Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира

Двадцать пять

ОДНАЖДЫ В ЧЕТВЕРГ ВЕЧЕРОМ ЗАЗВОНИЛ телефон. Мама ответила. Звонили ей, а не мне. Я надеялся, что это Данте. Каждый раз, когда звонил телефон, я всегда надеялся, что это Данте.

Я вышел на крыльцо, и Легс последовала за мной, и почему-то я почувствовал странное спокойствие… Я просто сидел там, пока начинало садиться солнце. Я хотел вдохнуть всё это спокойствие и закатное солнце и сохранить это в себе навсегда. Я закрыл глаза.

Я почувствовал, как мама села рядом.

— Угадай что?

— Сколько попыток у меня есть? — Я посмотрел на неё, и она посмотрела, посмотрела… — Мам, что-то случилось? Что-то плохое?

— Нет, ничего плохого. Просто случилось что-то очень хорошее с твоей мамой.

— Что именно?

Её губы задрожали, и слёзы потекли по её лицу.

— Меня назвали учителем года.

Я не смог сдержаться. Я издал самый громкий в своей жизни «Ajúaaaaaa![33]» Я обнимал и обнимал её.

— Ах, мам, я так горжусь тобой!

Она не могла перестать улыбаться.

— Но ты знаешь, что бы сказал твой отец.

— Да, думаю, знаю. Он бы сказал: «Давно пора».

— Именно это он бы и сказал.

— Ну, я только что сказал это за него. — Я был так счастлив, что захотел сделать что-нибудь безумное, поэтому выбежал на пустую улицу и закричал: — Моя мама — учитель года! Да, сэр, Лилиана Мендоса — учитель года!

— Ари, соседи подумают, что ты сошёл с ума.

— Я и схожу с ума, мам. Я схожу с ума от любви к тебе.

Некоторые соседи действительно вышли. — Всё в порядке, — сказал я. — Я не сумасшедший. Я просто праздную. Мою маму назвали учителем года.

Наша соседка, миссис Родригес, очень милая старушка, просто покачала головой и улыбнулась. — О, это замечательно. Ты так много работала, Лилиана. Просто замечательно. — А соседи, которые вышли посмотреть, что происходит, подошли и сказали невероятно добрые вещи вроде: «Мы так тобой гордимся». А моя мама выглядела такой же сияющей, как закатное солнце.

Когда соседи ушли, мы с мамой просто сидели на крыльце. Я понял, что мы оба плакали. — Боже, как я хочу, чтобы твой отец был здесь.

— И я, мам. Я скучаю по нему больше всего на свете.

Знаешь, я не думаю, что когда-либо чувствовал себя настолько близко к маме, как в тот момент. Забавно, как столько разных чувств могут одновременно нахлынуть на тебя.

В пятницу утром я чувствовал себя каким-то героем — и при этом ничегошеньки не сделал. Фотография моей мамы была на первой полосе Эль-Пасо Таймс. Там цитировали одного из её бывших учеников, молодого юриста, окончившего Гарвардскую юридическую школу.

— Всю мою учёбу в колледже и в юридической школе я часто думал о ней. Она была лучшим учителем, который у меня когда-либо был.

Мистер Блокер весь лучился.

— Передай своей маме, что она мой образец для подражания.

Все мои учителя поздравляли меня, как будто я сам приложил руку к награде мамы.

После школы мы шли к моему пикапу на парковке. Сьюзи, Джина и Кассандра всё смотрели на меня.

— Ари, ты такой молчаливый.

Я пытался дышать. Будто я не мог отдышаться. Мне просто хотелось дойти до своего пикапа. Я должен был дойти до своего пикапа. И вот я увидел его в нескольких метрах от себя.

— Ари, ты в порядке? — Я услышал голос Кассандры. Я оперся о свой пикап, как будто собирался отжаться, и посмотрел на небо.

— Какое синее небо, — прошептал я.

— Ари?

— Сьюзи, тебе когда-нибудь говорили, что у тебя такой голос, что он мог бы исцелить весь мир?

— Ой, Ари…

— Я скучаю по отцу. Он никогда не вернётся. Я это знаю. Я всё время думаю, что он войдёт в дверь и скажет маме, как он гордится ею. Я рад за маму. Она так много работала. А мне так грустно. Бывают дни, когда я ничего не хочу чувствовать. Я знаю, что всему своё время. Но почему каждое время года должно причинять боль? В Библии не сказано, чего стоит каждое время года. В Библии не написано, какую цену тебе придётся заплатить, когда придёт время воздержаться от объятий.

Я уткнулся в плечо Кассандры и заплакал.

— «Сеющие в слезах будут пожинать с радостью[34]», — шепнула она.