Год быка--MMIX

А2. Сказка о потерян­ной эпохе

Хозяин. Ты! Держи ответ! Как ты посмел не поцело­вать ее?

Медведь. Но ведь вы знаете, чем это кончилось бы!

Хозяин. Нет, не знаю! Ты не любил девушку!

Медведь. Неправда!

Хозяин. Не любил, иначе волшебная сила безрас­суд­ства охватила бы тебя. Кто смеет рас­суждать или предсказы­вать, когда высокие чув­ства овладевают человеком? Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты подпирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднима­ются на небо и ныряют в самый ад – из любви к истине. Землю пере­страивают из любви к прекрасному. А ты что сделал из любви к девушке?

Медведь. Я отказался от нее.

Хозяин. Великолепный поступок. А ты знаешь, что всего то­лько раз в жизни выпадает влюб­лен­ным день, когда все им уда­ется. И ты про­зевал свое счастье. Про­щай. Я больше не буду тебе помогать. Нет! Мешать начну тебе изо всех сил. До чего довел... Я, весельчак и шалун, заговорил из-за тебя как про­поведник. Пойдем, жена, закры­вать ставни. /Е.Шварц. «Обыкновен­ное чудо»/

В жизни каждого норма­льного человека бывают реши­тельные моменты, когда не то­лько внеш­ние обстоя­тель­ства заставляют, но и борьба внутрен­них мотивов требу­ют сделать жизнен­ный выбор. Впрочем, что каса­ется внешних обстоя­тель­ств, то их выбор в гораздо большей степени, чем мы дога­дываемся, дикту­ется имен­но внутрен­ними мотивами. Про­сто так гораздо про­ще – свалить ответ­ствен­ность на внешние обстоя­тель­ства. Такие же реши­тельные моменты случа­ются на жизнен­ном пути на­родов, государ­ств или даже цивилизаций. Упустил момент, отказался от риска, от штурма оче­редного пере­вала, сэкономил силы, и всё – дальше от тебя уже почти ничего не зависит, раз­ве что умение притормажи­вать на спуске к фина­льной точке. И то­лько настоящее чудо может подарить вто­рой шанс, воз­мож­ность рас­поз­нать нужный поворот, найти узкую и смер­те­льно опасную тропу, ве­ду­щую наверх, к уже скрыв­шимся из вида сияющим вершинам.

Ровно 40 лет тому назад наша косолапая рос­сийская цивилизация была вынуждена делать имен­но такой выбор – идти на штурм очередных вершин научно-техни­ческого про­грес­са, взять на себя единоличное бремя мирового лидер­ства, заплатив за это доста­точно высокую плату, включая высокие риски не справиться с ситуацией. Либо стать как все норма­льные люди и страны, оза­бо­ти­ть­ся бытовыми и соци­а­льными про­блемами, пойти на мировую с заокеанским про­йдохой адми­нист­ра­тором, который успел всем объявить о помолвке с Принцес­сой – совре­мен­ной Наукой.

Порази­те­льное сход­ство сюжета геополити­ческой интриги второй половины 20-го века с сю­жетом знаменитой сказки Шварца для меня очевидно. Но боюсь, что увидеть это сход­ство и пове­рить в него смогут далеко не все. Хотя бы потому, что истин­ный сюжет этой драмы спрятан глубоко за ку­лисами идеологи­ческих и про­пагандист­ских конструкций. Но у меня все же есть доказа­тель­ства. Од­но из них – биография рус­ского гения Валентина Турчина и его главная книга – «Феномен науки».

А вот даже интересно, кто из вас, дорогие друзья, вообще знает это имя – Валентин Турчин? Или может быть, кто-то знает имя другого рус­ского научного гения – Роберто Бартини? А кому было известно имя Сергея Королёва при его жизни? И много ли людей, даже из числа соседей и кол­лег Им­мануила Канта по Кёнигсбергскому университету, понимали, что имеют дело с ге­нием? Так что кри­терий извест­ности или, как выразился тут недавно один мой оп­понент – наличия «бренда», иногда вовсе ничего не значит. А значат то­лько непреходящая цен­ность и актуа­ль­ность научных и фило­соф­ских мыслей, а также степень их влияния на совре­мен­ников и потомков.

Вот, например, «академик Сахаров» – это дей­ст­вите­льно бренд, причем сугубо полити­ческий, но основан­ный на его реа­льных заслугах в сфере прикладной ядерной физики. При этом соб­ствен­но в сферу полити­ческой и соци­а­льной мысли этот бренд был пере­несен и укоренен во многом усилиями Валентина Турчина. Судя по всему, имен­но он был основным соавтором знаменитой запи­ски Саха­рова в ЦК «Размыш­ления о про­грес­се, мирном сосуще­ство­вании и интел­лектуа­льной свобо­де». Этот вывод напрашива­ется из сравнения содержа­те­льности и концептуа­ль­ности работ самого Турчина с дово­льно беспомощ­ными и наивными полити­ческими выступ­лениями самого Сахарова.

А в чем соб­ствен­но главный пафос сахаров­ских «Размыш­лений» и ещё одной, главной самиз­датов­ской работы Турчина – статьи «Инерция страха»? Если вернуться к нашей метафоре – рус­ский Медведь не желает вновь становиться медведем. Родив­шаяся в обличье дикого зверя новая рус­ская цивилизация очень дорогой ценой Победы в страшной войне заплатила за свое постепен­ное преоб­ра­жение в челове­ческий облик. Однако послевоен­ный роман рус­ского Медведя с совре­мен­ной наукой нёс в себе не то­лько вдохновляющее духовное преоб­ражение, но и риск вырож­дения в бездушного монстра милитарист­ской империи. Поэтому академик Сахаров заслуживает доброй памяти хотя бы за попытку не допустить такого пере­рож­дения, и тем более этого заслуживает Турчин. Ещё и потому, что в отличие от Сахарова он не был защищен «брендом», академи­ческими и геройскими регалиями.

За все в жизни приходится платить – тем более за победу над своими внутрен­ними демо­нами. Демарш Сахарова-Турчина стоил одному ссылки, другому – высылки. Однако речь даже не о личных судьбах, а о судьбе целой цивилизации. Парадокса­льным образом имен­но рас­кол и скандал в совет­ской науке подорвал позиции политиков, рас­считывав­ших на раз­витие науки и техники для воен­но-полити­ческого доминиро­вания в мире. В результате победила партия «коро­лька» Брежнева, на словах кляв­шегося в любви к науке, а на деле – признав­шего и реа­льно поддержав­шего лидер­ство США.

Но может быть, у рус­ского Медведя и вовсе не было шансов, и 40 лет назад ис­сяк потенциал, заложен­ный Капицей и Курчатовым, Бартини и Королевым? На этот вопрос абсолютно однозначный ответ дает книга Турчина «Феномен науки», которая в 1969-м уже была набрана в типографии для из­дания, но в результате всех полити­ческих событий так и не увидела свет в Советском Союзе. Впервые на рус­ском ее издали то­лько в 93-м. Нет смысла и воз­мож­ности пере­сказать содержание этой книги, оно слишком плотное и це­льное, чтобы ужать ее до краткой рецензии. Поэтому поступим по-другому, попытаемся обозначить место, которое было по праву предназначено ей в судьбе нашей Принцес­сы – совре­мен­ной науки.

Как вы должны помнить, мама нашей Принцес­сы умерла сразу после ее рож­дения. Согласно правилам нашей рас­шифровки сим­волов речь идет, очевидно, о картезианской науке, скончав­шейся при рож­дении совре­мен­ной квантовой физики. Хотя при этом все фрейлины – философия, идеология и про­чие гума­ни­тарные приложения сохранили вер­ность прежней картезианской картине мира, хотя и не чаяли сердца в ново­рожден­ной, сохраняя ее в строгой изоляции от оста­льной части элиты. Если говорить совер­шен­но серьезно, уже без метафор, то совре­мен­ная наука как сообще­ство по­вторяет в своем раз­витии те же самые фазы, что и картезианская наука. Но повторяет в ускорен­ном темпе, на совер­шен­ной иной ресурсной основе и в новом практи­ческом каче­стве. Я не буду приводить под­робную аргументацию – кому интересно, могут посмотреть в книге «Государ­ство и Традиция». Но сравнение биографий прежней и новой науки приводит нас к дово­льно любопытным парал­лелям.

Опустим моменты рож­дения двух научных сообще­ств и зафиксируем момент первого появ­ления на широкой публике. Для картезианской науки таким моментом является Открытие Америки. Ошибочное сообщение Колумба об открытии западного пути в Индию сделало фактом обще­ствен­ного сознания шарообраз­ность Земли. Это означало каче­ствен­ное усложнение структуры сознания – видимая реа­ль­ность плоской земли оказыва­ется мнимой, а абстрактное представление о Земном шаре стано­вится подлин­ной реа­ль­ностью. Привыкнув к этому несовпа­дению видимости и реа­ль­ности, сле­дующим шагом уже можно принять систему Коперника вместо Птолемея. Следующим есте­ствен­ным шагом рас­пространения ново­го мыш­ления – абстрактного, но все ещё отожде­ствляемого с реа­ль­но­стью – стано­вится его рас­пространение Декартом на всю видимую Все­лен­ную. Абстрактные модели Земли, Солнечной системы и Все­лен­ной дополняются методиками, выражен­ными в законах Галилея, Кеплера и Ньютона. Наконец, оконча­тельным завер­ше­нием экспансии картезианского мыш­ления ста­но­вится дер­зкая попытка рас­пространить его на сам субъект познания. Кант создаёт абстрактную мо­дель Чистого раз­ума, а Гегель формулирует законы диалектики. Однако, вершина познания, ви­димое завер­шение абстрактного картезианского мировоззрения парадокса­льным образом оказыва­ется про­явле­нием всех заложен­ных в нем про­тиво­речий. Идея «вещи в себе» взрывает тожде­ство абстрактной модели и реа­ль­ности, а идея эволюцион­ной космогонии открывает путь к модернизации картезиан­ской науки, заверша­ющейся ее смертью и рож­дением совре­мен­ной Науки.

Теперь, соб­ствен­но, парал­лели в этапах раз­вития совре­мен­ной Науки. «Открытию Америки», увы, соответ­ствует первое применение атомной бомбы этой самой Америкой. Как там пел Министр-Админист­ратор: «Па­льнул я в девушку, па­льнул в хорошую?». Типично американский подход, Вы не находите? Однако затем в судьбу Принцес­сы вмешива­ется рус­ский Медведь. Настоящий копер­ни­кан­ский пере­ворот в глоба­льном сознании про­исходит после испытания рус­ской атомной бомбы. Шаро­образ­ность Земли лишь подтверждала обращение Солнца вокруг него. Наличие самой мощ­ной бомбы у самой богатой страны вполне соответ­ствовало имперским правилам миропорядка, заложен­ным ар­тил­леристом Бонапартом. А вот появление такой же бомбы у косматого рус­ского Медведя – это уже удар под-дых всей прежней системе. В конце концов, никто из королевских фрейлин и министров, никогда не считал Принцес­су значимым фактором в придворных интригах, скорее, наоборот. Потому соб­ствен­но к ней все хорошо и относились. А тут выясняется, что вовсе не совре­мен­ная наука враща­ется вокруг политики, а даже совсем наоборот. И рус­ский Медведь, и американский Адми­нист­ратор оказыва­ются связаны с судьбой Принцес­сы и через неё друг с другом.

Впрочем, мы ещё не завершили про­ве­дение парал­лелей. Рас­пространение универса­льной на­уч­ной философии Декарта по времени примерно совпадает с формиро­ванием универса­льной Вест­фаль­ской системы. И научная мысль, и международная политика получают автономию от идеологи­ческих догм. Примерно то же самое на новом витке раз­вития про­исходит в Международный геофизи­ческий год, когда рус­ский Медведь запускает первый спутник.

Однако в полной мере влияние на совре­мен­ников картезианское мировоззрение получило пос­ле открытия Ньютоном закона всемирного тяготения. Знание о законах природы – вот подлин­ная выс­шая степень свободы. Поэтому демо­нстрация этой свободы от земного притяжения рус­ским Мед­ведем 12 апреля 1961 года – такой же момент истины в биографии совре­мен­ной науки, как и па­дение ньютонова яблока для науки картезианской.

Нужно ли специ­а­льно раз­ъяснять читателю, в чём состоит самое главное отличие совре­мен­ной науки от клас­си­ческой? Наверное, придётся. Хотя внима­тельный чита­тель, наверное, уже заметил, что для достижения феномена­льных результатов совре­мен­ная наука требует, во-первых, си­льных партнеров, готовых вклады­вать огромные ресурсы, но самое главное – умеющих созда­вать сложней­шие системы и управлять ими. Хотя сами Королёв или Курчатов вряд ли имели доста­точно времени для фило­софского осмыс­ления своей работы, но имен­но умение организо­вать работу множе­ства уче­ных с огромными мас­сивами информации было и оста­ется главным в совре­мен­ном науч­ном про­цес­се. В фило­софском плане можно сформулиро­вать отличие совре­мен­ной науки так: Если картезиан­ст­во полагает информацию одним из свой­ств мате­ри­а­льного объекта, то совре­мен­ная наука имеет дело со сложными про­цес­сами, мате­ри­а­льная и информацион­ная составляющие которых, вообще говоря, неза­висимы и одинаково важны. И­мен­но поэтому первое появление в свете нашей Принцес­сы прак­ти­чески совпало с рож­дением ново­й научной дис­циплины – кибернетики. Поэтому после достижения про­рывов в управ­лении энергией и мате­ри­а­льными объектами да­льнейшее раз­витие совре­мен­ной науки было также обращено к самому субъекту познания.

Теперь соб­ствен­но можно сформулиро­вать основной тезис: имен­но рус­ский ученый и философ Валентин Турчин и его книга «Феномен науки» может претендо­вать на то же место в судьбе совре­мен­ной науки, какое Им­мануил Кант и его «Критика чистого раз­ума» занимает в истории клас­си­че­ской картезианской философии и науки. При этом книга Турчина вполне удобочитаема даже для сту­дентов, но зато строго следует заветам Канта в другом, применяя последо­ва­тельный эволюцион­ный подход к раз­витию абстрактных позна­ющих систем.

Для своего времени такая книга была безусловным научным и фило­софским про­рывом, ос­та­ваясь при этом в строгих рамках совре­мен­ной науки. К сожа­лению для неё, своё про­рыв­ное зна­чение турчинский «Феномен науки» сохраняет по сей день. Поско­льку ни до, ни тем более после раз­вала Советского Союза никто из многочис­лен­ных философов, методологов, «сис­темных аналитиков» даже близко не подошел к такому уровню фило­софского освоения и концептуа­льной систематизации раз­нообразных научных знаний. И­мен­но в этом моменте кро­ется принципи­а­льная раз­ница в судьбе Канта и Турчина и судьбе их книг. «Критики» Канта вышли в свет и повлияли на раз­витие всей европейской науки, в рамках ко­торой они и рождались. Книга Турчина не вышла в свет в Советском Союзе из-за полити­ческой акти­в­ности ее автора. Трудно сегодня представить, наско­лько эта книга и авторитет ее автора ока­зали бы влияние на научную и фило­софскую мысль в Советском Союзе, особен­но в крити­ческий период «ускорения и пере­стройки». Так же сложно, глядя из Рос­сии, выявить степень влияния книги Ту­р­чина на бурное раз­витие информатики в США, где автор и книга нашли прибежище.

Одно можно уверен­но сказать, что отторжение Турчина советской системой не было случай­но­стью истории, как и факти­ческий отказ СССР от мирового научно-техни­ческого лидер­ства. Фило­со­фия, идеология, научная и полити­ческая практика советской системы, за исклю­чением строго изо­лирован­ной сверхсовре­мен­ной части ВПК в опреде­лён­ный период, были и оста­ются до сих пор наск­возь картезианскими, догмати­ческими, устарев­шими. Попытки влить в научно-техни­ческий про­гресс мас­сирован­ные силы и сред­ства лишь усугубляли и даже сегодня ещё способны усугубить реа­льную про­блему недо­ста­точной научной культуры и недо­развитого фило­софского мировоззрения. При этом в конце 1960-х един­ствен­ным стимулом для раз­вития совре­мен­ной научной системы в СССР было нарастание мирового про­тиво­стояния систем и факти­ческий пере­вод всей страны в режим постоян­ной готов­ности к глоба­льному конфликту, включая выстраи­вание соответ­ствующих сложных систем управ­ления. Судя по уровню этой и других книг Турчина, а также наличию в СССР доста­точного чис­ла по-настоящему совре­мен­ных ученых, такая задача вполне могла ставиться.

Однако, воз­мож­ности советской науки и объектив­ные ограни­чения советской системы – это «две большие раз­ницы». Отда­вать управление страной в руки воен­ных в союзе с учёными партийная номенклатура никогда бы не стала. При этом объектив­ных экономи­ческих стимулов для раз­вития на­учно-техни­ческой системы не было. Так что ситуация сложилась имен­но так – рус­ский Медведь не захотел обращаться в монстра, а потому отказался от Принцес­сы – совре­мен­ной науки.

В этой ситуации Принцес­се ничего не оставалось, как принять предложение заокеанского Ад­ми­нист­ратора и пере­йти к нему на содержание. Живет она нынче в очень даже неплохих условиях, сыта, одета, опять же под неусыпной заботой Доктора. Имен­но медицинские и фармацевти­ческие ко­рпорации являются сегодня одним из ведущих заказ­чиков научных ис­следо­ваний и раз­работок. То­лько вот есть у меня такое ощущение, что про­йдоха Адми­нист­ратор так и не смог найти общий язык с Принцес­сой. Манипуляции с финансовыми пирамидами на глоба­льном рынке, ограбление и выкачи­вание ресурсов из глоба­льной периферии – да, это мы можем. Встраи­вать самых умных и одарён­ных в потогон­ную дис­циплину совре­мен­ных корпораций, попутно отбивая способ­ность крити­ческого фи­ло­софского осмыс­ления дей­ст­вите­льности – это у него получа­ется даже лучше, чем у Берии. Одари­вать Принцес­су подарками и использо­вать её имя в про­пагандист­ских и идеологи­ческих кампаниях – тоже получа­ется. А вот сделать Принцес­су по-настоящему счастливой, вос­требован­ной в ре­шении про­блем совре­мен­ного мира – нет, не получа­ется.

Так что у рус­ского Медведя, несмотря ни на что, ещё есть один един­ствен­ный шанс начать все с начала, вернуть Принцес­су и предложить ей руку и сердце. Без совре­мен­ной науки, без сложной системы управ­ления, опира­ющейся на ново­е мировоззрение, новую философию и новую науку – Рос­сии про­сто не выжить в совре­мен­ном мире. Но не факт, что и сама совре­мен­ная наука сможет выжить без опоры на рус­ского Медведя. В этом случае кризис глоба­льной однополярной системы может ввергнуть весь мир в ново­е Средневековье.

Сможет ли рус­ский Медведь преодолеть рок, зависит от каждого из нас, кто имеет ум и со­весть. То­лько нужно пере­стать тратить время на пустопорожние споры и пререкания, на обсуж­дения чужих благоглупостей и злонамерен­ностей. А для начала – хотя бы начать навёрсты­вать упущен­ное за последние 40 лет.

8 июня 2008 г.