Дубовый листок

Глава 59

Вскоре после возвращения из госпиталя мне случилось ехать в Усть-Лабу с поручением. В Екатеринодаре к нашей оказии присоединились двое белых, как лунь, армян и Вартапет Арцивян.

Я очень обрадовался встрече со своим спасителем. Все три старца ехали в Прочный Окоп. Как рассказал Вартапет, после смерти Джембулата Болотокова темиргоевцы начали сильно обижать черкесо-гаев и вот послали своих старейшин просить у Засса помощи.

— Вы хотите, чтобы генерал Засс наказал темиргоевцев?

— Упаси бог! — отвечал Вартапет. — Мы надеемся, что русский генерал поможет моим соплеменникам уйти от темиргоевцев без кровопролития. Уйти открыто и миролюбиво от них невозможно.

Признаюсь, я отнесся к надеждам Вартапета с большим сомнением.

Дней через десять после этой встречи нас вызвали в Прочный Окоп и предупредили, что идем на особое дело. Пушек с собой не брали, а взяли десятка два фур. Остановились мы на почтительном расстоянии от темиргоевского аула, а с наступлением темноты прокрались в аул и отыскали сакли армян, по уговору отмеченные белыми крестами.

К рассвету сорок освобожденных армянских семей принялись строить сакли подле станицы Темишбекской.

Вартапет Арцивян ходил среди новоселов и благословлял их дело.

— Вот видишь, сын мой, и воинственные генералы никогда не отказываются от победы бескровным путем, — сказал он мне.

Очень довольны были и наши солдаты.

— Вот бы так в каждый поход — не сделамши единого выстрела, освобождать хороших людей! — говорили они.

Генерал-лейтенант Засс тоже был рад. Он пригласил офицеров после похода на обед и, поднимая бокал за благополучие черкесо-гаев, сказал:

— Семьи армян, которые мы выкрали, пока будут Жить в Темишбекской, но в ближайшее время мы подготовим им более надежное место — под Прочным Окопом. Бок о бок с Россией никто не посмеет их обижать, и пусть они там строят армянский город.

Это был мой последний поход под командой Засса, и наилучший!

В станице Ивановской мне удалось поселиться в домике, который когда-то выстроил Бестужев, надеясь по-человечески провести зиму после производства в унтеры. Я не совсем еще освоился с новыми товарищами, да и вообще не проявлял особой общительности. Ходить в свободное время поэтому мне было некуда, да и слава богу. Грязь в Ивановской была невообразимая. На улицах можно было двигаться только по одной стороне, цепляясь за заборы, а мостиков для перехода, кроме как у штаба, не было. И все говорили, что в Ивановской это куда как хорошо, а в Екатеринодаре — совсем как в Венеции. Да и везде по Кубани была распутица, и почта ходила из рук вон плохо. Вот я и коротал долгие вечера в бестужевском домике, в обществе книг.

И все же в эту зиму случилось чудо — впервые за шесть лет я получил письмо! С волнением вскрывал голубенький конверт, надписанный нетвердым крупным почерком.

«Дорогой дядя Михал! Летом тетя Вера меня подготовила, и я выдержала экзамены за первый класс и учусь во втором. Живу хорошо и весело. Приглашаю тебя — пожалуйста, приедь к нам на елку! Я каждый день про тебя мечтаю. Твоя Вига».

Взрослой рукой приписано: «Уважаемый Михаил Варфоломеевич! Очень прошу устроить нам настоящий праздник. Владимир приедет обязательно. В. Воробьева».

Ради такого случая я отпросился у начальства в Ставрополь и в морозный сочельник, нагруженный пакетами, постучался в домик на окраине.

Вига добросовестно целовала «дорогого, золотого и ненаглядненького дядечку» и в лоб, и в брови, и в глаза, и в губы.

— Ну, покажись, покажись, какая ты стала?

Темно-коричневое платье с черным передником, туго заплетенные косы, а в глазах новое — серьезное, напряженное выражение.

— А Владимир Александрович приехал? — спросил я.

— Еще вчера. Ушел по делам, — отвечала Вера Алексеевна.

Завладев моей рукой, Вига повлекла меня в комнаты. Рождественский стол был уже готов — румяные пирожки с кислой капустой, традиционный кавказский суп из красной лобии с грецкими орехами, черносливом и изюмом, рождественская кутья из пшеницы с миндалем и взвар!

— Мы с утра ничего не ели, — объяснила Вера Алексеевна. — Все ждем, когда появится Вифлеемская звезда[87]. А может быть, она появилась? Пойди-ка, Вига, взгляни.

Девочка убежала.

— Должна предупредить, Михаил Варфоломеевич, Вигу пришлось окрестить. Так посоветовало начальство гимназии. Я думаю, вы ничего не имеете против? И я — ее крестная.

— Конечно, раз так было нужно. А как же ее назвали?

— Викторией. В святцах нет ничего более созвучного ее имени. Отчество ее Михайловна, а фамилия — Абадзех. Ведь это соответствует действительности.

Мне было не совсем приятно, что фамилия Виги не Наленч, но говорить об этом не стоило — поздно! В конце концов не так уж важно: когда-нибудь Вига переменит фамилию.

Вига вернулась с вестью: какая-то звезда уже появилась над самой крышей дома, что напротив, но вот Вига не уверена, Вифлеемская ли?

Мы отправились на проверку, и Вера Алексеевна с видом ученого звездочета подтвердила: звезда Вифлеемская и, значит, можно садиться за стол. Но вот Владимир Александрович запропастился.

— Так подождем, — предложил я.

— Ну нет! Мы его за опоздание накажем, — решила Вера Алексеевна.

Едва мы уселись, кто-то позвонил, и Вера Алексеевна пошла открывать. Вернулась она будто недоумевая, а вслед за ней в дверях показался старик в белой шубе, с маленькой елкой и мешком за плечами. Он низко всем поклонился и спросил, здесь ли живет Вига.

Девочка привстала с широко раскрытыми глазами.

— Я… — нерешительно произнесла она.

— Прекрасно! Расскажи, как ты учишься?

— Ничего себе, учусь…

— А шалишь много?

Вига усиленно заморгала и посмотрела на Веру Алексеевну.

— Не очень, — ответила та.

— Ну, когда так, можно сделать тебе рождественский подарок….

Дедушка опустил мешок на стул и начал вынимать оттуда пакеты. Среди них нашлось кое-что и для меня главным образом книги.

Потом дедушка сорвал с себя бороду, и Вига, взвизгнув от восторга, повисла у него на шее.

— А ты, Вига, не забыла, что и у тебя приготовлены подарки? — напомнила Вера Алексеевна.

Вига притащила корзинку. Там лежали перевязанные ленточками пакетики. Подарок получил каждый, даже дымчато-серая кошка. Ей был поднесен оранжевый бант. Я получил закладку для книг. На дне корзинки остались еще пакетики. Их Вига положила подле меня. На каждом была надпись: Христинке, дяде Петру, тете Паше и… Барбосу!

— Молодец! — воскликнул я. — Это, наверное, Вера Алексеевна тебя надоумила?

Но Вера Алексеевна опровергла меня: Вига сама их вспомнила.

— Вы можете радоваться: чувство благодарности ей не чуждо и вообще это преданная девочка. Признаюсь, я так привязалась к ней, что вам стоило бы трудов отнять ее.

— Можете быть спокойны на долгие годы, а потом… К сожалению, настанет момент, и она покинет лучших друзей ради одного. Тут уж ничего не поделаешь!

Отдав должное рождественским яствам, мы встали из-за стола. Дверь в гостиную распахнулась, и пред нами предстала сверкающая елка — первая елка абадзехской девочки. Вига стояла завороженная, пока Владимир Александрович не напомнил, что следует встречать гостей. В гостиную уже входили нарядные дети. Вера Алексеевна села за фортепьяно. Я отошел к стене и, глядя на веселившихся малышей, взгрустнул. Моя келья в Ивановке показалась особенно убогой.

— Дядя Михал, пойдем со мной танцевать! — сказала Вига подбегая и сделала настоящий реверанс.

Как можно было отказать такой даме. Я сделал три тура, вертя ее в воздухе, она ведь была еще очень мала.

— Не закружилась голова? — спросил я, отводя ее стулу.

— Немножко. — Она села и прижалась к моему плечу.

— Мой дядя! Как я рада, что ты приехал. — Взяла мою руку- гладила каждый палец, дотронулась до шрама. — А это что у тебя?

— Память о Виге. Когда выносил тебя из огня, обжегся. А у тебя на правой ноге тоже должен быть шрам.

— И правда! А я все хочу спросить, где моя мама? Ты видел ее?

— Нет, детка, не видел. Должно быть, твоя мама ушла или умерла. Ты была в доме совсем одна.

— У всех девочек нашего класса есть мамы. А твоя мама жива?

— Нет, она давно умерла. Мы с тобой сироты. Но у меня есть ты, а у тебя я и тетя Вера. Она ведь не хуже мамы. Правда?

— Да, мне у нее хорошо. Только ты так редко приезжаешь!

— Но мне нельзя. А ты учись, чтобы быть образованной девочкой.

— А потом что будет?

— Выйдешь замуж, и я буду приходить к тебе в гости.

Вига надула губы, заявила, что потом будет жить со мной, я стану к тому времени старым, и она будет обо мне заботиться.

У Воробьевых я пробыл три дня и, отдохнувший, отправился в часть. С Вигой мы договорились вести переписку «про все, про все!».