Бриллианты Юстэсов

Глава LIII. ЛИЗЗИ НА ОДРѢ БОЛѢЗНИ.

Когда прошло три дня послѣ того, какъ совершено было воровство въ Гертфордской улицѣ, и во всемъ городѣ шли толки о случившихся событіяхъ тогда Лиззи не на шутку уже расхворалась. Она дала слово уѣхать въ Шотландію, покоряясь совѣту своего кузена Фрэнка, и въ минуту обѣщанія готова была немедленно перенестись въ Портрэ, еслибъ это было возможно, чтобъ только избавиться отъ визитовъ полиціи и власти законниковъ и судей; но когда надъ ея головою проносились часы и присутствіе духа снова возвратилось ей, тогда она вспомнила, что вѣдь и въ замкѣ Портрэ ей не избѣжать опасности, съ тою разницею, что заключившись въ его четырехъ стѣнахъ, она сама лишитъ себя вспомогательныхъ средствъ для осуществленія своихъ плановъ. Лордъ Джордъ въ Лондонѣ, Фрэнкъ Грейстокъ въ Лондонѣ и лордъ Фонъ въ Лондонѣ. Теперь болѣе нежели когда-нибудь ей необходимо найти мужа изъ числа этихъ трехъ, мужа, который оставался бы ея мужемъ, даже въ ту пору, когда всему міру откроется истина относительно карлейльской исторіи. Да и что же это въ-самомъ-дѣлѣ, вѣдь она ничего не украла. Такъ она старалась утѣшать себя, повторяя себѣ это неоднократно. Вѣдь она ничего не украла и все еще надѣялась, что если найдется сильная рука, на которую можно ей опереться, такъ можетъ быть удастся ей избѣжать наказанія за ложныя присяги, которыя она произносила. Мужъ увезетъ ее за-границу и вся эта исторія мало-по-малу забудется. Еслибъ ей удалось выйти за лорда Джорджа, разумѣется, онъ тотчасъ увезетъ ее за-границу и не предстоитъ никакой необходимости спѣшить возвращеніемъ. Они будутъ скитаться по островамъ подъ дивнымъ южнымъ небомъ, и мечты ея юности наконецъ осуществятся. Ея доходы съ помѣстья все же останутся ея собственностью. Никто не осмѣлится пальцемъ дотронуться до нихъ. Такъ по-крайней-мѣрѣ она думала, хотя и нѣсколько озабоченная недостаткомъ увѣренности въ этомъ отношеніи. Если она немедленно уѣдетъ въ Шотландію, то ей надо сейчасъ же и совершенно отказаться отъ веденія этого дѣла. Пускай бы Фрэнкъ далъ ей слово жениться на ней чрезъ три, четыре мѣсяца или даже чрезъ полгода; въ такомъ случаѣ она немедленно уѣхала бы въ Шотландію. Къ Фрэнку она питала болѣе довѣрія, чѣмъ даже къ лорду Джорджу. Что касается любви -- такъ она иной разъ сама себя увѣряла, что она страстно влюблена; но пока сама еще не могла рѣшить въ кого именно. Лордъ Джорджъ безъ всякаго сомнѣнія лучшій представитель того совершенства-корсара, какимъ рисовался онъ въ ея мечтахъ; но относительно практической жизни она любила кузена Фрэнка даже болѣе чѣмъ кого-либо изъ смертныхъ. Но по правдѣ сказать, въ настоящемъ своемъ положеніи и но собственному ея сознанію, она едвали имѣла право выбирать. Лордъ Фрнъ далъ слово на ней жениться, и на него, какъ на мужа, она все еще имѣла свои права, какъ ей казалось по ея понятіямъ. До настоящей минуты она ни въ чемъ еще не была уличена, что могло бы оправдать нарушеніе даннаго имъ слова.

Конечно, въ пылу увлеченія она увѣряла своего кузена Фрэнка, что ни за какія блага въ мірѣ не согласится теперь быть женою лорда Фона; и въ минуту этихъ завѣреній она говорила искренно, насколько это было въ ея характерѣ. Но съ-тѣхъ-поръ обстоятельства сильно измѣнились. Она не питала большой надежды, чтобъ лордомъ Фономъ можно завладѣть, хотя имѣла поводъ предположить, прежде чѣмъ совершилось послѣднее воровство, что лордъ Фонъ, не считаетъ себя совсѣмъ безопаснымъ. При такихъ обстоятельствахъ, она совсѣмъ не желала покинуть Лондонъ, какъ обѣщала своему кузену, и кажется, не очень огорчалась, что несомнѣнная болѣзнь давала ей предлогъ отказаться отъ поѣздки.

И она не на шутку расхворалась. Правда, ея мысль опять работала надъ планами, ею создаваемыми, не безъ надежды благополучно выкарабкаться изъ бѣды; однако она не вдругъ могла оправиться отъ непритворнаго физическаго изнеможенія, которому невольно подчинилась, когда, по возвращеніи изъ театра, узнала о случившейся покражѣ. Были минуты, когда ей казалось, что сердце ея готово разорваться, и тогда она готова была во всемъ признаться Лучиндѣ Ронокъ, еслибъ только отъ страха она не потеряла способности говорить. Когда мистрисъ Карбункль входила по лѣстницѣ съ полицейскимъ, слѣдовавшимъ по ея пятамъ, Лиззи охотно продала бы всѣ свои надежды, замокъ Портрэ, жениховъ, брилліантовое ожерелье, свои доходы, красоту, за малѣйшую увѣренность въ самой скромной безопасности. Съ быстрымъ соображеніемъ, которое было ей присущимъ, она тотчасъ смекнула даже среди своихъ страданій, что воры, укравшіе ея ожерелье, могли скорѣе способствовать къ сохраненію ея тайны, чѣмъ къ непосредственному ея раскрытію. Ни Кэмпердаунъ, ни Бёнфитъ тутъ ни въ чемъ не причастны. Вѣроятно, ея тайна была открыта ея горничною Пэшенсъ Крабстикъ и потому брилліанты пропали. Но деньги тоже были украдены и нѣтъ никакой необходимости разглашать по цѣлому міру, что брилліанты были вмѣстѣ съ ними. Но лордъ Джорджъ зналъ. И тутъ-то ясно предсталъ предъ нею вопросъ: не вслѣдствіе ли ея довѣрія къ лорду Джорджу пропали ея брилліанты? Немудрено, что среди всѣхъ этихъ бѣдъ Лиззи не на шутку заболѣла.

Она томилась желаніемъ видѣть лорда Джорджа, но если вѣрить словамъ мистрисъ Карбункль, лордъ Джорджъ отказывался посѣтить ее. Лиззи не вѣрила мистрисъ Карбункль и, слѣдовательно, находилась во мракѣ неизвѣстности относительно своего корсара. Такъ-какъ она могла имѣть съ нимъ сообщеніе только посредствомъ мистрисъ Карбункль, то и не мудрено, что ему натолковали, будто она не можетъ принять его. Конечно и затрудненій было довольно. Что кузенъ Фрэнкъ приходитъ навѣщать ее больную, лежащую въ постелѣ -- это дѣло очень понятное: именно съ кузеномъ Фрэнкомъ она должна совѣщаться на счетъ настоящихъ ужасныхъ хлопотъ. Тутъ и задумываться ей не для чего было; свѣженькій ночной чепчикъ, да тоненькій носовой платочекъ, обшитый кружевомъ -- и дѣло съ концомъ; развѣ еще прикрыть плечи чѣмъ-нибудь пощеголеватѣе, на случай, еслибъ пришлось привстать съ постели. Онъ могъ проводить большую часть дня въ ея спальнѣ, только бы свободнаго времени у него хватало. Но корсаръ не кузенъ и даже не признанный женихъ. Было затруднительно даже придумать причину ея желанію видѣться съ нимъ, чтобъ заявить это желаніе мистрисъ Карбункль, и единственная причина, на которую она сослалась, тотчасъ представлена была ей какъ именно та, почему онъ не хочетъ посѣщать ее. Она сказала, что желала бы видѣть его, потому что онъ такъ много замѣшанъ въ дѣлѣ этого ужаснаго воровства, а мистрисъ Карбункль на это тутъ же объявила ей, что лордъ Джорджъ не находитъ возможнымъ прійти къ ней именно потому, что имя его такъ часто упоминалось въ связи съ этими брилліантами.

-- Видите ли, моя душечка, сказала мистрисъ Карбункль:-- у него нѣтъ ни одной основательной причины посѣщать васъ больную, лежащую въ постелѣ. Еслибъ ваши отношенія были иныя, какъ я нѣкогда полагала, что будетъ...

Въ голосѣ мистрисъ Карбункль зазвучало нѣчто оскорбительное для уха Лиззи -- нѣчто дававшее подразумѣвать, что всѣмъ надеждамъ конецъ.

-- Очень понятно, что я томлюсь желаніемъ узнать, что онъ думаетъ, сказала Лиззи жалобно:-- его мнѣніемъ я дорожу болѣе, чѣмъ мнѣніемъ всѣхъ на свѣтѣ. А что его имя замѣшано въ это дѣло, такъ вѣдь это только въ шутку.

-- Могу васъ увѣрить, возразила мистрисъ Карбункль:-- что для него это было совсѣмъ не шутка.

Лиззи не смѣла настаивать на своемъ желаніи. Конечно, она болѣе знала въ этомъ дѣлѣ, чѣмъ мистрисъ Карбункль. Тайна хранилась въ ея душѣ -- тайна полночнаго воровства въ Карлейлѣ, которую она открыла лорду Джорджу. О кражѣ въ Лондонѣ она ничего не знала, кромѣ того, что оно совершилось съ помощью коварной Пэшенсъ Крабстикъ. Не имѣлъ-ли лордъ Джорджъ болѣе свѣдѣній относительно этого дѣла, чѣмъ она сама? А если такъ, не оттого ли онъ уклонялся отъ свиданія съ нею?

-- Видите ли, моя душечка, убѣждала ее мистрисъ Карбункль:-- очень странно покажется, что человѣкъ, неимѣющій особенныхъ отношеній къ женщинѣ, навѣщаетъ ее въ спальнѣ.

Лиззи сдѣлала движеніе нетерпѣнья, не скрывшееся подъ одѣяломъ. Такая причина была совсѣмъ ничтожна для нея; она понимала, что и для самой мистрисъ Карбункль она была не менѣе того ничтожна. Какая важность заключалась въ томъ, чтобъ у нея въ спальнѣ былъ одинъ мужчина или другой? Она могла пригласить къ себѣ хоть дюжину докторовъ, лишь стало бы на то охоты, а въ такомъ случаѣ зачѣмъ же ей нельзя принять этого одного человѣка, врачебная сила котораго дѣйствовала бы на нее гораздо цѣлебнѣе?

-- Притомъ же вы желали бы видѣться съ нимъ наединѣ, продолжала мистрисъ Карбункль:-- а разумѣется, это будетъ извѣстно полиціи. Тутъ совсѣмъ ничего нѣтъ удивительнаго, что онъ уклоняется отъ свиданія.

Положеніе, въ которомъ находилась Лиззи, не допускало много возраженій, и свое несогласіе со взглядомъ мистрисъ Карбункль она заявляла дурнымъ расположеніемъ духа и жалобнымъ видомъ.

Фрэнкъ Грейстокъ навѣщалъ ее съ удивительнымъ постоянствомъ, почти ежедневно; отъ него она узнавала о воровствѣ все, что доходило до его свѣдѣнія. Прошло три дня, прошло шесть дней, прошло наконецъ и десять дней, и никто еще не былъ арестованъ. Полиція, по словамъ Фрэнка, не дремала, но дѣйствовала втайнѣ; она или не хотѣла, или не могла ничего сказать. Для него конечно воровство въ Карлейлѣ и совершенное въ Гертфордской улицѣ не имѣли никакой связи. Многіе думали, что воры Гертфордской улицы и воры карлейльскіе не только одни и тѣже, но и даже гнались за одною и тою же добычею, и что наконецъ при вторичномъ нападеніи имѣли успѣхъ. Но Фрэнкъ держался другого мнѣнія. Онъ ни разу и ни на одну минуту не усомнился, что брилліанты были украдены въ Карлейлѣ, и второе воровство объяснялъ предположеніемъ, что успѣхъ перваго поддалъ духу Пэшенсъ Крабстикъ. Желѣзный сундучокъ, безъ сомнѣнія, былъ похищенъ при ея содѣйствіи, и вторичное воровство было уже слѣдствіемъ ея близкихъ сношеній съ ворами, съ которыми она тогда сошлась. Потеря Лиззи при второмъ случаѣ оцѣнялась только фунтами. Таковы были предположенія и догадки Фрэнка Грейстока и, конечно, его теорія была очень утѣшительна для Лиззи.

-- Всѣ думаютъ, что брилліанты попали уже въ Парижъ, сказалъ онъ ей однажды.

-- Ахъ, еслибъ вы только знали, какъ мало я о нихъ забочусь! Мнѣ кажется, что я совсѣмъ забыла о нихъ среди всѣхъ этихъ заботъ и огорченій.

-- Но Кэмпердаунъ-то сильно заботится о нихъ. Я слышалъ, будто онъ говорилъ, что заставитъ васъ поплатиться за нихъ изъ вашего вдовьяго имущества.

-- Разумѣется, это было бы ужасно, сказала Лиззи, которая при этомъ утѣшалась уже мыслью, что все это дѣло воровства можетъ остаться какъ-нибудь въ секретѣ, такъ что она избѣжитъ другого наказанія кромѣ денежной уплаты.

-- Но я увѣренъ, что онъ этого не можетъ сдѣлать, и даже полагаю, что онъ самъ не рѣшится на подобную попытку. Джонъ Юстэсъ не допуститъ до этого. Вѣдь это было бы настоящимъ преслѣдованіемъ.

-- Кэмпердаунъ всегда преслѣдовалъ меня.

-- Я понимаю, что для него очень непріятна потеря такихъ брилліантовъ. Кажется вы, Лиззи, никогда не соображали настоящей цѣнности этого ожерелья.

-- И мнѣ тоже кажется, Фрэнкъ. Что бы тамъ ни было, а ожерелье все-таки остается болѣе ничѣмъ какъ ожерельемъ. Я совсѣмъ не дорожила имъ, но для меня невыносима была мысль, что какой-нибудь Кэмпердаунъ смѣетъ предписывать мнѣ законы. Скажите вы только слово, и я съ радостью отказалась бы отъ него въ ту же минуту.

Фрэнкъ, соображая, что она лежитъ больная, не хотѣлъ противорѣчить ей напоминаніемъ, что напротивъ именно онъ настойчиво, и даже очень настойчиво, совѣтовалъ ей возвратить брилліанты, не смотря на то, что считалъ несправедливымъ притязанія ея противниковъ.

-- Вѣдь я часто говорила вамъ, продолжала Лиззи:-- что мнѣ приходило искушеніе забросить ихъ въ волны морскія. Я говорила искренно. Я предлагала вамъ принять ихъ отъ меня въ подарокъ, и какъ была бы рада, еслибъ вы тогда же развязали меня съ ними!

-- Но вѣдь это было невозможно.

-- Я знаю -- невозможно съ вашей стороны, но съ моей стороны было бы такъ отрадно! Какую пользу они мнѣ приносили? Только два раза я надѣвала ихъ, и то потому только, что этотъ господинъ -- она подразумѣвала лорда Фона -- осмѣлился оспаривать мои права на владѣніе брилліантами. А до того времени я даже не взглянула на нихъ. Неужели вы думаете, что наряжаться въ нихъ или смотрѣть на нихъ доставляло мнѣ какую-нибудь радость? Никогда! Они были истинною напастью для меня. На меня нападали и потому защитить и сохранить свою собственность я считала дѣломъ чести. Но я рада, что они пропали -- истинно рада.

Все это было очень хорошо и не осталось безъ дѣйствія на Фрэнка. Трудно было бы требовать отъ женщины въ такомъ положеніи жертвы, угнетаемой преслѣдованіями, и при такихъ душевныхъ страданіяхъ, чтобъ каждое слово, произнесенное ею, было суровой истиною. Лиззи въ свѣженькомъ ночномъ чепчикѣ, съ носовымъ платкомъ, обшитымъ кружевомъ, блѣдная и съ глазами сверкающими отъ слезъ, была поистинѣ очень мила.

-- Помнится мнѣ, что кто-то подарилъ кому-то какую-то одежду, которая сожгла его, когда онъ надѣлъ ее на себя; -- кажется, какая-то женщина послала эту одежду какому-то человѣку, потому что пламенно любила его.

-- Вы говорите объ одеждѣ, которую Деянира послала Геркулесу? Да, Геркулесъ порядкомъ пообгорѣлъ отъ нея.

-- Вотъ такъ и ожерелье, которое подарилъ мнѣ мужъ въ знакъ своей пламенной любви, тоже страшно обожгло меня. Оно почти сгубило меня. Это все-равно, что бѣлый слонъ, котораго восточный монархъ даритъ своему подданному, когда хочетъ его разорить. Разница только въ томъ, что бѣдный Флоріанъ никакъ не желалъ погубить меня. Онъ сдѣлалъ мнѣ этотъ подарокъ въ знакъ любви. А вы, Фрэнкъ, если эти люди заведутъ со мною процесъ, не откажитесь защищать меня?

-- Процеса не будетъ. Вашъ деверь не допустить до этого.

-- А хотѣлось бы мнѣ знать, кому именно достались эти брилліанты. Вѣдь они такой дорогой цѣны! Только подумайте, десять тысячъ фунтовъ пропало безслѣдно -- за-даромъ!

Предметъ разговора былъ нѣсколько опасенъ, но столько имѣлъ волшебной силы, что она отрѣшиться отъ него не могла.

-- Какой-нибудь безчестный продавецъ брилліантовъ выручитъ за нихъ настоящую цѣну -- разумѣется, чрезъ нѣсколько лѣтъ. Драгоцѣнныя вещи могли бы служить сильнымъ искушеніемъ, еслибы только въ рукахъ вора онѣ не становились почти безъ всякой цѣны по случаю крайне труднаго сбыта украденныхъ драгоцѣнностей. Положимъ, что я взялъ бы ваше ожерелье.

-- Ахъ! Фрэнкъ, какъ бы я желала, чтобъ оно у васъ очутилось!

-- Мнѣ некуда было бы съ нимъ дѣваться. Три суверена или даже десять шиллинговъ были бы мнѣ полезнѣе. Самое обладаніе такими драгоцѣнностями составляетъ такое бремя, какого я не въ силахъ былъ бы вынести. Одна мысль, что я укралъ эту вещь и что мой поступокъ можетъ обнаружиться, довела бы меня до помѣшательства. Благодаря собственному малодушію я вынужденъ былъ бы повѣрить свою тайну кому другому. Ну, а тогда я никакъ не могъ бы сомкнуть глазъ изъ страха, что мои повѣренный измѣнитъ мнѣ.

Какъ живо она это прочувствовала! Какъ это вѣроятно, что лордъ Джорджъ измѣнитъ ей. Какъ вѣрно описаніе Фрэнка, что бремя тайны такъ тяжело, что одному не вынести этой тяжести!

-- Не много надо размышленія, продолжалъ Фрэнкъ:-- чтобы вскорѣ убѣдиться, что грубое и явное воровство есть нелѣпое и глупое ремесло, и потому попадаетъ въ руки людей недовольно образованныхъ для высшихъ продѣлокъ нечестности. Прокрасться ночью въ банкъ и украсть немногое, оставшееся въ ящикахъ, или даже захватить пригоршню ассигнацій съ вѣроятностью, что пока вы лѣзете изъ трубы или другого какого отверзтія, полицейскій не спускаетъ съ васъ глазъ -- это дѣло топорное и глупое; но прохаживаться посреди улыбокъ и поклоновъ между директорами, вынимать изъ кассы капиталы въ тысячи и десятки тысячъ фунтовъ, которыхъ никогда не вкладывалъ и которыхъ никогда не можешь уплатить, и которые, когда все дѣло сдѣлано, вы только позаимствовали -- вотъ это великій подвигъ.

-- Неужели вы такъ думаете не вшутку?

-- Мужество, находчивость, самоувѣренность, необходимыя дли подобныхъ подвиговъ, дѣйствительно достойны удивленія. Притомъ же, есть какая-то раболѣпная, почти презрительная мелочность въ честности, которая почти не дозволяетъ ей обнаруживать себя. Истинно-честный человѣкъ никогда не промолвитъ ни одного словечка предъ тѣми, кто ничего не знаетъ о его честности, того словечка, которое могло бы заявить или намекнуть имъ, каковъ онъ. Онъ станетъ уже одною ногою въ могилѣ, прежде чѣмъ сосѣди узнаютъ, что у него есть такая именно вещь, за которую они съ радостью заплатили бы большія деньги, еслибь только могли знать, что у него это есть. Нечестный же человѣкъ почти сомнѣвается, точно ли въ немъ безчестна его нечестность, до какихъ бы размѣровъ онъ ни простиралъ ее. Честный же человѣкъ почти сомнѣвается, честна ли его честность, если она не сохраняется втайнѣ. Положимъ, что два человѣка будутъ искать одного и того же мѣста, и что судьи, выбирающіе ихъ, не будутъ имѣть другихъ руководителей, кромѣ собственныхъ словъ и взглядовъ двухъ соперниковъ, и кто же можетъ усомниться въ томъ, что именно нечестный будетъ избранъ преимущественно предъ честнымъ? Честный человѣкъ осматривается вокругъ себя, повѣся голову, какъ бы сознавая, что ему не повѣрятъ, пока его честность не будетъ доказана. Безчестный высоко задираетъ голову и такіе высокомѣрные взгляды бросаетъ вокругъ себя, какъ будто громогласно заявляетъ, что нѣтъ никакой надобности собирать свѣдѣнія о его личности.

-- О Фрэнкъ, какимъ вы стали философомъ!

-- Не мудрено; раздумье о вашихъ брилліантахъ навело меня на философію. Когда же вы отправляетесь въ Шотландію?

-- У меня силъ не хватитъ для такого далекаго путешествія. Да и холоду я страхъ боюсь.

-- Ну, на берегу-то морскомъ холодовъ большихъ нечего бояться. Сказать по правдѣ, Лиззи, мнѣ очень бы хотѣлось, чтобъ вы убрались изъ этого дома. Я ничего не хочу сказать противъ мистрисъ Карбункль, но послѣ всего, что тутъ произошло, гораздо было бы лучше вамъ уѣхать отсюда. Въ свѣтѣ начинаютъ сплетничать на счетъ васъ и лорда Джорджа?

-- Да чѣмъ же я могу этому помѣшать?

-- Надо уѣхать отсюда.-- то-есть, въ случаѣ если несправедливы толки. Но я не желаю напрашиваться на ваши тайны.

-- У меня нѣтъ тайнъ отъ васъ.

-- Если несправедливы увѣренія, что вы дали слово быть женою лорда Джорджа Карутерса.

-- Это несправедливо.

-- Такъ не потому ли вы желаете оставаться здѣсь, что это можетъ произойти? Извините, Лиззи, что я вынужденъ дѣлать вамъ нескромные вопросы, но иначе я не могу совѣтовать вамъ.

-- Разумѣется, ваши вопросы очень нескромны.

-- Я немедленно прекращу ихъ, если вамъ это непріятно.

-- Фрэнкъ! вы поступаете со мною вѣроломно.

Произнося эти слова, она привстала съ постели и сѣла, устремивъ на него глаза и вытянувъ свои тонкія руки по одѣялу.

-- Вы знаете, Фрэнкъ, что я не могу желать помолвки ни съ нимъ и ни съ кѣмъ другимъ. Вы лучше знаете, чѣмъ даже я сама, въ какомъ состояніи находится мое сердце. Во всякомъ случаѣ, въ отношеніи васъ, у меня нѣтъ ни малѣйшаго лицемѣрія. Все было вамъ высказано -- не буду говорить, какъ это дорого мнѣ стоило. Честной женщинѣ, я боюсь, приходится еще хуже, чѣмъ честному человѣку, о которомъ вы только что толковали. По вашему мнѣнію, если не ошибаюсь, честнаго человѣка, хотя бы и при концѣ жизни, а все-же оцѣнятъ, но честная женщина до самаго смертнаго часа должна нести наказаніе за свою честность. Въ женщинѣ свѣтъ никогда не прощаетъ ее.

Онъ молча сидѣлъ все время, пока она говорила, но почти безсознательно протянулъ лѣвую руку и взялъ ея правую руку. Нѣсколько секундъ она допускала это положеніе и лежала смирно, пока ихъ руки были крѣпко сжаты, но вдругъ она съ содроганіемъ выдернула свою руку и какъ бы съ ужасомъ оттолкнулась отъ его прикосновенія.

-- Какъ вы смѣете жать мнѣ руку, когда знаете, что такое пожатіе есть коварство и проклятіе съ вашей стороны?

-- Ну ужъ и проклятіе, Лиззи!

-- Да, проклятіе. Говорю прямо; не подбирать же мнѣ словъ для васъ. Подобное пожатіе, происходя отъ васъ, что оно означаетъ?

-- Любовь.

-- Да -- но какого рода любовь? У васъ достаетъ духа подобными залогами питать мою любовь, тогда какъ вы сами знаете, что не намѣрены платить мнѣ взаимностью! О, Фрэнкъ! отдайте мнѣ сердце мое назадъ! Забыли ли вы, что обѣщали мнѣ, когда мы сидѣли съ вами на скалахъ Портрэ?

Невыразимо трудно для мужчины отказываться отъ предложенія женской любви. Пожалуй скажутъ, что отказъ въ подобномъ случаѣ со стороны мужчины вполнѣ естественъ; что сердце, такимъ образомъ предлагаемое, лишается своей цѣны; что женщина, способная такъ поступать, сама себя лишаетъ привилегій, принадлежащихъ ей какъ женщинѣ; что суровое порицаніе и даже нескрытое презрѣніе оправдываются такими поступками, -- и что самая ослѣпительная красота, самое волшебное очарованіе женственности совершенно теряютъ свою прелесть, когда открыто предлагаются, какъ на рынкѣ. Нѣтъ сомнѣнья, что такова наша теорія въ любви и сватовствѣ. Но на дѣлѣ, даже и тогда, какъ самая ясная теорія руководитъ нами, столько зависитъ отъ случайныхъ обстоятельствъ и условныхъ результатовъ, что всякая теорія часто распадается въ пухъ и прахъ. Не могъ же Фрэнкъ презирать эту женщину, не могъ онъ и суровымъ быть къ ней, не могъ онъ принудить себя объявить ей прямо и смѣло, что въ отношеніи любви онъ ничего не можетъ сказать ей. Онъ придумывалъ для нея оправданія и увѣрялъ себя, что особенныя обстоятельства ея положенія извиняютъ ея неженственное поведеніе, хотя ему самому трудно было бы опредѣлить, какого рода именно эти обстоятельства. Она богата, прекрасна, умна -- и это все льстило его самолюбію. Однако онъ зналъ, что жениться на ней ему нельзя -- онъ зналъ также и то, что хотя она ему очень нравится, однако не возбуждаетъ въ немъ любви.

-- Лиззи, сказалъ онъ: -- мнѣ кажется, что вы не понимаете моего положенія.

-- Очень понимаю. Эта дѣвчонка обморочила васъ и выманила обѣщаніе.

-- Еслибъ и такъ, не захотите же вы заставлять меня нарушить данное слово.

-- Напротивъ, захочу, если только вы находите, что вамъ она неподходящая жена. Неужели такой человѣкъ какъ вы долженъ быть связанъ на цѣлую жизнь, неужели онъ долженъ отказаться отъ честолюбія, отъ всѣхъ высокихъ надеждъ только потому, что у какой-нибудь дѣвочки хватило ума выманить у него обѣщаніе жениться на ней? Развѣ неправда, что вы въ долгахъ?

-- А что же за бѣда? Во всякомъ случаѣ отъ васъ-то, Лиззи, я не захочу помощи.

-- Вотъ что значитъ гордость мужская! Развѣ не всему міру извѣстно, что для такой карьеры, какая предлежитъ вамъ, непремѣнно требуется если не богатство, то по-крайней-мѣрѣ обезпеченный доходъ? Неужели вы думаете, что я не съумѣю счесть дважды-два? Неужели вы думаете обо мнѣ такъ низко, чтобъ воображать, будто я могла сказать то, что сказала, еслибъ вполнѣ не сообразила, что могу вамъ помочь? Мужчина, кажется, не можетъ понять женской любви, которая жертвуетъ своею гордостью только изъ желанія его пользы. Я желаю вашего счастья. Я желала видѣть васъ великимъ человѣкомъ и лордомъ, и при томъ понимаю, что безъ состоянія вы не можете сдѣлаться ни тѣмъ, ни другимъ. Ахъ! я готова отдать вамъ все, что имѣю, и вмѣстѣ оградить отъ бремени, съ которымъ состояніе это связано.

Очень могло случится, что вотъ тутъ-то именно онъ сообщилъ бы о своей помолвкѣ съ Люси и о рѣшимости исполнить данное обѣщаніе, но на ту пору вошла мистрисъ Карбункль. Фрэнкъ засидѣлся больше часа въ спальнѣ кузины, а такъ какъ Лиззи все еще считалась больною и подъ надзоромъ, такъ сказать, мистрисъ Карбункль, то очень естественно было, что хозяйка заявила свои права.

-- Вы знаете, душечка моя, что вамъ вредно утомляться. А еще сегодня же обѣщалъ прійти къ вамъ мистеръ Эмиліусъ.

-- Мистеръ Эмиліусъ? воскликнулъ Грейстокъ.

-- Да -- священнослужитель. Развѣ вы не помните его въ Портрэ? Брюнетъ съ прищуренными глазами. Вы еще всегда, злой насмѣшникъ, увѣряли, что онъ прежде жидёнкомъ бѣгалъ по улицамъ.

Лиззи, говоря о своемъ духовномъ руководителѣ, видимо не желала оказывать ему большого благоговѣнія.

-- Напротивъ, я очень хорошо его помню; онъ бросалъ изподтишка нѣжные взоры на мисъ Мэкнёльти и ужасно много пилъ вина за обѣдомъ.

-- Бѣдная Мэкнёльти! Я ни одному слову не вѣрю на счетъ вина; ну а что касается Мэкнёльти, я не могу понять, почему бы и ей не быть обращенной на путь истины, какъ и всякой другой. Онъ приходитъ почитать мнѣ. Надѣюсь, что вы ничего не имѣете противъ этого?

-- Ничего рѣшительно -- если только вамъ это нравится.

-- Ахъ! Фрэнкъ, иногда приходятъ въ голову торжественныя мысли, особенно если заболѣешь.

-- О, конечно! Здоровому или больному, все-равно, приходятъ иногда въ голову торжественныя мысли -- даже привидѣнія какъ-будто являются. А что, мистеръ Эмиліусъ довольно ли свѣдущъ, чтобъ произносить заклинанія противъ нихъ?

-- Онъ священнослужитель, мистеръ Грейстокъ, произнесла мистрисъ Карбункль съ укоризною.

-- Такъ говорятъ. Я не присутствовалъ при его посвященіи, но надѣюсь, что это происходило въ законномъ порядкѣ. Какъ подумаешь, сколько вреда можетъ надѣлать епископъ, такъ по неволѣ пожелаешь, чтобъ нашли способъ избирать самыхъ надежныхъ епископовъ.

-- Но вы ничего не знаете противъ мистера Эмиліуса? спросила Лиззи.

-- Ничего, кромѣ его наружности, голоса и обращенія, кромѣ развѣ еще того, что онъ говоритъ популярныя проповѣди, пьетъ много вина и дѣлаетъ сладкіе глазки мисъ Мэкнёльти. Мистрисъ Карбункль, совѣтую вамъ спрятать подъ замокъ серебряныя ложки, если только воры оставили вамъ хоть одну. Вы желали узнать о судьбѣ вашихъ брилліантовъ, Лиззи. Можетъ быть, они обогатятъ протестантскую церковь въ родной сторонѣ мистера Эмиліуса.

Въ этотъ день приходилъ мистеръ Эмиліусъ и почиталъ для лэди Юстэсъ. Священнослужитель имѣетъ такую же привилегію входить въ спальню больныхъ дамъ, какъ и докторъ или кузенъ. Тутъ опять понадобился свѣженькій чепчикъ и носовой платочекъ съ кружевами, но для этого случая прибавилась еще шаль для прикрытія плечиковъ Лиззи. Мистеръ Эмиліусъ прежде всего прочелъ молитву, стоя на колѣняхъ у постели больной, потомъ прочелъ главу изъ Библіи, и закончилъ первой половиной четвертой пѣсни "Чайльдъ-Гарольда", которую прочиталъ до того превосходно, что Лиззи почувствовала на ту минуту, что во всякомъ случаѣ поэзія -- жизнь, а жизнь -- поэзія.