Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира

Три

ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ МЫ НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛИ.

Данте был тихим. Может быть даже слишком тихим. Он, который всегда был так многословен, который знал, что и как сказать. И не боялся сказать это. Тогда мне пришла в голову мысль, что, возможно, Данте всегда боялся — так же, как и я. Это было так, как если бы мы оба вошли в комнату вместе и не знали, что делать в этой комнате.

Или, может быть, или, может быть, или, может быть…

Я просто не мог перестать думать о всяком разном. И я задавался вопросом, наступит ли когда-нибудь время, когда я перестану думать о таких вещах.

А потом я услышал голос Данте:

— Хотел бы я быть девочкой.

Я посмотрел на Данте.

— Что? Желание быть девушкой — это серьёзное дело. Ты действительно хотел бы быть девушкой?

— Нет. Мне нравится быть парнем. Я имею в виду мне нравится иметь пенис.

— Мне тоже это нравится.

А потом он сказал:

— Но, по крайней мере, если бы я был девушкой, тогда мы могли бы пожениться и, знаешь…

— Этого никогда не случится.

— Я знаю, Ари.

— Не грусти.

— Не буду.

Но я знал, что он будет.

А потом я включил радио, и Данте начал петь с Эриком Клэптоном. Он прошептал, что — My Father's Eyes, возможно, его новая любимая песня.

— Жду, когда придёт мой принц, — прошептал он и улыбнулся, а потом спросил. — Почему ты никогда не поешь?

— Пение означает, что ты счастлив.

— А ты несчастлив?

— Может быть только когда я с тобой.

Мне нравилось, когда я говорил что-то, что заставляло Данте улыбаться.

Когда мы остановились перед его домом, солнце было на грани того, чтобы показать своё лицо новому дню. И именно так это и ощущалось — как новый день. Но я думал о том, что, возможно, я никогда больше не узнаю — или не буду уверен в том, — что принесёт новый день. И я не хотел, чтобы Данте знал, что внутри меня живёт какой-то страх, потому что он может подумать, что я его не люблю.

Я бы никогда не показал ему, что боюсь. Это то, что я сказал себе. Но я знал, что не смогу сдержать это обещание.

— Я хочу поцеловать тебя, — сказал он.

— Я знаю.

Он закрыл глаза.

— Давай притворимся, что мы целуемся.

Я улыбнулся, а потом рассмеялся, когда он закрыл глаза.

— Ты смеешься надо мной.

— Нет, я не смеюсь. Я целую тебя.

Он улыбнулся и посмотрел на меня. Его глаза были полны надежды.

Он выпрыгнул из машины и захлопнул дверцу, а потом просунул голову в открытое окно.

— Я вижу в тебе желание, Аристотель Мендоса.

— Желание?

— Да. Страстное желание.

— Страстное желание?

Он рассмеялся.

— Эти слова живут в тебе. Прислушайся к ним.

Я наблюдал за ним, пока он поднимался по ступенькам. Он двигался с грацией пловца, которым и был. В его походке не было ни тяжести, ни беспокойства.

Он обернулся и помахал рукой со своей обычной улыбкой. А я задавался вопросом, будет ли этой его улыбки достаточно.

Боже, пусть его улыбки будет достаточно.