Бриллианты Юстэсов

Глава LII. МИСТРИСЪ КАРБУНКЛЬ ОТПРАВЛЯЕТ ЕЯ ВЪ ТЕАТРЪ.

Ни мистрисъ Карбункль, ни лэди Юстэсъ не сидѣли взаперти оттого, что въ домѣ было не все спокойно. Это совсѣмъ не согласовалось съ воззрѣніями мистрисъ Карбункль на житейскія дѣла; зачѣмъ стала бы она жить въ затворѣ и чуждаться жизненныхъ радостей? Она слишкомъ многимъ жертвовала для того, чтобъ найти ихъ, и слишкомъ хорошо понимала, какою высокою цѣною купила ихъ. Прошла уже половина зимняго сезона, несмотря на то, увеселеній было довольно на каждый вечеръ. Мистрисъ Карбункль до страсти любила театръ и бывала всякій разъ на первомъ представленіи всякой новой пьесы. Не было замѣчательнаго актера или актрисы, съ которыми она не была бы знакома, и потому она свободно распространялась въ сужденіяхъ на счетъ ихъ относительныхъ достоинствъ. На самый этотъ вечеръ три дамы запаслись билетомъ на ложу въ Гаймаркетѣ, въ которомъ давалась новая пьеса "Благородная Кокетка", написанная знаменитымъ авторомъ. Мистрисъ Карбункль много толковала о "Благородной Кокеткѣ" и хвасталась тѣмъ, что она разсуждала о двухъ главныхъ характерахъ съ актеромъ и актрисой, которые должны ихъ воспроизвести. Мисъ Талботъ увѣряла ее, что роль Маргариты была совершенно неудобоисполнима, и мистрисъ Карбункль была почти того же мнѣнія. Чтоже касается героя Стейнмарка -- по истинѣ подобной ролью ни одинъ актеръ въ мірѣ не въ состояніи вызвать сочувствія въ публикѣ. Тутъ былъ также и второстепенный герой, фламандскій графъ, смирный-пресмирный, словно дождевая вода, какъ выражалась мистрисъ Карбункль. Она весьма тревожилась на счетъ успѣха пьесы, которая имѣла своего рода достоинства; но по ея предчувствію, не будетъ имѣть успѣха. Всѣ эти дни она много толковала о томъ, что ни за что не откажется отъ удовольствія быть въ театрѣ отъ того только, что въ ея домѣ происходитъ возня изъ-за брилліантоваго ожерелья. Лиззи, по уходѣ лорда Джорджа, много недоумѣвала по поводу этого предмета, оставаться ли ей дома, или ѣхать въ театръ. Еслибъ лордъ Джорджъ сидѣлъ съ нею или кузенъ Фрэнкъ навѣстилъ бы ее, или вдругъ лордъ Фонъ вздумалъ пріѣхать къ ней, такъ она охотно отказалась бы отъ театра. Но оставаться въ одиночествѣ, съ ожерельемъ въ шкатулкѣ или въ своемъ карманѣ -- это было слишкомъ ужасно. Притомъ же надо думать, что за время ея пребыванія въ театрѣ полиція не станетъ обыскивать ея вещи. Ожерелья она не возьметъ съ собою въ театръ. Онъ приказалъ оставить его въ шкатулкѣ, когда она поѣдетъ со двора.

Лучинда тоже рѣшилась смотрѣть новую пьесу. Она объявила своей теткѣ въ присутствіи Лиззи и безъ малѣйшаго поползновенія на улыбку, что для нея можетъ быть полезно научиться, какъ должна поступать кокетка для того, чтобъ кокетничать благороднымъ образомъ.

-- Душа моя, сказала тетка:-- ты все слишкомъ горячо принимаешь къ сердцу.

-- Только никакъ уже не къ сердцу, отвѣчала молодая дѣвушка.

Итакъ она тоже рѣшилась ѣхать, а когда она разъ рѣшалась на что-нибудь, такъ ничто въ мірѣ не могло отклонить ее. Да и не было у нея охоты оставаться дома при мысли, что пожалуй сэр-Грифинъ вздумаетъ посѣтить ее.

-- Положимъ, что пьеса можетъ быть плоха, сказала она:-- но едвали она будетъ хуже дѣйствительной жизни.

Лиззи, но уходѣ лорда Джорджа, тихо прокралась наверхъ и сѣла у себя въ комнатѣ, чтобъ обдумать свое положеніе, не выпуская изъ рукъ ключа отъ шкатулки. Еслибъ кто стукнулъ въ дверь, она всегда успѣетъ спрятать въ карманъ футляръ съ брилліантами. Дверь свою она заперла на задвижку, такъ что во всякомъ случаѣ можно успѣть на все приготовиться. Въ душѣ она рѣшилась исполнить совѣтъ лорда Джорджа, и ни одинъ полицейскій и съ своею женщиною не будутъ допущены обыскивать ее, развѣ силою. Сидѣла она и все ждала, что вотъ-вотъ придутъ ея кузенъ съ Бёнфитомъ и съ женщиною. Но никто не приходилъ и она въ шесть часовъ сошла внизъ къ обѣду. Послѣ многихъ размышленій она оставила брилліанты въ шкатулкѣ. Навѣрно никто уже не придетъ дѣлать обыскъ въ такой поздній часъ. Никто не пришелъ и въ то время, когда человѣкъ доложилъ, что карета подана и всѣ три дамы поѣхали въ театръ.

Во всю дорогу мистрисъ Карбункль разглагольствовала объ ужасномъ положеніи, въ которое поставленъ лордъ Джорджъ этимъ воровствомъ, и о всемъ томъ, чѣмъ ему обязана Лиззи по случаю его хлопотъ.

-- Душа моя, сказала она Лиззи:-- наименьшее, что вы можете для него сдѣлать, это отдать ему все, что вы можете отдать.

-- Не знаю, желаетъ ли онъ, чтобъ я что-нибудь отдала ему, отвѣчала на то Лиззи.

-- А я думаю, что это очень понятно, продолжала мистрисъ Карбункль:-- и ужъ конечно я-то желаю, чтобъ это такъ и было. Мы съ нимъ добрые друзья -- очень добрые, нѣжные друзья, и ничего я не желаю такъ искренно, какъ того, чтобъ онъ устроился приличнымъ образомъ. Злые языки любятъ болтать всякій вздоръ только потому, что не всякій согласенъ жить безсердечною, разсчетливою жизнью. Но я могу васъ увѣрить, что между мною и лордомъ Джорджемъ ничего такого не происходило, что могло бы помѣшать ему отдать вамъ сердце свое нераздѣльно.

-- Вполнѣ вѣрю, что ничего и не могло быть, отвѣчала Лиззи, не упускавшая удобнаго случая кольнуть мистрисъ Карбункль.

Первое представленіе потерпѣло фіаско, по-крайней-мѣрѣ такъ увѣряла мистрисъ Карбункль. Мнѣніе же критиковъ расходилось въ газетахъ, вышедшихъ на другой день, расходилось не только въ сужденіяхъ, но и въ фактахъ. Разсказать, какъ пьеса была принята публикою, гораздо важнѣе, чѣмъ исчислить достоинства пьесы или даже достоинства актеровъ. Три или четыре газеты объявляли, что публика не только съ одобреніемъ, но и съ восхищеніемъ приняла ее. Другіе двѣ, три газеты утверждали, что пьеса потерпѣла полное фіаско. Такъ какъ вызовы не продолжались сорокъ или пятьдесятъ разъ сряду, то и слѣдовало считать первое представленіе полнымъ паденіемъ. На возвратномъ пути изъ театра мистрисъ Карбункль объявила, что Минни Талботъ сдѣлала все что могла изъ неблагодарной роли Маргариты, по этотъ характеръ не могъ возбудить симпатіи.

-- "Благородная Кокетка", друзья мои, есть противорѣчіе словъ. Ничего подобнаго не можетъ быть. Разъ, что женщина дала слово, она обязана держать его. Деликатность женственнаго характера не допускаетъ колебаній между двумя мужчинами. Одна мысль о томъ возмутительна.

-- Но развѣ нельзя совсѣмъ не думать о мужчинахъ? спросила Лучинда: -- неужели и это будетъ возмутительно?

-- Конечно, молодая дѣвушка можетъ питать подобную мысль, однако съ своей стороны я смотрю на это какъ на вещь ненормальную; нѣтъ, разъ что она отдалась, не можетъ она взять себя назадъ, не потерявъ того аромата, который молодая женщина должна беречь какъ зеницу ока.

-- Ну, а ежели она увидитъ, что ошиблась? спросила Лучинда съ жаромъ: -- развѣ не можетъ молодая дѣвушка тоже ошибаться, какъ и старуха? Ея ароматъ не помѣшаетъ ей сдѣлать ошибку и понять, что она ошиблась.

-- Душа моя, подобныя ошибки, какъ ты называешь, всегда происходятъ отъ фантастическихъ мечтаній. Разберемъ эту пьесу. Зачѣмъ дѣвицѣ кокетничать съ женихомъ? Вѣдь не потому же, что она не любитъ его. Нѣтъ, она любитъ его болѣе нежели когда-нибудь.

-- Онъ такъ глупъ, что по-моему она совершенно права, бросивъ его, сказала Лиззи:-- ужъ я-то ни за что бы не вышла за человѣка только потому, что когда-нибудь сказала ему, что буду его женою. Если я пойму, что не люблю его, такъ оставлю его даже предъ алтаремъ. Если пойму, что не люблю его, такъ и послѣ алтаря брошу его. Я оставила бы его во всякое время, когда бы поняла, что не люблю его. Вѣдь это очень легко проповѣдовать объ ароматахъ, но жить съ человѣкомъ, котораго не любишь -- вѣдь это адская жизнь.

-- Душа моя, кого Богъ соединяетъ, тѣмъ не слѣдуетъ разлучаться,-- разлучаться только по тому, что любишь или не любишь.

Мистрисъ Карбункль произнесла это высокопарнымъ тономъ нравственнаго чувства въ ту самую минуту, когда карета остановилась у подъѣзда въ Гертфордской улицѣ. Тутъ онѣ тотчасъ увидали, что двери отворены настежъ, и мистрисъ Карбункль, переходя тротуаръ, замѣтила, что въ передней стоятъ двое полицейскихъ. Лакей былъ съ ними въ театрѣ, но кухарка, служанка и горничная мистрисъ Карбункль находились въ передней съ полицейскими. Мистрисъ Карбункль вскрикнула, а Лиззи, слѣдовавшая какъ-разъ за нею, ухватилась за ея руку; тогда мистрисъ Карбункль повернулась и увидѣла при газовомъ свѣтѣ, что Лиззи поблѣднѣла какъ полотно и что черты ея лица оцѣпенѣли и исказились.

"Слѣдовательно, она все знаетъ, подумала мистрисъ Карбункль.

Лиззи ничего не говорила, но тяжело повисла на рукѣ мистрисъ Карбункль, а Лучинда, замѣтивъ ея изнеможеніе, тотчасъ бросилась поддержать ее. Полицейскій выступилъ впередъ и приложилъ руку къ шляпѣ. Это были не Бёнфитъ и не Гэджеръ. Хотя дамы не замѣтили разницы, но онъ былъ дѣйствительно непохожъ ни на Бёнфита, ни на Гэджера, которые всегда были въ партикулярныхъ платьяхъ, тогда какъ этотъ господинъ былъ въ мундирѣ.

-- Милэди, сказалъ онъ, обращаясь въ мистрисъ Карбункль:-- здѣсь произошло воровство.

-- Воровство! воскликнула мистрисъ Карбункль.

-- Точно такъ, милэди. Всѣ люди ушли со двора -- всѣ кромѣ одной, но и та скрылась. Украдены драгоцѣнности, а также безъ сомнѣнія и деньги, которыя здѣсь оставались. А главное, воры никакъ бы сюда не зашли, еслибъ не знали, за чѣмъ идутъ.

У Лиззи сердце судорожно сжалось, мучительное страданіе уязвило ее; казалось, она не вынесетъ новаго потрясенія, однако ноги еще не отнялись у нея; уцѣпившись за мистрисъ Карбункль, она вошла съ нею въ столовую. Едва ли она сознавала то, что слышала; но она слышала и ей показалось, что о воровствѣ говорилось ясно, какъ о дѣлѣ до нея лично не касающемся. Полицейскіе не сказали, чтобъ нашлись брилліанты, но толковали о какой-то пропажѣ. Она сѣла на стулъ у стѣны и не произносила ни одного слова.

-- Мы были наверху, милэди, и видѣли, что они побывали во многихъ комнатахъ. Одна шкатулка взломана.

Лиззи невольно вскрикнула.

-- Точно такъ, сударыня, продолжалъ полицейскій, обернувшись къ Лиззи:-- а также бюро и уборный столикъ. Ваше сіятельство изволите сказать, что пропало, когда сами посмотрите. Одна изъ горничныхъ скрылась. Это она и должна быть виновница.

Тутъ кухарка стала объясняться. Она съ служанкою и горничною мистрисъ Карбункль только-что вышли со двора, чтобы прогуляться до угла, оставивъ Пэшенсъ Крабстикъ присмотрѣть за домомъ; когда же онѣ вернулись, то оказалось, что ворота были заперты съ внутренней стороны, парадный подъѣздъ тоже запертъ; онѣ стучались-стучались да такъ и не достучались; тогда онѣ обратились за помощью къ полиціи. Полицейскій перелѣзъ чрезъ ворота, отворилъ парадный подъѣздъ и тогда открылось воровство. Впослѣдствіи оказалось, что прислуга отправилась пить чай въ ближайшій трактиръ, по предварительному соглашенію съ Пэшенсъ Крабстикъ, которая взялась караулить домъ. По возвращеніи же онѣ увидали, что Пэшенсъ Крабстикъ скрылась, шкатулка, бюро и уборный столикъ взломаны.

-- При ней былъ опытный воръ, сказалъ полицейскій, продолжавшій обращаться къ мистрисъ Карбункль:-- это видно по тому, какъ вещи взломаны.

-- Я всегда думала, что эта женщина окончательно испорчена, сказала мистрисъ Карбункль въ порывѣ негодованія.

Но Лиззи сидѣла на стулѣ, не произнося ни одного слова, блѣдная какъ полотно, съ страшнымъ выраженіемъ тоски на лицѣ. За эти десять минутъ возвращенія, мистрисъ Карбункль успѣла побывать наверху во всѣхъ комнатахъ, и все въ сопровожденіи двухъ полицейскихъ. Она въ ужасъ пришла, когда увидѣла, что ея бюро и уборный столикъ тоже были взломаны, хотя цѣнность пропавшихъ у нея вещей была очень ничтожна. У нея тоже были брилліанты -- но ея брилліанты были фальшивые, а очень небольшое число настоящихъ драгоцѣнностей, имѣвшихъ нѣкоторую цѣну -- нѣсколько перстней, брошки и еще нѣкоторыя бездѣлицы -- она надѣла на себя, отправляясь въ театръ. У нея было немного денегъ, но она оставила деньги въ гостиной, а туда повидимому воры не заходили. По правдѣ сказать, все имущество мистрисъ Карбункль не стоило того, чтобъ привести въ искушеніе искуснаго и опытнаго вора. Но при такой удобной оказіи оказалось приличнымъ выказать негодованіе, и она могла вознегодовать съ достоинствомъ, потому что воровкой оказалась не ея собственная горничная, а Пэшенсъ Крабстикъ. Полицейскіе ходили вслѣдъ за мистрисъ Карбункль, служанки шли за полицейскими; но Лиззи Юстэсъ не вставала со стула у стѣны.

-- Вы думаете, они много у васъ украли? съ теплымъ сочувствіемъ спросила Лучинда, подходя къ ней.

Лиззи приложила обѣ руки къ сердцу и, задыхаясь, дѣлала усилія, чтобъ заговорить, но не могла.

-- Вѣроятно, все это надѣлала ваша горничная и потомъ скрылась.

Лиззи кивнула головой и старалась улыбнуться. Но ея попытка произвела такое страшное выраженіе на лицѣ, что Лучинда, на что ужъ была не робкаго характера, однако испугалась. Она сѣла рядомъ съ Лиззи, взяла ее за руки и стала утѣшать на сколько могла.

-- Два раза быть обкраденной -- вѣдь это тяжело выносить, говорила она.

Лиззи опять кивнула головой.

-- Надѣюсь однако, что теперь немного у васъ унесли. Не хотите ли со мною пойти наверхъ, тогда увидимъ.

Бѣдное созданіе съ трудомъ поднялось на ноги, но такъ тяжело переводило дыханіе, что Лучинда испугалась, подумавъ, что она умираетъ.

-- Не позвать ли кого на помощь? спросила Лучинда.

Лиззи сдѣлала новое усиліе, чтобъ заговорить, но судорожно задрожала и, поддерживаемая Лучиндой, разразилась потокомъ слезъ.

Слезы видимо облегчили ее и она опять могла играть свою роль.

-- Да, сказала она:-- пойдемте за ними. О, какъ это ужасно! Не правда ли?

-- Невыразимо ужасно; а все же гораздо лучше, что васъ не было дома, когда это случилось. Такъ идемъ?

Онѣ пошли вслѣдъ за другими и на лѣстницѣ Лиззи объяснила, что въ шкатулкѣ, отъ которой ключъ она всегда носила на шеѣ, были всѣ деньги, сколько она имѣла: двѣ десятифунтовыя банковыя асигнаціи, четыре пятифунтовыя и три суверена; всего сорокъ три-фунта. Ея другія драгоцѣнныя вещи -- которыхъ она имѣла много, кромѣ рокового брилліантоваго ожерелья -- лежали въ уборномъ столикѣ. Пэшенсъ, безъ сомнѣнья, провѣдала, что деньги и драгоцѣнности здѣсь находятся. Такъ разговаривая, онѣ взошли наверхъ. Шкатулка взломана, деньги пропали. Пять или шесть перстней, браслетъ вынуты изъ уборнаго столика, который Лиззи забыла запереть. Изъ вещей мистрисъ Карбункль было украдено достаточно, чтобъ составить длинный реэстръ, написанный ея рукою. Въ комнату Лучинды Ронокъ, какъ видно, не заглядывали; скрывшаяся горничная надѣла на себя лучшее свое платье и сапожки на ранту, принадлежавшіе кухаркѣ. Квартальный надзиратель пришелъ въ домъ прежде чѣмъ онѣ легли спать, и опись была составлена. Квартальный выразилъ мнѣніе, что дѣло ведено ловко, но въ тоже время думая, что воры ожидали большей добычи.

-- Они мало хлопочатъ о бумажныхъ деньгахъ, милэди, потому что получаютъ за нихъ очень низкую цѣну отъ тѣхъ, кому сбываютъ ихъ. Три суверена для нихъ гораздо больше значатъ, чѣмъ сорокъ фунтовъ бумажныхъ денегъ.

Квартальный наслышался о брилліантовомъ ожерельѣ и выразилъ сожалѣніе, что бѣдную лэди Юстэсъ преслѣдуетъ несчастье.

-- Все оттого, что попалась такая дрянная горничная, сказала мистрисъ Карбункль.

Квартальный съ намѣреніемъ утѣшить Лиззи замѣтилъ, что очень трудно узнать дѣвушку.

-- Вѣдь всѣ онѣ кажутся такими мягкими какъ масло, а на самомъ дѣлѣ хитры какъ лисицы, и такъ проворны, такъ проворны -- такъ проворны, какъ подмазанная молнія, милэди.

Подобнаго рода дѣла, какъ случившееся въ настоящую пору, всегда быстро сближаютъ людей.

Итакъ, брилліантовое ожерелье, оцѣненное въ десять тысячъ фунтовъ, наконецъ украдено не на шутку! Когда полицейскіе ушли, шумъ утихъ и домъ былъ запертъ, Лиззи ушла въ свою спальню, отказавшись отъ помощи другой горничной вмѣсто негодной Пэшенсъ. Лиззи осматривала шкатулку вмѣстѣ съ двумя своими пріятельницами и полицейскими, и тотчасъ же увидала, что футляра съ ожерельемъ не было. Деньги тоже исчезли къ ея великой радости. Она тотчасъ смекнула, что будь деньги оставлены, то ужъ одно это служило бы уликою, что тутъ была другая болѣе лестная добыча. Но деньги пропали -- она показала настоящую сумму -- и теперь она могла честно и искренно утверждать, что ее обокрали. Но вмѣстѣ съ тѣмъ она потеряла наконецъ свое главное сокровище, и если оно опять найдется, такъ тогда уже она не избѣжитъ опасности. Два раза она отдавала свое ожерелье и не на шутку желала бросить на дно морское, чтобъ только избавиться отъ хлопотъ. Но теперь, когда оно дѣйствительно было похищено у нея, потеря эта показалась ей жестокою. Десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ, за которые она вытерпѣла такую борьбу, вынесла столько непріятностей, которые сдѣлались для нея господствующимъ фактомъ ея жизни исчезли, исчезли навѣки для нея! Однако не эта печаль и не это сожалѣніе почти лишили се чувствъ въ столовой. Въ ту минуту она почти не понимала, почти не думала, украдены брилліанты или нѣтъ. Но ее давило предчувствіе, что позоръ съ каждымъ часомъ приближался къ ней. Ея тайна не принадлежала уже ей одной. Одинъ человѣкъ зналъ это и говорилъ ей о ложной присягѣ и пятилѣтнемъ заключеніи. Пэшенсъ тоже должна была это знать, и кто-нибудь другой еще знаетъ теперь. Полиція, разумѣется, все откроетъ и тогда какія страшныя слова она услышитъ! Она почти не понимала, что значитъ ложная присяга; это звучало что-то наравнѣ съ поддѣлкою и кражей со взломомъ. Быть вызванной въ судъ, сидѣть на скамьѣ подсудимыхъ, а потомъ быть заключенной въ тюрьму на пять лѣтъ -- о, какой конецъ всѣмъ ея блистательнымъ успѣхамъ въ свѣтѣ! И какое же она сдѣлала преступленіе, чтобъ заслужить такое наказаніе? Когда всѣ сбѣжались къ ней въ спальню въ Карлейльской гостинницѣ, она просто со страха не сказала имъ, что ожерелье на ту пору лежало подъ ея подушкой.

Она старалась все это обдумать и составить себѣ понятіе о томъ, что могло быть истиной. Конечно, Пэшенсъ Крабстикъ вызнала ея тайну, но давно ли она ее узнала? И какимъ образомъ она могла открыть это? Лиззи почти была увѣрена, судя по нѣкоторымъ обстоятельствамъ, по нѣкоторымъ словамъ Пэшенсъ и по разнымъ признакамъ, ею замѣченнымъ, что Пэшенсъ никакъ не подозрѣвала даже, чтобъ ожерелье ѣхало вмѣстѣ съ ними изъ Карлейля въ Лондонъ. Разумѣется, появленіе Бёнфита съ женщиной для обыска подало ей первую мысль объ этомъ дѣлѣ; но Бёнфитъ съ женщиной приходили въ это же самое утро. Корсаръ зналъ настоящіе факты, и никто кромѣ корсара. Что корсаръ былъ настоящимъ корсаромъ -- это подтверждаютъ подозрѣнія полиціи. Она сама предлагала свое ожерелье, корсару, но когда она предлагала, тогда онъ отказывался взять его. Она понимала, что онъ предвидѣлъ опасность принять брилліанты изъ ея рукъ, но въ то же время желалъ ихъ имѣть. И не могъ ли онъ подумать также о томъ, что укравъ у нея брилліанты, онъ избавитъ ее тѣмъ отъ тягости хранить ихъ? Она не чувствовала негодованія противъ такого поступка корсара, когда взвѣшивала доводы за и противъ того, чтобы онъ взялъ ихъ такимъ образомъ. Корсаръ долженъ быть корсаромъ. Приди онъ къ ней, сознайся въ своемъ подвигѣ, и она готова была бы еще больше его любить, восхищаясь его искуствомъ и отвагой. И въ-самомъ-дѣлѣ сколько ума, сколько мужества оказалъ онъ. Разумѣется онъ зналъ, что всѣ три дамы поѣдутъ въ театръ, но въ какое же короткое время онъ съумѣлъ отдѣлаться отъ другихъ женщинъ и воспользоваться услугами Пэшенсъ Крабстикъ.

Однако, какъ же теперь ей слѣдуетъ вести себя, когда полиція явится на другой день -- полиція и всѣ эти народы, которые толпою повалятъ въ домъ? Какъ она должна принять Фрэнка? Какими глазами она будетъ смотрѣть, когда при ней заговорятъ о стеченіи обстоятельствъ этого сугубаго воровства? Какъ она должна держать себя, когда ее опять призовутъ въ судъ и заставятъ подъ присягой показать какія пропали вещи изъ ея имущества! Должна ли она опять дать ложную присягу, когда разные уже люди знаютъ, что ея присяга ложная? Весь свѣтъ теперь подозрѣваетъ ее. Всему свѣту скоро будетъ извѣстна суть дѣла. Развѣ не можетъ случиться, что въ эту минуту ея брилліанты находятся въ рукахъ Кэмпердауна и что предъ ея глазами выставятъ ихъ, какъ только вторичная ложная присяга будетъ уликой противъ нея? А между тѣмъ какимъ же образомъ высказать истину? И что подумаетъ о ней корсаръ -- корсаръ, которому все уже извѣстно? За-ночь она обдумала вопросы и приняла одно рѣшительное намѣреніе: ни за что ее не заманятъ опять въ судъ. Судьи и всѣ эти народы могутъ приходить къ ней, но она ни за что на свѣтѣ не явится предъ ними. Когда настало утро, она объявила, что совсѣмъ больна и не можетъ встать съ постели. Полицейскіе, какъ она узнала, были въ домѣ съ самаго ранняго утра. Около девяти часовъ мистрисъ Карбункль и Лучинда пришли къ ней наверхъ. Тревога и суматоха въ домѣ подняли ихъ рано съ постели, но Лиззи не хотѣла и пошевелиться. Если это такъ необходимо, сказала она, то эти люди могутъ прійти къ ней въ комнату. Все случившееся наканунѣ до такой степени потрясло ее, что она не могла встать съ постели. Она сослалась на Лучинду, которая видѣла, въ какомъ она была положеніи. Она такъ перепугалась, эти воровства такъ потрясли ея нервы, что она чувствуетъ, какъ будто сердце ея готово разорваться. Если съ нея надо снять показаніе, такъ она можетъ это сдѣлать и въ постели. Разумѣется, судья пришелъ къ ней въ комнату и показаніе было записано. Изъ шкатулки вынуто сорокъ-три фунта, а изъ уборнаго столика нѣкоторыя драгоцѣнныя вещи, которыя она описала въ подробности. Кромѣ этихъ вещей ничего не пропало, насколько она могла сообразить. Такъ она отвѣчала на вопросъ судьи, спрашивавшаго, какъ ей показалось, суровымъ голосомъ и смотрѣвшаго пытливыми глазами. И такъ она во второй разъ произнесла ложную присягу. Но по-крайней-мѣрѣ одно было выиграно: лордъ Джорджъ-де-Брюсъ Карутерсъ не смотрѣлъ на нее въ то время, какъ она присягала.

Большую часть этого дня лордъ Джорджъ провелъ въ домѣ,но не просилъ позволенія войти въ спальню Лиззи; не заявляла и она желанія видѣть его. Фрэнкъ Грейстонъ зашелъ въ то-же утро, только довольно уже поздно, и прямо пошелъ наверхъ къ кузинѣ. Какъ только она увидала его, руки ея протянулись къ нему и она залилась слезами.

-- Бѣдное дитя! сказалъ онъ:-- но что же это все значитъ?

-- Не знаю. Кажется, они хотятъ убить меня. Они убьютъ меня. Какъ можно все это вытерпѣть. Воры были здѣсь прошлую ночь, судьи и полицейскіе цѣлый день провозились здѣсь!

Тутъ съ нею сдѣлался сильный истерическій припадокъ, настоящій, не притворный. Подумайте только, читатель, сколько бѣдная женщина должна была вытерпѣть!

Фрэнкъ, не имѣя въ головѣ и тѣни подозрѣнія противъ кузины и твердо вѣрившій, что она была жертвою изъ-за цѣнности брилліантовъ, и построившій собственную теорію на счетъ воровства въ Карлейлѣ, съ обстоятельствами котораго трудно было согласовать обстоятельства новаго воровства -- Фрэнкъ былъ очень нѣженъ къ своей кузинѣ и болѣе часа оставался съ нею.

-- О! Фрэнкъ, что мнѣ теперь дѣлать?

-- На вашемъ мѣстѣ я уѣхалъ бы изъ Лондона.

-- Да -- разумѣется. Я уѣду. О да, я уѣду!

-- Еслибъ вы не боялись холодовъ Шотландіи...

-- Я ничего не боюсь -- ничего кромѣ того, что полицейскіе могутъ прихсдить ко мнѣ. О!

Тутъ она содрогнулась и опять впала въ истерическій припадокъ. Она не притворно играла свою роль. Припоминая судей, сыщиковъ и полицейскихъ въ ихъ мундирахъ и соображая, что вѣроятно ей придется много видѣть еще прежде чѣмъ игра будетъ покончена, она чувствовала, что мысли ея путались, и невыносимо становилось для нея это положеніе.

-- Тамъ вашъ сынъ, тамъ вашъ домъ. Поѣзжайте и оставайтесь тамъ, пока кончится вся эта суматоха, продолжалъ уговаривать Фрэнкъ.

Она обѣщалась уѣхать въ Шотландію, какъ только ея здоровье поправится.

А за это время юстэсовскіе брилліанты были заперты въ несгараемый сундукъ, задѣланный въ стѣнѣ небольшого погреба подъ магазиномъ господъ Гартера и Бенджамина въ переулкѣ Минто, что въ Сити. Господа Гартеръ и Бенджаминъ всегда запасались двумя мѣстами для торговли. Ихъ большой магазинъ находился въ Западной части Лондона, но у нихъ былъ и другой въ Сити.

Лѣтописецъ сейчасъ же отмѣчаетъ этотъ фактъ, потому что не хочетъ имѣть тайнъ отъ своего читателя.