Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира

Тридцать три

ДОМ БЫЛ ПОЛОН людей. Живые приходили, чтобы отдать дать уважения мёртвому. Я уже устал от слёз и грусти — несмотря на то, что я ушёл на задний двор, чтобы снова и снова поплакать. Легс ходила за мной и слизывала мои слёзы, и я сказал ей, что ей лучше никогда не умирать. Потеря отца была адом, в котором я не хотел жить. Но не то чтобы у меня был выбор.

Я знал, что не я один столкнулся со смертью. Я знал, что сотни, если не тысячи людей сегодня умерли, некоторые в результате несчастного случая, некоторых убили без причины, некоторые от рака.

Я вспомнил баннер протестующих: КАЖДЫЕ 12 МИНУТ КТО-ТО В МИРЕ УМИРАЕТ ОТ СПИДА. Кто пойдёт на их похороны? Кто произнесёт для них панегирики? Кто будет восхвалять их жизни? Кто будет петь их имена?

Я думал, что, где-то, мужчина со СПИДом умер в тот же час, что и мой отец.

И, может быть, ребёнок какой-то женщины умер в лондонской больнице, и, может быть, здоровый мужчина, который однажды был нацистом, теперь прячущийся в Боготе сделал последний вздох.

И, может быть, семь человек погибло при ужасном взрыве в стране, которую мы знаем как Сирия.[21]

И произошло убийство в Гранд-Рапидс, Мичиган.[22]

И мужчина со своей женой моментально погибли в автокатастрофе.

Где-то была весна и маленькие воробьи в гнезде пищали, прося еды. Легс сидела рядом со мной в моём фургоне, пока я ехал к Данте, чтобы написать панегирик на похороны моего отца, который всего несколько дней назад рассказывал мне историю своего знакомства и любви к моей матери.

А Софокл, которому не исполнилось ещё даже месяца, был уже связан с землёй жизни и смерти.