Я ПЯЛИЛСЯ НА картину, которую нам подарила Эмма. Это была странная и завораживающая картина. Я сегодня попросил Данте снова почитать мне поэму, и я потерялся в его голосе, не очень-то вслушиваясь в то, что он читал, слушая только упрямую нежность в его голосе. Когда он закончил читать, он посмотрел на меня с грустью в глазах. — Она такая печальная, эта поэма. Мы что, все впадаем в печаль, Ари? Это произойдёт со всеми нами?
Я ничего не ответил, не мог.
Он положил поэму обратно в конверт, а конверт — в ящик своего письменного стола. Я заметил заявления на принятие в колледж на его столе. — Сколько колледжей ты рассматриваешь?
— Ну, — сказал он — около четырёх или пяти. Но я очень заинтересован в одном из них. Это небольшой колледж свободного искусства в Оберлине, Огайо. А ещё я подал заявку на летнюю программу по искусству в Париже. Он не выглядел так, будто был полон энтузиазма. Я думаю, он не очень-то хотел разговаривать о заявлениях в колледж и Париже. — А ты?
— Я поступаю в TU[7]. В общем, как-то так.
Он кивнул
Мы оба были опечалены.
Не будет никакого Ари в Оберлине, Огайо.
Не будет никакого Данте в Остине, Техас.
Не думаю, что хоть кому-то из нас нравилась эта тихая грусть, царящая в комнате. Но Данте не хотел грустить, поэтому сменил тему. — Я как-то разговаривал со Сьюзи об искусстве и она меня проинформировала, что Плот «Медузы» тебе понравилась больше всего.
— Это моя любимая картина, и ты об этом знаешь. Он попытался начать со мной поссориться — но он просто дурачился. Я всегда знал, когда он дурачится. — Боюсь, тебе придётся выбрать другую любимую картину.
— Не-а, не буду.
— Видимо, ты не такой уж оригинальный, как я думал.
— Я никогда не говорил, что я оригинальный.
И потом он рассмеялся.
А за ним и я.
А потом он поцеловал меня. И нам больше не было грустно.