Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира

Шестнадцать

ДАНТЕ ПОЗВОНИЛ МНЕ ПО телефону и сделал заявление. Данте любил делать заявления. — Мы будем праздновать день Благодарения у меня.

— Да? Кто «мы»?

— Ты, твоя мама, твой папа, Кассандра и её мама.

— И как оно будет проходить?

— Моя мама занималась готовкой. Она называет это гнездовье.

— Гнездовье?

— Да, она говорит, многие женщины гнездятся, когда они беременны. У них появляется желание готовить и убираться — знаешь, как у птиц вить гнездо. Наш дом сияет от чистоты. Типа, даже моя комната теперь сияет. И из-за этого у меня мурашки по телу, когда я в ней нахожусь. Гнездование моей мамы — очень серьёзное дело. Так что она взяла на себя индейку и фарш, и пюре, и подливу, и клюкву. А мой папа испечёт хлеб. Мама Кассандры принесёт тарелки, а твоя мама испечёт пироги.

— И я ничего об этом не знаю, потому что?

— Потому что ты Ари, и ты не обращаешь ни на что внимания. Типа, даже учитывая то, что ты очень близок к тому, чтобы социализироваться —

— Очень близок к тому, чтобы социализироваться?

— Ну знаешь, ты всё ещё довольно отстранённый, Ари.

— Отстранённый? Это что, новое понятие от Данте? Ладно, неважно.

Я слышал, как он рассмеялся, когда я повесил трубку. Я не был зол. Скорее раздражён. Даже те, кого ты любишь могут тебя раздражать.

Я решил сделать свой вклад в день Благодарения. Я позвонил в цветочный магазин и сказал, что хочу заказать что-нибудь подходящее для Благодарственного ужина. — То, что хотите поставить на центр стола? — сказала леди.

— Да, — сказал я.

— Мы можем это устроить. Только вам придётся самим за ними заехать. Все доставщики перегружены другими заказами.

— Я смогу забрать. сказал я.

Так, в среду после школы, я поехал в магазин цветов и отдал деньги приятной леди, а один из её работников открыл дверь для меня — она даже держала дверцу грузовика для меня, пока я загружал цветы на сидение.

— Я бы лучше положила их на пол, — сказала она. — Так они не опрокинутся в случае резкого торможения.

Эти люди знали своё дело.

Я поехал к дому Кинтана, и я должен сказать, что гордился собой. Может быть, даже слишком гордился собой.

Я вытащил цветы из грузовика и захлопнул дверцу, ступал я очень аккуратно. Всё, о чём я мог думать это печенюшки, которые я однажды вывалял бы на полу. Я позвонил в дверной звонок и, внезапно, почувствовал себя идиотом.

Мистер Кинтана открыл дверь.

— Я вам кое-что купил. Я и не знал, что вся стеснительность, которая всё это время жила внутри меня захочет проявиться прямо сейчас.

— Я вижу, — сказал Мистер Кинтана. — А ты ещё и удивляешься, почему я говорю всегда говорю тебе и Данте, какой ты очаровательный.

— Нам ведь не обязательно входить, Мистер Кинтана?

Он ухмылялся от уха до уха. — Знаешь, Ари, ты поступаешь ужасно по-взрослому.

— Ну, это происходит с лучшими из нас.

Он склонил голову на бок. — Правильно говоришь. Он провёл меня к обеденному столу, которым они никогда не пользовались. Я поместил на его середину цветы. — Соледад, иди посмотри на это.

Миссис Кинтана была в фартуке и, видимо, долгое время была на кухне. — От тебя, Ари?

Я вроде как просто пожал плечами.

Она поцеловала меня в щёку. — Когда-нибудь, — сказала она, а затем подмигнула, — ты осчастливишь какого-то мужчину.

Я не знал, стоило ли мне смеяться — но я посмеялся. И потом я сказал, как идиот, — Это, наверное, шутка, да?

Её улыбка. Я думаю, подходящим словом было бы слово — сияющая. Может быть, вокруг женщин, которые ждут ребёнка, образуется гало. Каким-то образом беременность Миссис Кинтана превратила её в девочку. Это было мило. Но я надеялся, что прежняя Миссис Кинтана однажды вернётся.

Я наблюдал, как моя мать пекла пироги. Пироги с яблоками и орехами пекан уже были в духовке. Она всегда делала вишнёвый пирог для моего отца — потому что он был равнодушен к тыквенному. И все любили пирог с орехами пекан. Я был просто помешан на тыквенном пироге. Я его обожал.

— Почему ты просто не закажешь их в пекарне?

— Когда это я вообще хоть что-то заказывала в пекарне? Я даже торты на дни рождения не заказываю.

— Но ведь это много работы.

— Но только если ты не любишь печь. Это часть всего праздника.

— Правда?

— Да. Абсолютная. А знаешь, кто научил меня печь лучшие пироги?

— Кто? Твоя мама?

— Не-а.

— Тётя Офелия?

— Твоя тётя Офелия однажды спалила замороженный яблочный пирог. Но на самом деле это был единичный случай.

— Ну, тогда кто?

— Миссис Альвидрес.

— Миссис Альвидрес? Она?

— Да, она.

— Не шутишь?

— Не шучу.

Ужин не очень-то был похож на ужин. Мы все в один день собрались у Кинтана. Когда мы подошли к их входной двери, Миссис Кинтана сказала, — У меня были схватки.

— О, нет, — сказала моя мама. — Мы должны отменить ужин.

— Не глупи — это наверняка просто ложные схватки. Она не выглядела особо взволнованной. Затем на её лице отразилась боль, она немного нагнулась и глубоко вдохнула, затем ещё раз. Моя мама взяла её за руку и помогла ей дойти до гостинной и присесть. И потом Миссис Кинтана улыбнулась. — Всё прошло. Мне намного лучше.

— Как давно у тебя эти схватки?

— Периодически сейчас и почти всю ночь. Но они непостоянные. И я думаю сейчас ещё не время. Мистер Кинтана налил моим родителям по бокалу вина. Он и Миссис Ортега уже во всю наслаждались своим красным вином.

— Мне кажется, у тебя сегодня начнутся роды. Миссис Ортега выглядела обеспокоенной.

— Давайте хорошо проведём день Благодарения. сказала Миссис Кинтана.

— Она полностью настоит на том, чтобы поесть, прежде чем отправиться в больницу. Нам с Данте уже надоело её уговаривать. Мистер Кинтана помотал головой. — Иногда Данте любит пытаться сделать что-то безнадёжное.

Миссис Кинтана простонала от боли, пока делала вдохи, затем ещё, и ещё. Потом с ней, похоже, снова всё стало нормально. — Ну, возможно, я и вообще не успею к ужину. Она рассмеялась. — Мне было двадцать два, когда у меня родился Данте. И вот снова то же самое, спустя семнадцать лет.

И вдруг её глаза широко раскрылись и она схватилась за живот. Сквозь тяжёлое дыхание она прошептала, — Сэм, думаю, сейчас подходящее время, чтобы поехать в больницу. И она рассмеялась. — О, Сэм. У тебя то же самое выражение паники на лице, как и тогда, когда Данте должен был появиться на свет.

— Я поведу. сказал мой отец.