Год быка--MMIX

4. Академическое Начало

Как мы уже выяснили, трилогия Азимова по своей необычной концепции весьма отличается, стоит особняком и от мэйнстрима художественной литературы, и от научной фантастики времен рас­цвета этого жанра. Футуристические умозрительные конструкции, которые для НФ являются содер­жанием, для Трилогии являются необходимым фоном, формой подачи необычного содержания. Научно-фантастический антураж необходим хотя бы для того, чтобы иметь возможность в жестких рыночных условиях заняться художественным исследованием совсем иных проблем – поиском пси­хологических оснований исторических процессов.

Именно эволюция историософских взглядов Азимова по ходу написания книги является под­линным содержанием Трилогии. Однако прописана эта сквозная линия скупыми средствами, и раз­глядеть ее под типично голливудскими картинками «звездных войн» и «пришествия терминаторов» так же непросто, как графический эскиз большого мастера на картине, раскрашенной подмастерьями для невзыскательного, но богатого заказчика. Азимов явно не хочет отпугивать массового читателя излишней философией, однако для читателя, способного к самостоятельному мышлению, заданные автором реперные точки достаточно легко соединяются между собой в схематический рисунок. Такими точками опоры являются последовательность «селдоновских кризисов» и сама изначальная конструкция развития Первой Академии по скрытому замыслу.

Поэтому можно утверждать, что главное (для Азимова и для нас) содержание Трилогии содер­жится в самой форме Трилогии, разбитой на цепь взаимосвязанных эпизодов. Однако и в самом тек­сте есть неяркая, но устойчивая сквозная линия, связанная с желанием самых умных людей Первой Академии понять, реконструировать замысел Селдона и методы психоистории. Эта линия весьма точно отражает интеллектуальный интерес самого Азимова в период написания Трилогии – поиск оснований и гипотетической методологии будущей науки или науки будущего «психоистории».

В этом состоит главная параллель Трилогии с булгаковским Романом. Причем у Булгакова тоже завлекательная внешняя форма книги служит вовлечению и массового, и мыслящего читателя, но историософская линия пролегает намного глубже. Взаимодействие с первоисточниками и с после­дователями заложено на бессознательном уровне древних символов. Азимов же начинает свои худо­жественные поиски на основе сознательного, рационального освоения первоисточников. Этому осво­ению наличного интеллектуального пространства фактически посвящена вся первая книга Трилогии. В ходе работы над нею писатель успевает освоить весь доступный историософский задел современ­ной мысли, начиная от Канта.

Азимов начинает свой поиск с сугубо картезианской позиции социально-экономического детерминизма, которая объединяет все ведущие идеологии ХХ века – либерализм, марксизм и даже фашизм. (Разница между идеологиями состоит лишь в провозглашении «авангарда» социального развития – передового класса или передовой нации, или в комбинации). Я уже показал выше, что само определение Азимовым «психоистории» как раздела высшей математики восходит к картезиан­скому детерминизму.

Вот как определяется «Психоистория» в «Галактической Энциклопедии» в 4 главе первой книги: «…как раздел математики, изучающий реакции человеческих сообществ на определенные социальные и экономические стимулы. …Основное во всех этих определениях – безоговорочное приня­тие того, что человеческое сообщество велико для того, чтобы статистическая обработка данных давала достоверные результаты.» /Азимов А. «Академия. Первая трилогия» - М.: Эксмо, 2009, с.18/.

Ну что здесь можно сказать. Молодой магистр химии сам признается нам, что в начале пути был полным профаном в математике, и тем более в социальных науках. Но лишь талантливый ди­летант, не отягощенный грузом чужих ошибок и заблуждений, и может взяться за решение задачи такого масштаба.

Соответственно изначальному уровню понимания автора и сам основоположник Гэри Селдон выглядит шарлатаном от науки вроде Фоменки: «Мое предсказание основано на математических расчетах. Здесь нет никаких личных суждений…» /там же, с.32/. Другое дело, что этот голливудский ляп Азимова можно, при нашем горячем желании, истолковать как нежелание Селдона раскрывать не только имперскому следствию, но и коллегам по Первой Академии сам факт обладания фундамен­тальной моделью, проверенной на практике. А практической проверкой как раз и стало влияние Селдона на решение имперских властей. Эти выводы неявно вытекают из реперных точек художест­венного исследования, но не из явного описания.

Впрочем, наличию двух уровней понимания в одной личности – сознательного внешнего и интуитивного внутреннего мы, благодаря Булгакову, уже не удивляемся. В каждой творческой личности сочетается сознательная ипостась мастерства с тем или иным духом-наставником, который неспешно направляет творчество и духовный рост мастера.

Чтобы закончить с начальным картезианским этапом философской эволюции Азимова, проци­тируем еще пассаж из 6 главы первой книги: «Дело в том, что психоисторическая направленность населения даже одной планеты имеет колоссальный запас инерции. Для того чтобы направленность изменилась, она должна столкнуться с чем-то, имеющим сходный запас инерции. С такой же мас­сой людей, например. А если их мало, должен пройти солидный промежуток времени» /там же, с.30/.

В общем, гражданин Селдон продолжает вешать лапшу на уши судьям, но судя по всему – вполне искренне со стороны автора. А поскольку читатели склонны доверять популярным авторам и не все любят думать сами, придется привести контрпример из жизни одной обитаемой планеты. В ХХ веке масса людей на Земле возросла многократно, однако это не привело к возрастанию инерции развития, а наоборот – динамика социального развития, число качественных изменений лишь нарас­тает параллельно демографическому росту. При этом развивающиеся страны, имеющие наибольшую «массу людей», не только не приобрели большую инерционную устойчивость, но наоборот – стали более уязвимы и податливы внешнему влиянию.

Кроме того, сама идея Селдона изолировать на отдаленной периферии учёное меньшинство, чтобы ускорить преодоление темного «переходного периода» для всей «галактики», явно противоре­чит публичному разъяснению самого Селдона. Из этого мы не делаем никаких далеко идущих выводов, кроме признания всех этих пассажей Азимова о формах и методах будущей науки чистой воды условностью, необходимой для развития фантастического сюжета.

Однако уже в третьей части первой книги, при описании приближения Академии ко второму кризису Азимов привносит критику своих изначальных взглядов: «Потому что даже фундаменталь­ная психология Селдона имела свои ограничения. Она не могла учесть слишком большое число неза­висимых переменных. Он не мог предусмотреть действия отдельных людей на коротких отрезках времени… Он брал в расчет массы, население целых планет. Причем только слепые массы, которые не ведают, что творят, и тем более не видят, к чему приведут их действия.» /там же, с.99/

Во-первых, здесь теория Селдона названа уже не разделом математики, а «фундаментальной психологией». То есть Азимов исправил одну из фундаментальных ошибок. Во-вторых, дезавуирована статистическая природа «психоистории», в которой не могут не учитываться сознательные действия наиболее влиятельных групп и даже отдельных личностей. Интересно, под чьим же это влиянием Азимов начал исправляться?

Ответ на последний вопрос может подсказать вот эта цитата из той же главы: «У меня появи­лись вот какие соображения… Видимо, внешние и внутренние силы должны войти в резонанс» /там же, с.100/. Это уже обсуждение условий приближения очередного кризиса. Это тезис о параллельном созревании внутренней оппозиции и внешней угрозы перед кризисом, означающим смену режима или даже политической системы, будет повторён и в следующий раз.

Теперь нам осталось лишь назвать автора этого историософского тезиса, ставшего важной час­тью самой развитой эмпирической системы в современной исторической науке. Это Арнольд Тойнби, автор многотомного труда «Постижение Истории». Это Тойнби ввёл в оборот понятия «внутренний пролетариат» и «внешний пролетариат», которые являются важными элементами исторического движения «Ухода и Возврата».

Тойнби публиковал отдельные тома своего исследования небольшим тиражом в университет­ском издательстве Оксфорда. В 1930-х годах вышли 6 из 12 томов, но вряд и они были доступны студентам-химикам в Колумбийском университете или сотрудникам верфи в Филадельфии. Зато в 1946 году вышел массовым тиражом популярный дайджест «Постижения Истории». Если учесть, что Азимов начал писать свою Трилогию в 1942 году, то момент его «прозрения» в конце первой книги вполне коррелирует с этим фактом.

Влияние Тойнби, описавшего взлеты и падения исторических цивилизаций, вполне можно ощутить в драматических сюжетах всех последующих частей и книг Трилогии. Его же идейным вли­янием легко объясняется та необычная для научных фантастов роль религиозного фактора в судьбе новой цивилизации, складывающейся вокруг Терминуса. Ведь именно Тойнби показал и раскрыл необходимую роль в развитии каждой цивилизации не только государства, но и так называемой «универсальной церкви».

Мы договорились сравнивать Трилогию с булгаковским Романом, и в этом пункте – активная, но подсобная роль церкви – тоже есть небольшое совпадение сюжетов. У Азимова глава анакреон­ской «церкви» прибывает для делового разговора в кабинете мэра Терминуса где-то в середине первой книги (2 глава 3 части). У Булгакова Босой прибывает для делового разговора с «регентом» в 9 главе. Поэтому это совпадение можно считать любопытным, но ни к чему не обязывающим. Если только таких случайных совпадений не наберется хотя бы с десяток.

Необходимость для Азимова по ходу дела исправлять саму концепцию будущей науки дает нам право еще раз сравнить условия работы Азимова и Булгакова над своими книгами. Азимов выну­жден, чтобы иметь свободу для дальнейшей работы, как можно быстрее опубликовать каждую новую часть своей первой книги, а затем трилогии. Соответственно, исправить и тем более переработать начальные главы у него нет возможности. Можно будет лишь за счет развития контекста, написания «Прелюдии к Академии» исправить толкование первых несовершенных глав.

Булгаков, наоборот, чтобы быть свободным в работе над книгой должен скрывать ее первые редакции, но зато имеет возможность несколько раз переработать весь текст, добиваясь все большей глубины и содержательности. Поэтому форма и содержание булгаковского Романа, хотя и сущест­вуют автономно, как мастерство и дух в одной творческой личности, но неразрывны и пронизаны сотнями взаимосвязей друг с другом и с массой первоисточников. Трилогия Азимова в этом смысле попроще. Но и здесь влияние первоисточников, прежде всего – Тойнби, придало определенный блеск драматической форме. Так что можно проследить множество связей от тех или иных глав Трилогии к множеству голливудских фильмов, а также фантастических и фантазийных романов.