О верном выборе мужа

Дей­ствие 20 главы про­исходит в доме, где на верхнем этаже кроме Маргариты и её домработ­ницы обитает также неуловимый муж, а на первом этаже – некий Николай Иванович в пенсне и с бо­родкой. Автор неза­метно приучил нас к мысли, что каждый дом и даже отде­льные квартиры тоже имеют сим­воли­ческое зна­чение. Однако в дан­ном случае рас­поз­нать эту ал­легорию дома в пере­улке близ Арбата невозможно без истолко­вания образа владельца этого дома, то есть молодого, красивого, доброго, честного и обожа­ющего жену мужа Маргариты.

Нам встречался похожий случай вре­мен­но отсут­ствую­щего мужа в 4 главе, когда Иван навес­тил ван­ную комнату с подслеповатой голой гражданкой. Теперь, когда мы вооружены ключом зерка­льной сим­метрии глав 4 и 9, мы можем подтвердить нашу догадку о том, что муж из квартиры №47 – это дух мате­риализма из «Фауста». В начале 9 главы, сим­метрично окончанию 4 главы, мы тоже об­на­руживаем Коровьева–Фагота. То есть у нас должно, как минимум, закрасться подозрение в отно­шении вечно отсут­ствую­щего мужа. Но парал­лели и сим­метрии – это подсказки. Реа­льную силу для истолко­вания имеют лишь выяв­лен­ные идеи. Главной идеей в истолко­вании 19 главы является сама идея истолко­вания, точнее преодо­ления опас­ности ложного истолко­вания. Сим­волика исчеза­ющей обуви – одна из ил­люстраций к этой опас­ности. Неско­лько иная по форме сим­волика содержится в притче о неразумных девах – образ гасну­щего свети­льника, которому не хватило запаса масла.

Притча о неразумных девах оказыва­ется, по мнению Автора, в тесной связи с притчей о невер­ном упра­вителе как её дополнение и про­должение сюжета. По окончании периода терпеливого ожи­дания мудрые девы должны вос­соеди­ниться с женихом. Но вот какой вопрос воз­никает: а кому подо­печны и мудрые девы, и неразумные в этот самый период ожидания? Уж не тому ли самому невер­ному упра­вителю, то есть мирскому, мате­риалисти­ческому духу? Потому как имен­но этот упра­витель правит земной бал и управляет наслед­ством до момента совер­шен­нолетия наследника.

Кроме того, мы ещё раньше догадались, что сюжет преследо­вания Бездомным Вола­нда имеет явное сход­ство с евангель­ским сюжетом деяний апостола Павла, быв­шего Савла. После отказа от пре­жнего имени Павел создал учение о внутрен­нем и внешнем человеке, духе и душе, сим­воли­чески обо­значаемых как муж и жена. Поэтому поведан­ный духом Мастера ученику Иванушке рас­сказ о муже, жене и любовнике-мастере тоже следует тракто­вать иносказа­те­льно, как учение о взаимосвязи духа, души и телесной ипос­таси.

Ещё одна подсказка связана с инженерным родом дея­те­льности мужа, сделав­шего открытие государ­ствен­ной важ­ности. Со времён Колумба государ­ствен­ную важ­ность имели и имеют лишь открытия есте­ствен­ных наук или в финансово-экономи­ческой сфере. Поэтому всё бо­лее укрепляется наша догадка насчёт того, что отсут­ству­ющий муж первонача­льно носил имя Фауст. Эта гипотеза вполне совместима с положи­тельными эпите­тами. Фауст у Гёте приобретает новую мо­лодость и кра­соту. Мотив честного служе­ния, чтобы осчастливить человече­ство, также присут­ствует, несмо­тря на известные недо­работки и пе­ре­гибы, вроде сломан­ной судьбы Гретхен. Однако же и в самом деле, несмотря на все свои стара­ния, мате­риалисти­ческое мировоззрение и есте­ствен­нонаучное знание так и не смогли принести счастья ни одной из стран, которые доверили им свою судьбу. Мате­ри­а­льных благ – полный дом, а счастья как не было, так и нет.

Но может быть, оправда­нием нашему мужу послужит признание Автора, что он «обожал свою жену»? Вроде бы, такая характеристика должна удовле­творить даже самых взыска­тельных чита­тель­ниц бел­летристики. Эта же фраза имеет совсем иное зна­чение, если читать её в контексте ново­за­ве­т­ного учения апостола Павла о духе и душе: «Так каждый из вас да любит свою жену, как самого се­бя; а жена да бо­ится своего мужа» /Эфес 5,33/; «Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог» /1Кор 11,3/.

Оказыва­ется, по Ново­му Завету мужу положено любить жену как самого себя, но не обожать жену вместо Христа и самого Бога. Если вспомнить, что жена означает душу внешнего, смерт­но­го человека, то связь «мужа, обожа­ющего свою жену», с мате­риалисти­ческим мировоззре­нием оказыва­ется ещё более ясной. Ведь имен­но гума­низм, «религия раз­ума» ставит человека в центр мироздания на место Бога. Вот теперь, когда рас­ставлены точки над сим­воли­ческими «i» на уровне идей, а не на уровне знаков, вопрос о муже можно считать пол­ностью ре­шен­ным. И ещё одна допол­ни­тельная под­сказка ничего нам не добавит: «Муж уехал в командировку на целых три дня». Известный нам Фагот тоже был вызван Воландом на три дня и ночи в командировку в Москву.

Выяснив, что на верхнем этаже дома в готи­ческом стиле обитает дух мате­риализма, можно присмотреться и к нижнему этажу. Портрет Николая Ивановича, похожий на товарища Бухарина, го­ворит лишь о его солид­ности как высокопостав­лен­ного чиновника с персона­льным авто­мобилем. Од­нако один мазок крема Азазелло превращает ниж­него жильца в волшебного лета­ющего борова. Сам по себе этот образ ничего не говорит, но в связи с мате­риалисти­ческим духом приводит нас прямиком к истори­ческой фигуре лорда-канцлера Фрэнсиса Бэкона, основоположника мате­риали­сти­ческой фи­лософии. Изображение борова укра­шало фами­льный герб лорда-канцлера, а английское слово «бе­кон» в пере­воде не нужда­ется.

Таким образом, если в доме №302-бис обитает твор­ческий дух, то дом, где страдала героиня нашего Романа, – это обитель мирского, мате­риалисти­ческого духа. Как и у дома №302-бис, у этого дома есть реа­льный москов­ский про­тотип. Автор в главе 19 обещает, что укажет нам адрес. И, раз­у­ме­ется, выполняет это обещание в эпилоге:

«И когда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечер он выходит и идет на Патри­аршие пруды… Затем снима­ется с места и всегда по одному и тому же маршруту, через Спиридоновку… идет в Арбатские пере­улки.

Он про­ходит мимо нефтелавки, поворачивает там, где висит покосив­шийся старый газовый фонарь, и подкрадыва­ется к решетке, за которой он видит пышный, но ещё не одетый сад, а в нем – окра­шен­ный луною с того боку, где выступает фонарь с трех­створчатым окном, и тем­ный с другого - готи­ческий особняк».

Сравним с маршрутом Маргариты из главы 21 «Полёт»: «Пролетев по своему пере­улку, Мар­гарита попала в другой, пере­секав­ший первый под прямым углом. Этот заплатан­ный, заштопан­ный, кривой и длин­ный пере­улок с покосив­шейся дверью нефтелавки… она пере­резала в одно мгновение… То­лько каким-то чудом затормозив­шись, она не раз­билась насмерть о старый покосив­шийся фонарь на углу».

Нужно приз­нать, что в совре­мен­ных арбатских пере­улках никто из булгаковедов так и не смог обна­ружить готи­ческий особняк, хоть немного похожий на «дом Маргариты». Однако в начале ХХ века Арбатская часть – единица территори­а­льного де­ления Москвы вовсе не приле­гала непосред­ст­ве­н­но к улице Арбат, а рас­полагалась немного севернее. При этом в Арбатскую часть входили Спи­ри­до­новка и Патри­аршие пруды, но не Арбат или арбатские пере­улки в нынешнем понимании.

Точное совпа­дение ориентиров на траектории полёта Маргариты Николаевны и маршруте сле­до­вания Ивана Николаевича указывает нам, что искать готи­ческий особняк нужно имен­но на этом пу­ти, включая улицу Спиридоновку. И дей­ст­вите­льно, такой в точ­ности особняк, стоящий в глубине садика можно здесь обна­ружить. Нынче здесь рас­положен Дом приёмов рос­сийского МИДа, а в на­ча­ле ХХ века особняк принадлежал знаменитому мил­лион­щику Савве Морозову. Ещё раз скажем спа­сибо Альфреду Баркову, который не то­лько нашёл адрес – Спиридоновка, дом 17, но и сверил ори­ен­тацию фасада здания с углом ночного освеще­ния, которое даёт майское полнолуние.

Почему же Автор поселил Маргариту имен­но в этот дом на Спиридоновке? Почему он подсе­лил к ней на первый этаж лорда Бэкона, нам совер­шен­но понятно. Согласно популярному пре­данию любовницей и чуть ли не невестой Бэкона была Маргарита Валуа, на которую Коровьев намекает как на истори­ческий про­тотип нашей Маргариты. Во время купания Маргариты в 21 главе подвыпив­ший толстяк называет её «светлая королева Марго», а также несёт «какой-то вздор про кровавую сва­дьбу своего друга в Париже Гес­сара». Между тем, парижский Гес­сар – это изда­тель писем Марга­риты Ва­луа, а «кровавая свадьба» – это, очевидно, свадьба Маргариты Валуа с Генрихом Наваррским, кото­рая завершилась резнёй гугенотов в Варфоломеевскую ночь.

Я уже раз­ъяснял истори­ческие парал­лели между Варфоломеевской ночью и первой рус­ской революцией, между гугенотом Генрихом Наваррским и интел­лигентом Владимиром Ульяновым, ко­торый тоже отрёкся от интел­лигентских цен­ностей ради неограничен­ной власти. Роль ново­й Марго, музы революции и «невесты» на кровавом балу исполнила актриса Художе­ствен­ного театра Мария Андреева. Имен­но она упорхнула из готи­ческого особняка от Саввы Морозова к своему «мастеру» Горькому. Она же уговорила Савву Морозова оформить на своё имя сканда­льную страховку на 100 ты­сяч рублей, которые после его самоубий­ства в 1905 году пополнили партийную кас­су больше­ви­ков. Весьма интригующая парал­лель с сум­мой выигрыша мастера в лотерею.

Однако в нашем случае свадьба должна будет то­лько про­изойти в ближайшем будущем Ма­ргариты Николаевны. И Маргарита Валуа с её Варфоломеевской ночью, и Мария Андреева с её ре­волюцией 1905 года – это всего лишь истори­ческие аналоги или, может быть, реинкарнации одной ипос­таси – музы Истории как живого творче­ства революцион­ных движений.

Злополучный выигрыш в сто тысяч рублей позволяет нам ещё раз взглянуть на предысторию взаимоотно­шений мастера, музы и её мужа в контексте рос­сийской истории. С выигрыша в лотерею начина­ется история мастера, с выигрыша Андреевой в «рус­скую рулетку» начался револю­цион­ный период для рус­ской интел­лигенции, олице­творяемый М.Горьким. Муза революции побуж­дает интел­лигенцию творить не книги, но саму историю. Кантова идея Истории как Романа получает обратный смысл, соприкоснув­шись с революцион­ной дей­ст­вите­льностью. Сама же ин­тел­лигенция и уни­что­жает затем сотворён­ное нечто. Да и могло ли быть иначе, если душа твор­ческой среды была предана мате­риалисти­ческому духу, желанию мирского успеха. Что же удив­ляться потом шизофрени­ческому раз­де­лению сознания, а также отправке телесной ипос­таси Кирюш­ки на далёкие северные стройки для воплощения в тёмную жизнь светлых идеалов.

Исчезла, рас­творилась, как и не бывало, телесная ипос­тась мастера революцион­ной истории. На место буревестников и горланов пришли осторожные, полити­чески выверен­ные компиляторы как Алоизий. Вот и остаётся остав­шейся без мастера музе Истории как Романа то­лько тоско­вать, пере­бирая обуг­лен­ные листочки первой версии романа, и ожидать воз­вращения желан­ного жениха. Если смотреть на 20 главу с этой точки зрения, то речь идёт о каком-то периоде ближайшего буду­щего, ко­гда мате­риалисти­ческое мировоззрение в любой его чистой или превра­щён­ной форме – либера­ль­ной, марксист­ской, фашист­ской – уже не будет иметь влияния на твор­ческую часть обще­ства, по кра­йней мере, у нас здесь в Москве. Но и ново­го мировоззрения, ново­го духа пока не видно и не слышно, а есть то­лько предчув­ствие скорой встречи.

Парал­лели между 20 и 10 главами доста­точно понятны. В 10 главе исчезает глава Варьете, но хотя бы оста­ются на хозяй­стве финдиректор и адми­нист­ратор. В 20 главе предоставлены сами себе и вовсе женщины – домохозяйка и домработница, вынужден­ные принимать ре­шения самостоя­те­льно, но на основе удвоен­ного жизнен­ного опыта (10+10=20), который стремится к мудрости. И, кстати, суж­дение двад­цатилетней Маргариты о безопас­но­сти таин­ствен­ного и­ностранца для нас ва­жнее, чем про­чие оценки Воланда. Время свадьбы ещё не пришло, но интуитивный выбор уже почти сделан – не в пользу мужа, но в пользу Вола­нда. Да, Музе для воплощения её желаний необ­ходим живой ма­с­тер, телесная ипос­тась творца. Но жене глава – муж! Твор­ческий дух так же необ­ходим, как и мас­тер­ство, как и страстное желание Музы – души художника.

Раз уж речь зашла о разрыве твор­ческой общественности с мате­риализмом, то нужно раз­ъяс­нить и «похороны Берлиоза», совпавшие в 19 главе со знаком­ством Маргариты и Азазелло. Хоронят при этом то­лько тело Берлиоза, без головы. Тело Берлиоза – это сообщество советской гума­ни­тарной интел­лигенции, которая лишилась твор­ческого духа, то есть головы ещё в начале 1930-х. Нет, конеч­но, такая сим­волика не означает физи­ческой гибели гума­нитариев, тем более мас­совой. Должно слу­читься какое-то событие, обозначающее рас­пад взаимосвязей, скрепляв­ших «тело» гума­ни­тарной кор­порации. Пока ещё ничего такого не про­изошло, но к чему-то такому ведёт явный кризис твор­ческих союзов, как и кризис академи­ческой науки.

На мой взгляд, подходящее наимено­вание для 20 стадии: «Жизнен­ный выбор», в том числе и в смысле выбор между живым и мёртвым, земным и небесным, мирским и духовным. 20 глава – напря­жён­ное ожидание звонка, сигнала свыше. Помнится, в 10 главе тоже было ожидание телеграмм, а та­к­же звонок от Азазелло адми­нист­ратору, чтобы тот никуда не ходил. Здесь же содержание звонка об­ратное – пора вылетать. Раз­ница в самосознании субъекта тоже заметна: Римский делает выбор в пользу земных властей, а Маргарита призывает силы небесные.

Вот мы и добрались до самых фантасти­ческих и волнующих глав Романа. Полёт Маргариты – что может быть романтичнее. Интересно, что Автор ухитрился скрыть от нашего наивного взгляда в этой не вполне москов­ской главе?

Загрузка...