.

— Ладно. Тина, могу я тебя сфотографировать? — я улыбнулась, показывая фотоаппарат и делая несколько шагов, чтобы подобрать лучший ракурс. В объектив попала ее маленькая фигурка и пожелтевшие листья на заднем фоне. Всего одно движение — и Тина стянула белую шапочку с головы, устремляя на камеру бесцветный взгляд, полный боли. Я щелкнула затвором и перестала чувствовать землю под ногами. Глаза заволокло серой пеленой, все расплывалось и дрожало, рука с Canon безнадежно опустилась. Так смотрел Коди, когда говорил, что умрет. Он говорил:«Зачем меня запоминать? Я всегда буду рядом, Лив»… «А мне так хотелось запомнить тебя, но я не успела, я не успела…»

— Что ты видишь на снимке? — привел в сознание знакомый голос с акцентом. Я опустила наполненные слезами глаза на фотоаппарат и прошептала:

— Безысходность. Так смотрят, когда теряют надежду. Совсем не детский взгляд. «Так смотрят, когда знают, что жить им осталось совсем недолго», — добавила про себя.

— Но ты успела сохранить память о ней, — сказал Леруа. — И вся гамма эмоций будет жить в этом фото. Даже, если палитра грустная, а оттенки в серых тонах, — фотограф сделал небольшую паузу и произнес то, что я меньше всего ожидала услышать: — Ты будешь прекрасным помощником, а в будущем — востребованным портретистом.

Элои подмигнул, оставляя меня в шоковом состоянии, и скрылся за спинами прохожих. С той минуты моя жизнь уже была тесно связана с людьми, фото и Элои Леруа.

Ноябрь

До начала концерта оставалось несколько часов, но меня до сих одолевали сомнения. Я разрывалась между любопытством и здравым смыслом, который подсказывал, что это провальная затея. Но девушки любят совершать глупости и идти наперекор своим принципам, не прислушиваясь к разуму. Я могла бы отдать билет Виджэю, и он бы с радостью оторвался на концерте «Потерянного поколения». Я могла бы… Только любопытство взяло вверх, поэтому я ехала в метро до Бродвея в «Парамаунт-Плазу», чтобы увидеть Габриэля. Из заляпанных стекол на меня смотрела зеленоглазая брюнетка, а не кареглазая блондинка. Я одергивала до неприличия короткое черное платье из плотной ткани, которые никогда не носила, и поправляла темные искусственные пряди.

Зал заполнялся фанатами группы, и меня бил мандраж. Внутри перекатывались волны волнения и предвкушения. Я увижу его, хотя бы в качестве чокнутой поклонницы. Пусть Габриэль не узнает меня, пусть глаза потеряются среди тысячи, и я сольюсь с безумной толпой — это стоит того, чтобы увидеть человека, который залез под кожу и перевернул мир.

Вокруг стоял невероятный шум, казалось, даже кожа вибрирует от накалившейся атмосферы. Гершвин театр внутри был оформлен в стиле модерн в темных тонах. Полукруглую сцену окружала зловещая неоновая паутина и имитированные крылья летучих мышей. Фанаты скандировали название группы, выкрикивали имена участников, поднимая руки вверх. Меня сдавливали со всех сторон разгоряченные тела, сходившие с ума от ожидания. Выход был один — превратиться в бурный поток, кричать во все горло и рвать связки. Я кричала. Я стала неуправляемой рекой и никогда не чувствовала себя настолько свободной и дикой. Зал ревел, буйствовал, превращаясь в яростного зверя. На сцене стали появляться один за другим участники группы, и произошел взрыв, но я перестала дышать в этот момент, кислород покинул легкие.

Его волосы снова были аспидно-серого цвета, губы изогнуты в соблазнительной улыбке, на голое тело накинута кожанка с кучей заклепок, в руках светлая гитара. Я затаила дыхание, разглядывая Габриэля. Неважно, что меня толкали и били в ребра, топтали ноги, барабанные перепонки лопались от писка поклонниц. Неважно… Потому что он стоял передо мной, и я превратилась во внимание, сосредотачиваясь лишь на нем.

— Эй, привет, Нью-Йорк! — хрипло крикнул Оззи, хватая стойку с микрофоном. Произошел еще один взрыв, и меня откинуло ближе к сцене. Я точно была сумасшедшей, раз согласилась на это самоубийство. — Чо, соскучились? — он широко улыбнулся, а женская половина завизжала, выкрикивая похотливые фразочки. — Сегодня мы попадем в Ад и сваримся в одном котле. Готовы?

Толпа одобрительно свистит и орет «Да!», но Оззи наклоняется и почти рычит:

— Я, мать вашу, не слышу, вы готовы?!

Безумие захлестывает помещение, и я растворяюсь в его голосе. Наши глаза пересекаются на какие-то считанные секунды, я почти теряю сознание, но Оззи отводит взгляд и ударяет по струнам гитары, оглушая музыкальной волной. Голос Сина заполняет сердца, только я смотрю на одного участника группы. Только он имеет значение. И это не солист с потрясающим тембром. Я впитываю и поглощаю образ Оззи, такого живого, ненормального, теряющего контроль на сцене. Иногда он осматривает толпу, и во взгляде мелькает еле заметное разочарование. Или это лишь выдумка, и мое больное воображение. Или он ищет шоколадные глаза, которые сейчас скрыты под цветными зелеными линзами?

Два часа я наслаждаюсь только им, его игрой, заразительной улыбкой, блестящими нефритами, дурацкими действиями, когда Оззи обливает толпу водой. Руки не слушаются, пальцы немеют, когда я пытаюсь сделать несколько снимков и поймать удачный кадр.

— Вы готовы уйти под лед? — выдыхает Оззи, пробегая по толпе безумным взглядом. Зал неистово ликует, голоса вокруг обволакивают и уносят, когда в меня врывается новый поток музыки.

— Тишина. Её течение уносит нас в бесконечность, мы движемся ко дну. Ты меня не видишь, разум отказывает. Нет теней. Защищённость кажется слишком далёкой, как становятся беспомощными, когда уже ничего не будет больше, как прежде? (слова из песни Zeraphine «Unter Eis») — разливается бархатный тембр Сина, и затем его подхватывает хрипловатый голос Оззи, отчего все нутро отказывается верить в происходящее.

— Мы забываем о времени, когда мы падаем, мы утопаем в нём. Мы забываем о времени, когда мы падаем, мы тонем подо льдом.

Я пропадаю, состою из другой материи, душа отрывается от тела. Ради его голоса, пронзительного взгляда можно умереть и забыть, кто ты есть и существуешь ли в реальном мире.

— Нет больше пути наверх, если неизвестно, что внизу. Твоё тело медленно ускользает из моих рук. Отдельно и бессознательно мы двигаемся друг против друга. Холод превращает нас в вечность, — кажется, что гитара в руках Сина плавится, каждое слово пробирает до мурашек.

— Нет больше света, нет больше пути… — проникает внутрь голос Оззи, оголяя все нервы, и смешивается с бурлящей кровью. Он делает последний аккорд, отталкивает от себя стойку с микрофоном и обводит зал тяжелым взглядом.

Группа отыгрывает последнюю песню, участники покидают сцену, Оззи бросает кожанку в верещащую толпу, перекидывает гитару за спину и скрывается за кулисами.

Не до конца понимаю, что это все, я больше его не увижу, и меня потряхивает от полученного адреналина. Сознание включается, когда тело выкидывает на прохладный ноябрьский воздух. Я делаю несколько глубоких вздохов, упираясь руками в коленки, и понимаю, что время на два часа заморозилось. Даже дома кожа вибрирует от эйфории и пережитых ощущений. Я снимаю парик, цветные линзы и падаю на кровать, доставая непослушными пальцами фотик. Листаю снимки, слыша до сих пор музыку «Потерянного поколения» и его невероятный голос. Приподнимаюсь и детально рассматриваю каждый кадр, на котором Габриэль. Габриэль. Габриэль… Он стоит, прикрыв глаза, отстраненный от происходящего, пепельные волосы в беспорядке, а пальцы перебирают струны. Красивый… До боли красивый и далекий, как одна из планет Солнечной системы. Он далекая недосягаемая звезда для меня. Ловлю губами соленую слезу и прижимаю к груди фотоаппарат. Это того стоило, чтобы вновь увидеть его, почувствовать и сохранить.