93-й год

Что-то мы вслед за Автором увлеклись истори­ческими примерами и ил­люстрациями к пре­ды­дущим трём «ночным» стадиям Надлома. А про Ивана Понырёва как будто забыли. Что же чаемая идея ново­й гума­ни­тарной науки всё это время тоже спала? Похоже, что так. И это тоже необ­хо­димый этап раз­вития Идеи, когда твор­ческий дух безмолв­ствует или то­лько задаёт вопросы, а вся энергия уходит на взаимную борьбу те­чений, на бесплодные хож­дения по кругу и попытки штурмо­вать не­бе­са. Без этих трудных ошибок нет ни опыта, ни выяв­лен­ных про­тиво­речий, которым ещё то­лько пред­стоит стать законо­мерными парадоксами. Однако, и в утрен­ней главе 17 «Беспокойный день» не присут­ствуют ни Иван, ни Мас­тер, ни Воланд, да и два духа из свиты Воланда упомянуты лишь в виде послед­ствий их визитов в Зрелищ­ную комис­сию и её филиал. Вот такая «бездуховная» картина предстаёт пере­д нами на первый взгляд. Да, и на второй взгляд тоже, даже если за сюжетом сатири­ческой пьесы увидеть резкие пово­роты полити­ческой истории начала 1990-х.

В рамках об­щего разо­бла­чения мы уже обна­ружили про­тотипов дей­ствующих лиц 17 главы. Председа­тель Конституцион­ного Суда Зорькин не то­лько внешне близок к образу бухгалтера Ласточ­кина, но и на самом деле в период с 21 сентября по 6 ноября 1993 года оставался за старшего в нашем полити­ческом Варьете. Все оста­льные политики либо ушли в тень, либо оказались в роли бестеле­с­ного Про­хора Петровича – руко­вод­ства Верховного Совета без депу­татского корпуса. Зорь­кин был един­ствен­ным политиком, не убояв­шимся вступить в прямое общение с опа­льным Съездом. Однако общение это оказалось неско­лько од­носторон­ним, и было прервано появле­нием сотрудников МВД в окрест­ностях кабинета Про­хора Петровича.

Соответ­ствует полити­ческим реалиям сентября 1993-го года и безуспешная попытка черно­мо­рдого Беге­мота полюбовно договориться с Про­хором Петровичем. Ситуация была такова, что от оли­гархи­ческого пра­витель­ства Черномырдина зависело, в какую сторону качнутся весы про­тиво­стояния между президентом Ельциным и лидерами Съезда. Почему-то Хасбулатов с Руцким считали, что вы­думан­ный их юристами «автомати­ческий импичмент» сработает сам собой, без полити­ческой под­дер­жки других «центров силы». И тогда вся власть, включая исполни­тельную, должна была сама упасть к ним в подстав­лен­ные руки. За это дурацкое самообольщение наш Прохор Петрович и поплатился потерей полити­ческого веса и даже кворума.

Такое же рациона­льное истолко­вание можно дать безличному образу огромной очереди на Са­довой, ожида­ющей второго представ­ления в нашем полити­ческом Варьете. Дело в том, что пер­вое представление связано с изгна­нием из власти Лиходеева, горбачёвской номенклатуры. В 1991 го­ду депу­татский корпус РСФСР, то есть «тело Про­хора Петровича», был на своём месте и актив­но уча­ст­вовал в политике, помогая свалить союзный центр и взять власть двум элитным сословиям – «новых рус­ских» и «либера­льной интел­лигенции», то есть Беге­моту и Фаготу. В 1993 году логика дей­ствий Прохора Петровича была тупо и слепо, безголово стереотипной, попыткой повторить про­йден­ное и устранить президентскую власть в РФ так же, как два года назад в СССР. Однако после неудачного визита Беге­мота к Про­хору Петровичу в дело вмешалась кон­ная и пешая милиция, и второе пред­ста­вление было отменено. Обратим внимание и на то, что изгнание Лиходеева как прелюдия к первому представ­лению состоялось в 7 главе. А попытка повторить сюжет 7 главы при столкновении с поли­ти­ческой реа­ль­ностью превратилась в свою про­тиво­полож­ность. Однако и здесь про­играв­ший попла­тился за пренебрежение объективными законами политики.

Что каса­ется километровой очереди на Садовой, то здесь есть лишь одна неточ­ность. Это пере­д первым представле­нием в 1991 году очередь про­тянулась от Триумфа­льной до Кудринской в виде демо­нстрации москвичей под демо­крати­ческими лозунгами, включая «Вся власть Советам». В 1993-м очень похожая очередь под теми же лозунгами тоже про­шла по Садовому кольцу до Кудрин­ской, но то­лько от Смоленской. Однако можно ли упрекать в столь малой неточ­ности Автора, кото­рый видел все эти образы не живьём, как мы, а через толщу времени в полвека? Точнее будет сказать, что Автор видел не сами события, а тот самый скрытый план будущих событий, о котором толковал Воланд Бе­рлиозу. В таком случае за полвека в небольших деталях план мог быть немного изменён. Как в той известной пьесе: сначала планировали торже­ства, потом аресты, потом решили совместить.

Есть ещё пара небольших деталей, тоже указывающих на вторич­ность дей­ствий Прохора Пет­ровича. Как мы помним, его верную секретаршу звали немного иностран­но – Ан­на Ричардовна. В ли­те­ратурно-драмати­ческом контексте такое сочетание ас­социиру­ется лишь с одним большим про­изве­дением – пьесой Шекспира «Ричард III», в которой главный герой женится на вдове убитого им про­тив­ника. В конце 1991 года рос­сийский Верховный Совет дей­ст­вите­льно захватил в своё вла­дение и пользо­вание все здания и службы быв­шего Верховного Совета СССР. Заодно Автор даёт ещё один пример соответ­ствия женского образа сообще­ству, связан­ному с конкретным местом. В политологии такое сообще­ство имеет своё имя – «ап­парат» того или иного института власти. И опять же заметим, что осенью 1993 года ап­парат быв­шего Верховного Совета был отде­льным указом пере­именован в ап­парат Федера­льного Собрания. То есть Ан­на Ричардовна не осталась безутешной вдовой.

Гре­ческое имя Прохор, означающее «нача­льник хора», подходит директору Зрелищ­ной комис­сии, а заодно формирует метафору предста­вите­льной власти как депу­татского хора. Тогда дру­гая ме­тафора «хоровой кружок» тоже связана с предста­вите­льной властью, например с выборами по пар­тийным спискам, которые впервые состо­я­лись в конце 1993 года. Вообще, образ спокойного те­чения норма­льной жизни, которое вдруг периоди­чески прерыва­ется хоровым исполне­нием одной и той же песни, – очень напоминает навязчивую полити­ческую рекламу партийных списков, которой было особен­но много в отчётный период. Кажется, какая-то из партий даже использовала песню про «слав­ное море» в своей предвыборной рекламе. Так что образ регента Коровьева в 17 главе узнаваем в ро­ли сословия политтехнологов – пере­дового отряда либера­льной интел­лигенции.

Само по себе предви­дение Автором сюжета полити­ческих событий в деталях более чем за пол­века до их свер­шения имеет не то­лько раз­влека­тельную цен­ность. Главным образом, оно дока­зы­вает фундамента­льную идею о существовании скрытого плана, а значит и субъекта, который этот план со­ставил и управляет ходом его исполнения. Это совпа­дение плана и результата, соб­ствен­но, и есть то самое седьмое доказа­тель­ство. Хотя понятно, что основан­ное на экспертной оценке, оно убе­дит не всех, несмотря даже на печа­льную судьбу Берлиоза.

В связи с 17 главой можно выявить и иные, тоже важные историо­софские идеи. Например, си­туация с отменой второго представ­ления является законо­мерной для пере­хода от 16 к 17 стадии. На самом деле, сюжет главы описывает не всю стадию, а так называемый «узел» на стыке двух стадий, резкий пере­ход от нисходящей к вос­ходящей линии раз­вития. Этот узел вполне заслуживает наз­вания «Дно Надлома». Такая ситуация с тупым и стереотипным пове­дением полити­ческой элиты, её пред­ста­вите­льной ветви случалась не то­лько в 1993 году. В 1930-е годы, на 16 стадии раз­вития Рус­ской Идеи тоже было «обострение клас­совой борьбы по мере про­движения». Так что тоже пришлось звать спец­службы, чтобы с помощью ледоруба отменить второе представление.

Постоян­ное пере­клю­чение Автором контекста и подтекста – от библейских времён к своему времени 1930-х, потому к нашему времени 1990-х – тоже имеет опреде­лён­ное историо­софское зна­чение. Этим как раз и подчеркива­ется универса­ль­ность сложной модели раз­вития, состоящей из трёх рядов по 12 стадий, которую автор описывает художе­ствен­ными методами с помощью притч и чисел. В большом про­цес­се раз­вития рус­ской цивилизации 16-я стадия падает на все трид­цатые годы, а узел Дна Надлома приходится на 1941 год.

Точно также для антиреволюцион­ной идеи Реставрации в 1991-93 годах быстро про­текают «ночные» стадии раз­вития. С начала 1993 года про­текает 16 стадия: все строят «вертикаль власти», каждый по своему про­екту. В начале октября тоже случа­ется Дно Надлома, актив­ное вмеша­те­ль­ство внешних сил, вклинив­шихся в полуразру­шен­ные «башни» власти. Так что полити­ческий под­текст 17 главы совпадает с 17 стадией раз­вития постсоветской, ельцинской полити­ческой системы. Другое де­ло, что и события 1993 года, как и Голгофа 33-го года от Р.Х, как и страшная Казнь 1930-х годов – это ил­люстрации к общей модели. А сквозное дей­ствие Романа привязано не к политике, а к про­цес­су ро­ждения ново­й науки. В полити­ческом про­цес­се 1990-х годов 17 стадия, начав­шись осенью 1993 года, закончится лишь летом 1996-го, а 18 стадия займёт ещё два года. Воз­можно, имен­но поэтому, чтобы мы не спутали про­цессы, Автор нам в конце 18 главы специ­а­льно постучал клювом в фотографию 94-го года. Намёк на то, что после этого про­цесс научного познания полити­ческой реа­льности, воз­можно, будет опере­жать полити­ческие про­цес­сы. Хотя воз­можно и иное толко­вание – про­сто завер­шение 17 стадии и 18 стадия очень похожи друг на друга, нетрудно и пере­путать, глядя с дис­танции неско­льких десятилетий.

Очень аккуратно сделан­ная Автором отсылка к «Ричарду III» стала почти неза­метным узелком в пёстрой истори­чески-сатири­ческой ткани Романа. Если не знать, что глава 16 «Казнь» соотносится Автором с трид­цатыми годами ХХ века. В этом контексте даже косвен­ное упоми­на­ние пьесы о сухоруком тиране и властолюбце, жестоко рас­правив­шемся со всеми быв­шими сорат­никами и род­ствен­никами, не может не иметь особого зна­чения. Наш Роман уже был косвен­но связан с Ричардом III через образ Ан­нушки-Чумы. Известно, что Пушкин отчасти списал у Шекспира сцену обольщения Доны Ан­ны у гроба мужа. Впрочем, Шекспир тоже списал у предше­ствен­ников, а те отразили ис­то­ри­ческий факт женитьбы Ричарда Глостера на вдове быв­шего про­тив­ника. И вообще образ шекспи­ров­ского Ричарда слишком ярок и объёмен на фоне его соб­ствен­ных врагов и жертв, чтобы считать этого героя просто злодеем. Нет, конечно, Ричард – это «бич божий», призван­ный наказать свою родню, всю отупев­шую от беззакония элиту. Не исключая и себя, поско­льку лишь в одной из ипос­та­сей – духовной, Ричард есть орудие ангела воз­мездия, оставаясь одним из беззакон­ных Йорков.

Совсем недавно этот шекспиров­ский сюжет был снова раз­ыгран в быв­шем Королев­стве Непал. Но и в нашем «тридесятом цар­стве» раз­ве не разыгрался этот же сюжет пере­д Великой войной? Допустим, такая деталь как сухорукость тирана – чисто случайное совпа­дение. Но всё оста­льное – интриги, казни, неудержимая воля к власти, уничтожа­ющая под корень беззакон­ную больше­вист­скую элиту. Это уже не совпа­дение, и не случай­ность, это законо­мер­ность раз­вития. Соб­ствен­но, видимо в этом и есть отличие сим­вола 17 от идеа­льной семёрки. В реа­льной жизни Закон приходит в тёмное беззакон­ное цар­ство вовсе не в светлых рыцарских доспехах. Ангел воз­даяния одет в те же чёрные и окровав­лен­ные одежды, отлича­ясь лишь методич­ностью и беспощад­ностью. Впрочем, этот про­цесс очищения не грозит тем, кто готов услышать и понять дух времени. И потом в раз­ные эпохи степень беззакония бывает раз­ной, как и законы. Традицион­ная визу­а­льная сим­волика 17 стадии – это предут­рен­ние сумерки, где един­ствен­ными светлыми пятнами явля­ются звёзды на тёмном небе. Сим­волика звезды, небесного свети­ла или ангела одинакова и в библейских иносказаниях, и в космогонии Арис­тотеля. Это источник чистого знания.

Кстати, в 17 главе тоже присут­ствуют валютные цен­ности, как и в 15-й. Но на этот раз центра­льный персонаж, бухгалтер Ласточкин с самого начала желает вернуть обще­ству доверен­ные ему цен­ности. И всё равно попадает в ту же ловушку, что и Босой. Никанор Иванович тоже считал, что хра­нит про­стые рубли, то есть обыден­ную житейскую мудрость, пусть даже и в оригина­ль­ной упаковке. Так и про­фес­сор Зорькин как лидер юридической корпорации честно про­пове­довал про­стые цен­ности своей науки. Однако юриспруденция, как и оста­льные гума­ни­тарные науки – это в лучшем случае си­стема эмпири­ческих знаний, а в широком применении – это дис­циплина, свод нор­матив­ных правил, не всегда адекватных дей­ст­вите­льности, особен­но полити­ческой.

В том числе и поэтому Про­хор Петрович, надеяв­шийся на свой высший правовой статус, и сам Ласточкин пострадали во всей этой истории. Однако спрашива­ется, за нару­шение какого закона, пи­саного или иного, пострадал бухгалтер Варьете? Он же честно хотел сдать деньги и отчёт, чтобы всё было по закону. А его взяли и арестовали, как и Зорькина вре­мен­но поразили в правах вместе со всеми конституцион­ными судьями. Ответ, видимо, кро­ется в валюте, о своём вла­дении которой Лас­точкин не догадывался, как и Босой. Иностран­ная валюта – это ал­легория тайного зна­ния, знания на непонятном его владельцу языке. Юриди­ческая наука обладает и оперирует огром­ным пластом на­коп­лен­ного опыта цивилизации. Но ис­следует и применяет на практике лишь ту часть, которая лежит на поверх­ности, имеет светскую, мирскую, обыден­ную цен­ность.

Вера в способ­ность чисто юриди­ческими методами раз­решить сложные про­блемы обще­ства, наверное, важна для практикую­щего юриста. Но в политике иногда приходится иметь дело с ситу­аци­ями, в которых требу­ется не доскона­льное знание правовых прецедентов, а ещё и интуиция. Правовая интуиция тоже бывает. Соб­ствен­но, Ельцин сам или следуя советам опере­ться на конституцион­ную реформу, за счёт этого и выиграл. Зорькин тоже не про­играл в долгосрочной перс­пективе. Вре­мен­ное поражение за твёрдость в отстаи­вании принципов – это и не наказание вовсе, а то самое исполнение высших законов. По сути дела, Зорькин в момент острого кризиса был одним из двух героев, сражав­шихся за право быть высшим арбитром среди рос­сийских поли­тиков. Один из двух должен был уступить, поско­льку кроме твёрдости и реши­те­льности на этой стадии нужна ещё и беспощад­ность.

Что каса­ется числа «рублей» 21711, то пока трудно рас­шифро­вать его до конца. Понятно, что 700 – это как раз и есть дух юриди­ческой корпорации, скрытый за тёмной мантией конституцион­ных судей. К этому духу как результат прилага­ется 11 – осознание несовер­шен­ства. Вполне соответ­ствует периоду конституцион­ной реформы. А вот что означает большое сообще­ство 21000, мы вряд ли узна­ем, пока не доберёмся до 21 главы. Ну да уже не так далеко.

Итак, попробуем подвести содержа­тельные итоги. Почти все персонажи 17 главы заняты обы­ден­ными мирскими делами, они не склон­ны общаться с идеа­льными сущ­ностями, и почти все отлича­ются лояль­ностью началь­ству, даже излишней. Это приводит в конце концов к непри­ятным послед­ст­виям. Получа­ется, что на практике, в реа­льной жизни послушное следо­вание установ­лен­ным пра­ви­лам, авторитетам, как и стереотипное пове­дение не всегда ведёт к успеху. Бывают пере­ходные пе­риоды, сумеречные ситуации, когда кроме знания законов, необ­ходимо следо­вать путе­водной звезде Интуиции. Соб­ствен­но поэтому словесным аналогом чис­лен­ного сим­вола 17 является «Интуиция» или «Звезда». Движение по вос­ходящей, постепен­ное приближение к свету истин­ы от­ража­ется в по­следо­ва­те­льности сим­волов. Если числу 17 соответ­ствуют звёзды на тёмном небо­ск­лоне, то числу 18 соответ­ствует Луна, которая даёт намного больше света, но света ненадёж­ного, обманчивого.

Загрузка...