Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира

Тридцать девять

ВОЕННЫЕ ПОХОРОНЫ. Исполнение трубача, одинокие ноты исчезают в чистом пустынном голубом небе, семеро солдат направили пушки в это самое голубое небо и выстрелили очередь — и те выстрелы отзывались эхом у меня в ушах. Затем ещё одна очередь и затем ещё. Солдаты сложили флаг таким осторожным церемониальным образом какому их учили — и один из солдат передал флаг моей матери и прошептал, — От благодарной нации, но я не думаю, что эти слова были правдой, и я не думаю, что мой отец принял бы эти слова за правду. Мой отец любил свою страну. Иногда я думал, что его любовь к ней была настолько велика, что ему даже было сложно её нести в себе. Но он был человеком, который искал правду, и я знал, что он не верил, что эти слова были правдой.

Священник дал моей матери распятие, затем обнял её, потом он встал передо мной и сказал мне шёпотом, пожимая мою руку: — Слова, которые ты произнёс сегодня — это были не слова мальчика — это были слова мужчины. Я знал, что он сказал это искренне — но мне было виднее. Я не был мужчиной.

Сёстры и мама вернулись к похоронным чёрным лимузинам. Но я остался на месте. И я стоял здесь один, хотел сказать прощай, даже несмотря на то, что я уже попрощался — но нет, это было не так. Я знал, что буду прощаться ещё очень долго. Я не хотел в это верить, и я не знал, как с этим смириться. Я смотрел на его гроб, и я подумал о его слезах, когда он опустился на колени перед Вьетнамским мемориалом. Я подумал о том, когда мы в холоде смотрели на звёзды и как та история об их знакомстве с мамой и как он любил её с самого начала привносила уют.

— Папа, прошептал я, — в следующем году в Иерусалиме. То, что я почувствовал — ужасную боль. Я не знал, что я упал на колени. Казалось, вокруг не было ничего, кроме темноты.

Потом я оказался окружён Данте, Сьюзи, Джиной и Кассандрой, и я почувствовал, как Данте поддерживал меня. И мои друзья, они все молчали как и я, но я знал, что они говорят, что любят меня и они напоминали, что мы вместе. Они встали со мной. Затем я услышал, как Кассандра пела — Bridge Over Troubled Water, а затем Данте присоединился к ней, затем Сьюзи и Джина. И в этот момент они были похожи на хор ангелов — и я никогда не думал, что могу испытывать столько любви и столько боли.

И даже несмотря на то, что, казалось, часть меня умерла, другая часть меня всё ещё была жива.

Данте проводил меня до моей машины и прошептал, — Увидимся в приёмной. Когда я подошёл к лимузину, я увидел, что моя мама стояла снаружи и разговаривала с каким-то мужчиной. Когда я подошёл ближе, я увидел, кем был этот мужчина. — Мистер Блокер?

— Ари, — сказал он.

— Разве вы не должны быть на работе?

— У меня сегодня есть более важные дела.

— Вы пришли. Вы пришли на похороны моего отца.

— Да. Он посмотрел на меня и кивнул. — Я просто сказал твоей матери, что я был очень тронут тем, что ты написал. Отличная работа, Ари. Я сидел рядом с женщиной и её мужем, и после того, как аплодисменты утихли, я сказал им, «Он мой ученик.» Я был горд. Я гордился, и я горжусь, очень горжусь тобой. Он пожал мою руку. Он посмотрел мне в глаза и кивнул. Он повернулся к моей матери, обнял её и сказал, — Он может быть сыном своего отца. Но он также и твой сын тоже, Лилиана. Он развернулся и медленно ушёл.

— Он хороший человек, — сказала мама.

— Да, — сказал я.

— Это кое-что говорит о его характере, раз он пришёл на похороны Джейми. И о твоём тоже. Я открыл для неё дверь машины. — И я хочу копию панегирика, который ты написал.

— Я просто отдам его тебе.

— Я верну его, когда умру.

— Я надеюсь, ты никогда не умрёшь.

— Мы не можем жить вечно.

— Я знаю. Я подумал, что мир не будет горевать по таким парням как я и Данте, когда мы умрём. Мир не хочет, чтобы мы в нём существовали.

— Мне плевать, что думает мир и чего хочет, — сказала она. — Я не хочу жить в этом мире без тебя и Данте.