Дубовый листок

Глава 27

До пана, указанного генералом, я добрался без труда и вручил ему драгоценный пакет.

Прочитав письмо, этот пан сказал:

— Генерал просит помочь пану поручику перейти границу и позаботиться о пане, как о собственном сыне. Я провожу вас, чтобы, не дай боже, вы где-нибудь не попали впросак.

В ту же ночь мы переплыли на лодке Днестр и на верховых достигли Гродека. Там мой покровитель подробнейшим образом объяснил дальнейшую дорогу, указал, у кого в попутных селениях можно найти приют и содействие, и простился.

Пробираясь вдоль реки Верещицы, я попал к Яворову, а оттуда вышел на прямую дорогу к Замосцью. По сравнению с путешествием от Владимира на Порыцк этот путь можно было назвать прогулкой. Погода благоприятствовала, везде встречались родные польские лица, каждый старался чем-нибудь угодить пану военному, а я, в свою очередь, щедро расплачивался за услуги, так как, прощаясь с генералом, получил вперед двухмесячное жалованье. Что ни говори, хотя в те времена многие считали Волынь исконной польской землей, я чувствовал себя там загнанным зверем.

На пятые сутки после перехода границы я дошел до Белжицкой пущи, переночевал в деревеньке и рано утром двинулся через дремучий лес.

Около полудня я облюбовал вблизи дороги местечко и уселся на траву завтракать. Не торопясь я очистил яйцо. Кругом было тихо, если не считать любопытной сороки, которая прилетела разведать, что я тут делаю, и, успокоившись, улетела. Я уже кончал свой скромный завтрак, когда послышался треск сучьев. Кто бы то ни был, мне стало неприятно. Проверив пистолеты, я скрылся в зарослях. Треск становился громче и громче и, наконец, раздвигая кусты, к месту, где я завтракал, вышел щуплый, сутуловатый мужчина с сумой, как у нищих, в низко нахлобученной шапке. Лицо его было обвязано грязной тряпкой. Он поднял кусок яичной скорлупы, начал его рассматривать….

«Вот к чему может привести легкомыслие — подумал я, затаив дыхание. — Зачем нищим шататься по пущам так далеко от села? Зачем им рассматривать человеческие следы?.. А почему у него завязано лицо? Вдруг это переодетый москаль? Ведь их теперь много встречается в наших краях!»

Неизвестный бросил скорлупу и наклонился, разглядывая место, где я отдыхал. Я кинулся на него, как кошка на мышь. Он упал, старался вывернуться, но не издал ни звука, а только хрипел и тяжко дышал.

Мне удалось перевернуть его на спину, и так как он сопротивлялся, я уселся на него и схватил за горло. Повязка, скрывавшая лицо, свалилась, и я увидел, что у незнакомца нет носа! Только, раз в жизни я видел безносого человека и запомнил навечно!

— Капитан Гедроиц!

— Да, — ответил он хрипло. — И все-таки нехорошо поручикам садиться верхом на капитанов.

Я вскочил и помог ему подняться.

— Вы сами, пан капитан, виноваты. Где ваш мундир? Я принял вас бог знает за кого!

Гедроиц отряхивался.

— Здорово же вы меня помяли. Но черт с вами! На вашем месте и я, вероятно, поступил бы так же… Ладно. Скажите хоть, как вас зовут.

Я поспешил отрекомендоваться…

— Отлично, пан Наленч! Вы тут, оказывается, завтракали, а я помешал.

— А вы голодны? Не хотите ли кусок хлеба?

— Ну нет, у меня завтрак получше, — смеясь сказал Гедроиц.

Усевшись на травку, он высыпал из котомки кучу хлебных кусков, а затем вытащил бутылку вина и объемистый сверток, в котором оказались ветчина и другие закуски. Я был поражен.

— Собираю милостыню, пан поручик, — объяснил Гедроиц, указав на куски хлеба. — И, надо сказать, русские — добрый народ. Они хорошо подают нищим — и хлеб, и деньги. Эти куски я отдаю нашим крестьянам, а на деньги покупаю закуску.

— Но почему вы просите милостыню?

— А как же иначе я попаду в лагеря к русским? Как нищего, да еще и безносого, меня везде пропускают, никто не стесняется и говорят при мне что угодно. Я им пою песни, хотя это получается не очень красиво. Угощайтесь, пан поручик. Я тоже припоминаю вас. Не вы ли приходили к нам в крепость с капитаном Высоцким отобрать амуницию для корпуса Дверницкого? Я думал, вы давно уже на Волыни…

Я рассказал ему вкратце о судьбе нашего корпуса.

— Да, тяжелое время нынче выпало на долю отчизны!

Позавтракав, Гедроиц взглянул на небо и сказал, что пора подниматься, дорога еще длинна.

— Вы тоже идете в Замосцье? — спросил я.

— Нет, но пока нам по пути.

Нечего и говорить, как я был доволен таким попутчиком. Всю дорогу мы беседовали о самых разнообразных вещах.

Пройдя вместе около трех часов, Гедроиц остановился.

— Здесь нам придется расстаться. Сожалею об этом, пан поручик. А может быть, вам не так обязательно идти на Замосцье? Что вы будете там делать? Понимаю, вам было бы приятно повидаться с друзьями — Крузенштерном и Винтуловым, но это свидание можно отложить. Не пойдете ли в отряд «озорного Гедроица», как называют меня русские? Мы делаем им малую войну, и я нуждаюсь в хороших помощниках. Послезавтра предстоит серьезное дело — я выведал, что по Белжицкой дороге пойдет обоз маркитантов для корпуса Ридигера. Вы могли бы хорошо при этом пофехтовать и пострелять в цель…

Отказываться я не мог и не хотел и вместе с Гедроицем свернул в глубь леса.

_ А что, пан поручик женат? — спросил Гедроиц.

— Да… На Волыни у меня осталась жена.

_ Как звать жену пана поручика?

_ Ядвига Скавроньская.

— Ядвига Скавроньская?.. Красивое имя. А не прибавить ли шагу, пан подпоручик?

— Один пан бог знает, — продолжал я, ускоряя шаг, — придется ли встретиться с ней на этом свете… Когда идешь на войну, рассчитываешь или на смерть или

на…

— Уродство? — спросил Гедроиц.

Я промолчал.

— Вероятно, пан поручик плохо знает польских женщин, — продолжал Гедроиц. — Моя невеста верно ожидала меня. Но когда я вернулся из Испании без носа, я решил не показываться ей на глаза. Она сама приехала и сделала мне предложение. И вот мы живем, как дай бог каждому. Когда порой я возвращаюсь в Замосцье, где у меня небольшое имение, у нас каждый раз начинается новый медовый месяц.

— Вы правы, пан капитан. Я вообще не знаю женщин. Товарищи надо мной, бывало, даже смеялись.

— Товарищи пана еще дураки, — отвечал Гедроиц. — Чем позже мужчина вступает на такой путь, тем для него лучше. Мужчина должен быть чистым, как и женщина. Только тогда можно рассчитывать на счастливый брак.

— Так мне говорил когда-то и отец.

— Я очень рад, пан поручик, что вы согласились идти со мной. А теперь, поговорив с вами, я почти уверен, что и вы будете довольны…

Часа через полтора мы вышли на чудесную поляну, где расположился отряд Гедроица. Партизаны шумно приветствовали своего командира.

Гедроиц провел меня в свой шалаш, стоявший в стороне под огромным дубом, и предложил располагаться как дома. Сам он начал разоблачаться и наконец предстал в военной форме.

Сказав, что скоро вернется, Гедроиц ушел, а я присел на кровать и, слушая шорох чащи, задумался, как причудливо складывается судьба. Какую-нибудь неделю назад меня лихорадило от мысли, что я так далеко от отчизны, а теперь, нежданно-негаданно, буду бороться за независимость на родной земле да еще в партизанском oтряде…

Пола над входом в шалаш откинулась, и кто-то, слегка нагнувшись, переступил порог. Я обмер. В полумраке в мундире улана, с пистолетом за поясом, стояла… моя жена.

— Ядвига! — неистово крикнул я.

— Михал!

Мы бросились друг к другу в объятья.

— Ты жив, ты жив! — повторяла она, захлебываясь от радости.

Я прижал ее к груди, не имея сил говорить. Пола шалаша снова приподнялась и заглянул Гедроиц. Улыбнулся и скрылся.

Есть бог! — сказал я. — Верю в его чудеса! Верю в счастье!

Ядвига рассказала мне все. Не по порядку, нет! Какой мог быть порядок в рассказе, который поминутно прерывается поцелуями! Она все просила обнять крепче.

Ядвига уехала в Кременец. Там она встретила Хрощековского. Он сказал, что корпус Дверницкого разбит наголову, генерал взят в плен, а его адъютанты повешены.

Он клялся, что ему рассказывали об этом очевидцы.

— Я потеряла голову.

— Но как ты очутилась в пуще у Гедроица?

— Вместе с повстанцами, к которым примкнула. На что мне жизнь, думала я, если Михала уже нет. Я буду вместо него защищать отчизну. И мамуся благословила.

Странное чувство охватило меня! До этой встречи я смотрел на нее, как на мадонну, стоящую на недосягаемой высоте, и сам себе казался недостойным и бессильным. Сейчас же я стал большим и сильным, а Ядвига казалась мне ребенком, за которого я отвечал.