Год быка--MMIX

О фарисее и о тиране

Мне кажется, что нам всё же удалось пере­хватить взгляд самого Автора на своих героев. Кри­терием истин­ности здесь является то, что ниточка, за которую мы потянули, про­должает раз­маты­ва­ться, не обрываясь и приводя к новым открытиям, которые лежат в русле общей логики. В этом отли­чие от прежних толко­ваний и ис­следо­ваний Романа, рас­пада­ющихся на фрагменты или шитых иными нит­ками – идеями из совсем других сюжетов и про­изве­дений.

Теперь можно находить ответы и на такие загадки Романа, которые вовсе не были спрятаны, и лежали у всех на виду. А это значит, что взгляд наш скользил по поверх­ности блестя­щего текста, не про­никая в глубину чистейшей воды. Как будто закатное солнце слепит взгляд, отражаясь от мелкой ряби на Патри­арших прудах. Один из таких про­стых, лежащих на поверх­ности вопросов – за что Бул­гаков так не жалует Левия Матвея? И ещё – почему Иешуа считает главным пороком трусость, а во­все не преда­тель­ство? Но не винит при этом Пилата. А винит ли Иуду?

Взаимоотно­шения Учителя с каждым из трёх его учеников, дей­ствующих в романе мастера, насто­лько многослойны, что поверх­ностному взгляду кажутся про­явле­нием юродивости со стороны Иешуа. Но Булгаков не считает Иисуса юродивым, и мы тоже должны исходить из того, что Иешуа – это великий Учи­тель, призван­ный спасти, то есть показать путь к истине своим ученикам.

Итак, публика разо­шлась во мнении, кто же из трёх учеников – Левий, Пилат или Иуда хуже. Интел­лигентные читатели изнача­льно уверены, что хуже преда­тель­ства донос­чика Иуды быть ничего не может. Но Иешуа не осуждает Иуду, а то­лько предвидит его печа­льную судьбу. В свой пред­смерт­ный час Иешуа обличает трусость Пилата – «нет большего порока». Но, судя по всему, сам Автор считает имен­но Левия худшим из трёх. Не иначе как в приступе забывчивости, которой записные толко­ватели всё время попрекают Булгакова. Или можно приплести другое дежурное объя­снение – дело в природном антисемитизме рус­ского писателя. В общем, есть много способов уходить от вопросов и не утруждаться поисками ответов.

Но раз­ве Левий Матвей вообще достоин осуж­дения? Ведь он вроде бы не наказан позорной смертью как Иуда, или тоскливым бес­смертием как Пилат? Или мы что-то про­пустили? Может быть, всё дело в том, что мы повелись на ирони­ческий розыгрыш со стороны Автора и посчитали, что он дей­ст­вите­льно раз­решил нам отменить Евангелия? То есть Автор встал на позицию Берлиоза, кото­рого сам же за это первым делом обезглавил? Одно слово – шизофрения, как и было сказано.

Но может нам не делать себе послаб­лений? Может, про­читаем хотя бы один стих из Иоан­на: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» /Ин 15,15/.

А теперь сравним это с диалогом из 29 главы Романа:

«– Что же он велел пере­дать тебе, раб?

– Я не раб, – всё более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик.

– Мы говорим с тобой на раз­ных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак...»

Итак, Иисус не называет более своих учеников рабами, потому что научил их всему, и они – более не ученики. А до этого был ещё ритуал омо­вения ног, сим­воли­зиру­ющий не умаление Учителя до учеников, но воз­выше­ние учеников до учителей. Поэтому Воланд прав, и слово у­ченик дей­ст­вите­льно равнозначно слову раб. А сам Левий наказан ничуть не меньше Пилата, оставаясь не про­сто «ве­чным студентом», но вечным рабом.

За что же такая немилость? Ведь он предан Учителю сверх меры, готов следо­вать за ним всю­ду как тень, как раб, как собака. И за это наказание?! В общем-то, да – имен­но за это! За то, что не де­рзнул, не захотел сам стать как Учи­тель. В общем, заслужил своё наказание в точном соответ­ствии с Новым Заветом, где на этот счёт име­ется притча о закопан­ном таланте.

Но почему же этот ученик не смог ничего услышать даже тогда, когда Учи­тель «сказал вам все, что слышал от Отца Моего»? Автор доста­точно ясно показывает нам, каким образом Левий сос­тавляет свой пергамент: «Смерти нет... Вчера мы ели сладкие весен­ние баккуроты...» Чита­ющий эти строки Пилат думает, что за этими словами какая-то глубина, мудрость. А это всего лишь поверх­ностное скольжение взгляда, сосредоточен­ного исключи­те­льно на внешней стороне дела, вос­произве­дение слов и описание дей­ствий Учителя без какого-либо понимания их подлин­ного смысла. Поэтому Иешуа так реши­те­льно дезавуирует весь пергамент Левия. И добавляет, между про­чим, ещё кое-что: «Эти добрые люди… ничему не учились и все пере­путали, что я говорил. Я вообще начинаю опаса­ться, что путаница эта будет про­должаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной».

Вот имен­но поэтому Левий и его рабское лжесвиде­тель­ство являются не меньшим гре­хом, по мнению Автора, чем преда­тель­ство Иуды или трусость Пилата. Эти двое погубили себя и земную жизнь Учителя, но не могли помешать делу спасения всех оста­льных. А Левий, призван­ный донести слова и дела Учителя, не может этого сделать. Потому что нет у Левия даже ответной любви к ближ­нему, он жесток и злобен, вот и получа­ется у него вместо спаси­те­льного смысла слов – «медь зве­ня­щая или кимвал звучащий» /1Кор 13,1/.

Соб­ствен­но, Левий у Булгакова стано­вится первым фарисеем Ново­го Завета, зацик­лен­ным на внешней стороне заповедей и притч, и не способным понять их духовный смысл. Поэтому обли­чение Иисусом фарисей­ства относится и к этому герою. Хотя ещё раз повторю, это условная, обобщен­ная фигура, речь не идёт о евангелисте Матфее. Ну и кроме всего про­чего, у Булгакова были личные при­чины, чтобы обличать Левия как кол­лектив­ный образ москов­ской интел­лигенции. Вот уж чьи фари­сейские писания не раз вонзались в спину Автора как тот самый остро заточен­ный нож Левия. Но с другой стороны, Булгаков и сам был частью твор­ческой интел­лигенции. Его обли­чение фарисей­ства имеет целью и самого себя. Обли­чение греха вообще имеет смысл, прежде всего, как способ самосо­ве­р­шен­ство­вания, чтобы самому избежать этого.

Хотя Автор особо пристрастен к Левию, он в равной степени обличает всех трёх учеников, вы­деляя каждому по главному обвинителю: Иуду через парал­лель с Алоизием обличает мастер, Пилата – Иешуа, Левия – Воланд. Это уравни­вание имеет вполне ясное зна­чение: Все трое были в близких отно­шениях с Учителем и не смогли ответить на его любовь. Имен­но из-за недостатка энергии любви, они не способны к глубин­ной интуиции, к мыш­лению образами, идеями, а не словами или схемами. Поэтому их волнует то­лько внешняя, мате­ри­а­льная сторона бытия, рабами которой они являются.

Подчинение внешним обстоя­тель­ствам воз­можно тремя раз­ными способами. Для того и пона­добились три образа учеников, про­валив­ших жизнен­ный экзамен. Левий – раб своего ви­дения про­шлого, для него важнее всего древние пергаменты, на которых записаны мнения авторитетов. Пилат – раб своего ви­дения буду­щего, раб внешних обстоя­тель­ств, определяющих его благополучие. Иуда – раб поверх­ностного ви­дения настоя­щего. Все трое не могут раз­личить под поверх­ностью со­бытий их подлин­ную глубину, интуитив­но ощутить, почув­ство­вать или про­считать тот самый скрытый план.

Пилат лишь после Казни во сне понимает, наско­лько неверным было его ви­дение ситуации, и что сам выбор между кесарем и Иешуа был ошибкой. Общение с Учите­лем, общая символи­чес­кая жизнь открывает ученикам двери в духовный мир кол­лектив­ного бес­со­зна­те­льного, где хра­ни­тся план, но главное – запас духовной энергии. Этого запаса у Пилата хва­тило, чтобы увидеть внут­ре­н­ним взором и рас­сказать Каифе печа­льную судьбу города и храма. Но его не хватило, чтобы увидеть в подлин­ном свете себя и свою судьбу. Зависящая от внешних сил самооценка, как та блестящая на солнце рябь, не даёт увидеть «чистую реку воды жизни».

В Откровении Иоан­на Богослова есть один стих, послание Лаодикийской церкви: «знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: "я богат, раз­богател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» /Откр. 3,15-17/.

Был бы Иуда холоден, то есть не имел энергии любви, не откликнулся бы он на изве­стие о про­поведи Иисуса, не смог бы стать любимым учеником, первым помощ­ником Учителя в его мирских и полити­ческих делах. Был бы Левий горяч, то его любви хватило бы, чтобы понять духов­ный смысл притч Учителя и его роль в евангель­ской мистерии. Но как все трое не холодны и не горячи, а теплы, то внутрен­ние силы притяжения между ними и Учителем урав­новешива­ются внешними силами отта­лки­вания. Энергии их любви не хватает, чтобы подняться на уровень Учителя. Поэтому начав­шееся энергичное движение оста­ется без завер­шения, и вместо сози­дания новых отно­шений про­исходит то­лько раз­ру­шение прежних.

Почему жесток тиран? (А Пилат – это несомнен­ный тиран.) Потому что труслив. А почему тиран труслив? Потому что пыта­ется предвидеть своё будущее, и никак не может этого сделать. Ты­сячи и тысячи реляций, донесений, доносов стека­ются со всей страны в общую и в тайную кан­це­ля­рию властителя. Десятки и сотни тысяч агентов про­свечивают, про­слушивают, про­щупывают всё, что представляет интерес для власти. Можно подкупить, подольститься, найти покро­вителей в ближнем круге кесаря и быть в курсе всех настроений на Капрее. Но нельзя лишь одного – подглядеть ту часть скрытого плана, которая каса­ется его соб­ствен­ной судьбы.

Тиран доста­точно тёпл, чтобы питать амбиции, оцениваемые по меркам внешнего мира. Вели­кий тиран имеет доста­точно энергии любви, чтобы рас­поз­нать среди окружа­ющих гениев. Но тиран недо­ста­точно горяч, чтобы любить кого-то кроме себя, и даже не всего себя, а сво­ей персоны, внеш­ней стороны. Тиран, подобно актёру, жаждет всеобщей любви и призна­ния, но не всякий актёр спо­со­бен воз­вращать любовь зрителям. Тиран не может даже стать великим актёром, потому что тратит всю заим­ствован­ную любовь на поиски защиты от ви­димых или кажу­щихся внешних угроз, на сию­минутное, а не на вечное.

Тиран может стать великим истори­ческим деятелем, если его сиюми­ну­тное совпало по направ­лению с вечным. Но всё равно любой тиран – это раб страха за своё будущее, по­э­тому его лич­ностью управляет дух раз­ру­шения. Потому тиран властен надо всеми, но не властен над самим собой. А значит, не он властен и надо всеми. «Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше­…» /Ин 19,11/. Властны над тираном и через него над всеми те внешние и внутрен­ние силы, которые борются за влияние на него. И среди этих сил бывают раз­ные. Например, был пятый про­ку­ратор Иудеи заложником интриг враждебных сил. Но встретил Иешуа, который не мог изме­нить его предопределение. Един­ствен­ное, что он смог сделать – вдохнуть в судьбу тирана совер­шен­но иной смысл и тем обес­смертить его имя. Но раз­ве не такова судьба Сталина, который в реша­ющий момент Истории получил поддержку и даже любовь рус­ского народа?