Бриллианты Юстэсов

Глава II. ЛЭДИ ЮСТЭСЪ.

Нѣкоторыя обстоятельства въ ея положеніи дѣлали невозможнымъ, чтобы Лиззи Грейстокъ -- или лэди Юстэсъ, какъ мы должны называть ее теперь -- осталась совершенно одна въ скромномъ вдовьемъ убѣжищѣ, которое она нашла въ Брайтонѣ. Насталъ апрѣль и сдѣлалось извѣстно, что если все обойдется благополучно, то она сдѣлается матерью до окончанія лѣта. Отъ того, какъ судьба распорядится въ этомъ дѣлѣ, зависѣли громадные интересы. Если родится сынъ, онъ получитъ въ наслѣдство все; разумѣется, кромѣ вдовьяго наслѣдства матери. Если дочь, то ей будетъ принадлежать огромное богатство, собственно принадлежавшее сэр-Флоріану, когда онъ умеръ. Если не будетъ сына, Джонъ Юстэсъ, братъ, получитъ йоркширскія помѣстья, главное основаніе богатства фамиліи Юстэсъ. Если не родится ничего, Джонъ Юстэсъ получитъ все кромѣ укрѣпленнаго за вдовою. Сэр-Флоріанъ сдѣлалъ брачный контрактъ до свадьбы, а послѣ тотчасъ написалъ завѣщаніе. Въ грустные итальянскіе дни ничего не было измѣнено. Вдова по брачному контракту была надѣлена очень щедро. Все шотландское помѣстье принадлежало Лиззи пожизненно, а послѣ ея смерти переходило ко второму сыну, если будетъ второй сынъ. Въ завѣщаніи ей отказаны были деньги, и болѣе чѣмъ требовалось для какихъ-нибудь непредвидѣнныхъ обстоятельствъ. Когда она узнала, какъ все было устроено -- на сколько она узнала -- она поняла, что она богатая женщина. Для такой умной женщины она была чрезвычайно несвѣдуща въ цѣнности денегъ, земель и доходовъ -- хотя можетъ быть не несвѣдущѣе многихъ молодыхъ женщинъ, которымъ не болѣе двадцати одного года. Шотландское помѣстье она считала своею собственностью вѣчной, потому что теперь второго сына быть не могло, а между тѣмъ она не знала навѣрно, будетъ ли оно ея собственностью, если у ней совсѣмъ не будетъ сына. Относительно суммы денегъ, оставленной ей, она не знала, изъ шотландскаго ли помѣстья будетъ она получать ихъ, или эти деньги будутъ отданы ей отдѣльно -- и ежегодно или только одинъ разъ. Она получила еще въ Неаполѣ письмо отъ фамильнаго повѣреннаго, сообщавшаго ей такія подробности о завѣщаніи, какія ей необходимо было знать; а теперь ей хотѣлось разспросить, узнать навѣрно, что принадлежитъ ей, и привести въ извѣстность свое богатство. Ей предстояла блистательная будущность, а между тѣмъ, несмотря на это, чувство одиночества убивало ее. Не было ли бы гораздо лучше, еслибъ ея мужъ остался живъ, обожалъ ее и позволялъ читать ему стихи? Но послѣ счета, присланнаго Гартеромъ и Бенджаминомъ, она стиховъ ему не читала.

Читатель будетъ имѣть мало дѣла съ этимъ временемъ и его можно поскорѣе попросить перешагнуть чрезъ годъ и даже два года, послѣдовавшіе за смертью бѣднаго сэр-Флоріана. Вопросъ о наслѣдствѣ, однако былъ очень серіозенъ и въ началѣ мая лэди Юстэсъ навѣстилъ дядя ея мужа, епископъ Юстэсъ изъ Бобсборо. Епископъ -- младшій братъ отца сэр-Флоріана -- былъ въ то время человѣкъ лѣтъ пятидесяти, очень дѣятельный и очень популярный -- и стоявшій въ свѣтѣ высоко, даже между епископами. Онъ намекнулъ своей племянницѣ, что ей слѣдовало бы въ предстоящій часъ испытанія не разставаться съ родными ея мужа, и наконецъ уговорилъ ее поселиться въ епископскомъ домѣ въ Бобсборо, когда кончится это событіе. Лэди Юстэсъ переѣхала въ епископскій домъ и въ надлежащій срокъ у ней родился сынъ. Джонъ Юстэсъ, сдѣлавшійся теперь дядей наслѣдника, пріѣхалъ и, съ откровеннымъ добродушіемъ объявилъ, что посвятитъ себя маленькой главѣ фамиліи. Онъ былъ сдѣланъ опекуномъ и управленіе огромными фамильными помѣстьями должно быть въ его рукахъ. Лиззи не читала ему стиховъ и онъ ее не любилъ, не любилъ ее и епископъ, а дамы въ семействѣ епископа терпѣть ее не могли и думали, что семейство декана -- деканъ въ Бобсборо былъ дядя Лиззи -- не очень любилъ Лиззи съ-тѣхъ-поръ какъ она возвысилась въ свѣтѣ и не нуждалась болѣе въ ихъ помощи. Но все-таки они были обязаны исполнять свой долгъ въ отношеніи ея, какъ вдовы покойнаго и настоящаго баронета. И они не находили большой причины жаловаться на поведеніе Лиззи въ то время. Въ дѣлѣ фамильнаго брилліантоваго ожерелья -- которое конечно не слѣдовало возить въ Неаполь и о которомъ ювелиръ сказалъ повѣренному, а повѣренный Джону Юстэсу, что конечно оно теперь не можетъ считаться собственностью вдовы -- епископъ очень совѣтывалъ ничего не говорить пока. Ошибку эту, если только тутъ есть ошибка, можно поправить во всякое время. И ничего въ то раннее время не было сказано о великолѣпномъ юстэсовскомъ ожерельѣ, которое впослѣдствіи сдѣлалось такъ знаменито.

Почему Лиззи всѣ Юстэсы вообще такъ не любили, объяснить трудно. Пока она жила въ епископскомъ домѣ, она была очень скромна -- можетъ быть, даже жеманна. Можетъ быть, имъ не нравилось рѣшительное намѣреніе, выраженное ею, прекратить всѣ сношенія съ ея теткой, лэди Линлитго -- потому что они знали, что лэди Линлитго все-таки была другомъ Лиззи Грейстокъ. Есть люди, которые могутъ быть благоразумны въ извѣстныхъ границахъ, но за чертою этихъ границъ дѣлаютъ большія сумасбродства. Лэди Юстэсъ покорилась родственникамъ епископа на этотъ періодъ своего нездоровья, но не могла умолчать о своихъ будущихъ намѣреніяхъ. Она также время отъ времени дѣлала мистрисъ Юстэсъ и даже ея дочери любопытный, тревожный вопросъ о своемъ имѣніи.

-- Ей смерть хочется взять въ руки свои деньги, сказала мистрисъ Юстэсъ епископу.

-- Она въ этомъ только похожа на всѣхъ людей вообще, сказалъ епископъ.

-- Будь она откровенна, я простила бы ей это, сказала мистрисъ Юстэсъ.

Никтоизъ нихъ не любилъ ее -- и она не любила ихъ.

Она оставалась въ епископскомъ домѣ шесть мѣсяцевъ и въ концѣ этого времени отправилась въ свое шотландское помѣстье. Мистрисъ Юстэсъ очень совѣтывала ей пригласить съ собою ея тетку, лэди Линлитго, но Лиззи очень твердо отказалась отъ этого. Она выносила лэди Линлитго въ тотъ годъ, который прошелъ между смертью ея отца и ея замужства; теперь она начинала надѣяться, что будетъ имѣть возможность наслаждаться благами, пріобрѣтенными ею, а присутствіе вдовствующей графини "карги" конечно не принадлежало къ числу этихъ благъ. Въ чемъ должны были состоять ея наслажденія, она еще не составила себѣ опредѣленнаго заключенія. Она любила брилліанты. Она любила возбуждать восторгъ. Она любила имѣть возможность обращаться надменно съ окружающими. Она любила хорошо покушать. Но были и другія вещи очень для нея драгоцѣнныя. Она любила музыку -- хотя можно было сомнѣваться, будетъ ли она играть или даже слушать игру одна. Она любила читать, особенно стихи -- хотя даже въ этомъ она была фальшива и жеманна, просматривала мелькомъ, притворялась, будто читала, врала и выставляла на видъ свое знаніе литературы, чтобы заслужить похвалы безъ всякаго для себя труда. Она мечтала о любви и находила наслажденіе строить воздушные замки, населяя ихъ друзьями и любовниками, которыхъ она дѣлала счастливыми съ самой чистосердечной благосклонностью. Она имѣла теоретическія понятія о жизни очень не дурныя -- но на практикѣ она достигла своей цѣли и спѣшила воспользоваться свободой, чтобы наслаждаться ими.

Въ епископскомъ дворцѣ очень тревожились относительно будущей жизни лэди Юстэсъ. Еслибъ не младенецъ-наслѣдникъ, разумѣется, родные не имѣли бы никакого права вмѣшиваться; но права этого младенца были такъ серіозны и важны, что не вмѣшиваться было почти невозможно. Мать, однако, выказывала маленькіе признаки, что она не намѣрена покоряться вмѣшательству, и причины собственно никакой не было, почему ей не быть свободной какъ воздухъ. Но неужели она дѣйствительно намѣревалась отправиться одна въ замокъ Портрэ -- то-есть, только съ малюткой и няньками? Это кончилось тѣмъ, что съ нею поѣхала ея старшая кузина, Элеопора Грейстокъ, которая была старше ея десятью годами. Не было женщины добрѣе Элеоноры Грейстокъ -- не было существа добродушнѣе и ласковѣе. Послѣ многихъ разсужденій въ домѣ декана и въ епископскомъ дворцѣ -- между этими духовными домами существовала большая дружба -- было сдѣлано предложеніе и данъ совѣтъ. Элеонора приняла мученичество съ условіемъ, что если совѣтъ будетъ принятъ, она должна остаться въ замкѣ Портрэ три мѣсяца. Послѣ продолжительныхъ разсужденій между лэди Юстэсъ и женою епископа предложеніе было принято и обѣ дамы отправились въ Шотландію.

Въ эти три мѣсяца вдова все выжидала время. О своихъ будущихъ планахъ жизни она не говорила ни слова своей компаньонкѣ. О своемъ-ребенкѣ она говорила очень мало. Она разговаривала о книгахъ -- выбирая такія книги, какихъ ея кузина не читала -- и пересыпала свой разговоръ итальянскими выраженіями, потому что ея кузина не знала этого языка. Вдова держала экипажъ и онѣ вмѣстѣ выѣзжали. Настоящихъ дружескихъ отношеній не было. Лиззи выжидала время и чрезъ три мѣсяца мисъ Грейстокъ съ радостью, но и по необходимости, вернулась въ Бобсоро.

-- Я не сдѣлала никакой пользы, сказала она матери: -- а мнѣ самой было очень неудобно.

-- Душа моя, сказала ей мать:-- мы спасли три мѣсяца изъ двухгодовой опасности. Когда пройдутъ два года послѣ смерти сэр-Флоріана, она опять выйдетъ замужъ.

Когда объ этомъ говорили, Лиззи вдовѣла почти годъ и осторожно выжидала. Она написала нѣсколько глупыхъ писемъ своему повѣренному о деньгахъ и имѣніи, говорила разныя глупыя вещи -- напримѣръ, Элеонорѣ Грейстокъ она сказала, что имѣніе Портрэ было ея собственностью и будто она могла дѣлать съ нимъ что хотѣла. Деньги, отказанныя ей мужемъ, въ это время были уже ей выплачены и она отдала ихъ на текущій счетъ банкиру. Доходъ съ шотландскаго помѣстья -- 4000 въ годъ -- безспорно принадлежалъ ей пожизненно. Фамильное брилліантовое ожерелье было въ ея рукахъ и она не отвѣчала на приписку въ письмѣ повѣреннаго, въ которомъ ей давался совѣтъ относительно этого ожерелья.

Въ концѣ второго года, когда она достигла двадцатидвухлѣтняго возраста и конца второго года своего вдовства, она все еще была лэди Юстэсъ, опровергнувъ такимъ образомъ предсказаніе, сдѣланное женою декана. Настала весна и у ней былъ въ Лондонѣ свой собственный домъ. Она открыто разошлась съ лэди Линлитго. Она не принимала, хотя открыто и не отвергала всякія братскія предложенія Джона Юстэса. Она не приняла вторичнаго приглашенія, и для себя, и для сына въ епископскій дворецъ. Она положительно объявляла о своемъ намѣреніи оставить у себя брилліанты. Она говорила, что ея покойный мужъ эти брилліанты ей подарилъ. Такъ какъ они цѣнились въ 10,000 ф. с. и дѣйствительно были брилліанты фамильные, всѣ, прикосновенные къ этому дѣлу, чувствовали, что оно очень важно. Она находилась въ тягостномъ невѣдѣніи, которое сдѣлалось серіозно отъ ея одинокаго положенія. Она научилась писать чеки, но о дѣлахъ не имѣла никакого правильнаго понятія. Она умѣла только тратить деньги, копить ихъ или выгодно помѣщать. Хотя она была умна, хитра и жадна, она не имѣла никакого понятія о томъ, что могутъ или чего не могутъ сдѣлать ея деньги, и не было у ней ни одного вѣрнаго человѣка, который могъ бы сказать ей это. У ней былъ молодой кузенъ адвокатъ -- сынъ декана, котораго она можетъ быть любила нѣсколько болѣе всѣхъ другихъ своихъ родственниковъ -- но она не принимала совѣтовъ даже отъ своего друга адвоката. Она не хотѣла вести свои дѣла съ старымъ фамильнымъ повѣреннымъ Юстэсовъ -- тѣмъ самымъ, который теперь формально требовалъ возвращенія брилліантовъ -- но выбрала себѣ другихъ повѣренныхъ. Господа Маубрэ и Монусъ были такого мнѣнія, что такъ-какъ брилліанты подарены ей мужемъ безъ всякихъ условій о возвращеніи, то никто не могъ требовать ихъ обратно. О томъ, какимъ образомъ брилліанты были отданы ей, никто не зналъ болѣе того, что говорила она сама.

Но когда она завелась своимъ домомъ въ Лондонѣ -- скромнымъ домикомъ въ улицѣ Маунтъ, близъ парка -- равно чрезъ два года послѣ смерти ея мужа, у ней былъ большой кругъ знакомыхъ. Юстэсы, Грейстоки и даже Линлитго не совсѣмъ отвернулись отъ нея. Правда, графиня выражалась очень ядовито, на что она имѣла причины, но вѣдь графиня была извѣстна своею ядовитостью. Деканъ и его семья все еще заботились о томъ, чтобъ уговорить Лиззи жить скромно, и хотя они боялись многаго, но думали, что для открытыхъ жалобъ причины не было. Юстэсы были снисходительны и всегда надѣялись лучшаго.

-- Къ чорту ожерелье! сказалъ Джонъ Юстэсъ, и къ несчастью епископъ слышалъ, какъ онъ это говорилъ.

-- Джонъ, сказалъ прелатъ:-- что ни случилось бы съ этой бездѣлушкой, вы могли бы выразить ваше мнѣніе болѣе разумнымъ языкомъ.

-- Я прошу извиненія у вашего преосвященства, сказалъ Джонъ:-- я только хотѣлъ сказать, что намъ не слѣдуетъ тревожиться изъ-за какихъ-нибудь каменьевъ.

Но фамильный повѣренный, Кэмпердаунъ, совсѣмъ не такъ смотрѣлъ на это. Всѣ вообще думали, что молодая вдова открыла свою кампанію гораздо благоразумнѣе, чѣмъ можно было ожидать.

Теперь, такъ-какъ много было сказано о характерѣ, состояніи и особенныхъ обстоятельствахъ Лиззи Грейстокъ, которая сдѣлалась лэди Юстэсъ новобрачной и лэди Юстэсъ вдовой, и матерью все въ-теченіе одного года, то слѣдуетъ описать ея наружность и привычки, каковы были онѣ въ тотъ періодъ, съ котораго нашъ разсказъ будетъ имѣть начало. Вопервыхъ, надо сказать, что она была очень хорошенькая -- гораздо лучше чѣмъ въ то время, когда она очаровала сэр-Флоріана. Она была не высока, но казалась выше чѣмъ на самомъ дѣлѣ, потому что фигура ея была чрезвычайно симетрична. Ея ноги и руки могли быть взяты за образецъ скульпторомъ. Станъ ея былъ гибкій, легкій, стройный, тонкій. Если въ немъ былъ какой-нибудь недостатокъ -- то этотъ недостатокъ состоялъ въ слишкомъ большомъ движеніи. Были люди, говорившіе, что она почти походила на змѣю въ своихъ быстрыхъ изгибахъ и почти въ слишкомъ свободныхъ движеніяхъ тѣла, потому что она была очень жива и выражала свои мысли движеніями членовъ. Она непремѣнно сдѣлала бы себѣ карьеру какъ актриса, еслибъ судьба заставила ее зарабатывать себѣ пропитаніе такимъ образомъ. И голосъ ея шелъ бы къ сценѣ. Онъ былъ силенъ, когда она вызывала его силу, но въ тоже время гибокъ и способенъ выказывать большое чувство. Она могла довести его до шепота, отъ котораго сердце ваше растаяло бы отъ нѣжности, какъ растаяло сердце сэр-Флоріана, когда она сидѣла возлѣ него и читала стихи; а потомъ она могла возвышать его до тона негодованія и гнѣва, какъ лэди Макбетъ, когда мужъ осмѣливался упрекать ее. И слухъ ея былъ совершенно вѣренъ, когда она модулировала эти тоны. Она знала -- должно быть, по инстинкту, потому что ея свѣдѣнія въ подобныхъ вещахъ были ничтожны -- какъ употреблять свой голосъ, такъ чтобъ нѣжность и гнѣвъ не были выражены некстати. Нѣкоторые стихи она могла читать -- стихи не очень хорошіе сами по себѣ -- такъ-что привела бы васъ въ восторгъ, и смотрѣла на васъ такимъ образомъ въ это время, что вы не посмѣли бы ни отвести глазъ, ни отвѣчать на ея взглядъ. Сэр Флоріанъ не умѣлъ сдѣлать ни того, ни другого и поэтому схватилъ ее въ свои объятія. Лицо ея было овально -- нѣсколько длиннѣе овальнаго -- съ весьма легкимъ румянцемъ, а можетъ быть и вовсе безъ него. Между тѣмъ оттѣнки ея физіономіи постоянно измѣнялись, переходя отъ самой мягкой и прозрачной бѣлизны къ самымъ богатымъ, мягкимъ тѣнямъ смуглаго цвѣта. Только когда она выказывала гнѣвъ -- она была почти неспособна къ настоящему гнѣву -- удавалось ей вызвать тонкую струю румянца изъ ея сердца, чтобъ показать, что въ ея жилахъ течетъ кровь. Волосы ея почти черные -- но въ сущности гораздо нѣжнѣе и блестящее чѣмъ бываютъ настоящіе черные волоса -- она носила тугой косой вокругъ ея великолѣпнаго лба, съ однимъ длиннымъ локономъ съ каждой стороны плечъ. Форма ея головы была такъ хороша, что она могла осмѣливаться не носить шиньона или какихъ бы то ни было принадлежностей изъ парикмахерской. Поэтому она очень колко отзывалась о головномъ уборѣ другихъ женщинъ. Подбородокъ ея былъ въ совершенствѣ округленъ, не очень длиненъ -- какъ бываетъ у многихъ подобныхъ лицъ, въ которыхъ такая длина совершенно портитъ симетрію физіономіи. Но въ немъ недоставало ямочки и, слѣдовательно, женской нѣжности. Ротъ ея можетъ быть былъ слишкомъ малъ или по-крайней-мѣрѣ губы слишкомъ тонки. Въ губахъ былъ недостатокъ того выраженія горячей правдивости, которая часто выражается на полныхъ губахъ. Зубы ея были безъ малѣйшаго недостатка, ровные, маленькіе, бѣлые и деликатные; но можетъ быть они показывались слишкомъ часто. Носъ ея былъ маленькій, но многимъ казался лучшею чертою въ ея лицѣ, такъ изящна была его форма, такъ краснорѣчиво и граціозно легкое дрожаніе прозрачныхъ ноздрей. Глаза, въ которыхъ по ея мнѣнію заключался весь блескъ ея красоты, были свѣтлоголубые, блестящіе, какъ лазуревая вода. Глаза эти были длинные, большіе -- по очень опасные. Для тѣхъ, кто умѣлъ читать въ лицѣ, въ нихъ ясно была написана опасность. Бѣдный сэр-Флоріанъ читать въ лицѣ не умѣлъ. Но очарованіе ея лица заключалось не въ глазахъ. Это чувствовали даже тѣ, которые бѣгло не могли читать книги. Они были слишкомъ выразительны, слишкомъ громко требовали вниманія и въ нихъ недоставало нѣжности. Какъ мало есть женщинъ, какъ можетъ быть мало есть мужчинъ, знающихъ, что самые нѣжные, самые мягкіе, самые кроткіе, самые правдивые глаза, какіе могутъ быть у женщинъ, всегда бываютъ зеленаго цвѣта! Глаза Лиззи не были нѣжны -- не были они и правдивы. Но надъ ними были проведены самыя чудныя тонкія брови, какія природа когда-либо рисовала на лицѣ женщинъ.

Мы сказали, что она была умна. Мы должны прибавить, что она дѣйствительно училась много. Она говорила по-французски, понимала по-итальянски, читала по-нѣмецки. Она хорошо играла на арфѣ и порядочно на фортепіано. Она пѣла по-крайней-мѣрѣ со вкусомъ и не фальшиво. О вещахъ, которымъ она научилась посредствомъ чтенія, она знала много, потому что дѣйствительно трудилась прилежно. Она знала много стиховъ наизусть и могла говорить ихъ. Она не забывала ничего, прислушивалась ко всему, понимала быстро и желала блистать не только какъ красавица, но и какъ умница. Въ то время были люди, находившіе ее самой умной, самой красивой женщиной въ Англіи. Изъ всѣхъ независимыхъ молодыхъ женщинъ она, можетъ быть, была самая богатая.