Год быка--MMIX

Что было, то было

При всём нашем желании разо­блачить выдумки и фантазии Автора в отно­шении первой главы обна­ружилось полное алиби. Автор дей­ст­вите­льно регулярно про­гуливался вдоль Патри­арших и мог увидеть, пусть и внутрен­ним зре­нием, и подслушать этот диалог трёх героев. Но как насчёт представ­ления в Варьете? Что скажете, весь зри­тельный зал и огромная очередь жела­ющих увидеть фокусы клетчатого Фагота – тоже суть ипос­таси богатого душевного мира писателя? Нет уж, увольте, не было в Москве в 1920-е или 30-е годы ни такого большого зала на Триумфа­льной площади, ни такой вели­кой очереди жаждущих зрелищ и халявных денег. Не было!

За весь период наблю­дений нечто похожее, если и случилось однажды, и то лишь в 1991 году, когда от Триумфа­льной площади про­тянулась «многотысячная очередь, хвост которой находился на Кудринской площади». И была это не совсем очередь, а многотысячная демо­нстрация москвичей, во главе которой если и стояли известные театра­льные барышники, то лишь в каче­стве лидеров «Демо­крати­ческой Рос­сии». Так что един­ствен­ное, что может сбли­зить эти две очереди, это известное выра­жение «полити­ческий театр», употребляемое по отно­шению к публичной политике.

Стоит напомнить читателю некоторые детали этого замеча­те­льного дня 28 марта 1991 года, когда на улицы Москвы впервые за многие десятилетия была выдвинута бронетехника. И это не един­ствен­ная чертовщина, случив­шаяся в тот день. С ран­него утра над той самой Кудринской площадью пустил облако чёрного дыма пожар на верхнем этаже американского посоль­ства. Нам с вами не было бы никакого дела и до этого стран­ного про­исше­ствия, если бы по сосед­ству с пожаром, на углу Б.Девятинского пере­улка не стоял старин­ный особнячок. И если бы с другой стороны этого дома не притаилась мемори­а­льная доска, сообща­ющая, что имен­но здесь про­вёл дет­ство и ю­ность вели­кий рус­ский писа­тель А.С.Грибоедов. По отдельности эти детали вроде бы не впечатляют – подумаешь, многотысячная очередь от Триумфа­льной до Кудринской, чрезвычайное положение в Москвы, пожар на Новинском бульваре у Грибоедова. Но складыва­ющаяся сама собой мозаика событий будто на что-то намекает, подмигивает нам как клетчатый гаер.

Ну, допустим, в этом что-то есть, хотя большин­ство нашего насе­ления созна­те­льно и давно пе­ре­стало верить сказкам о боге, про­чих чудесах и ностра­дамусах. Допустим, что Булгаков дей­ст­вите­льно был визионером, то есть мог заглянуть в тот самый план, где записаны истори­ческие судьбы и о котором втолковывал Берлиозу стран­ный консультант. Положим, самого Берлиоза так и не уда­лось убедить и тем самым спасти. Ну и как Воланд, твор­ческий дух Автора смог бы убедить нас в суще­ство­вании такого плана? Один из способов – написать о том, что случится в доста­точно отда­лён­ном будущем. В конце концов, образцом для Булгакова служил Гёте, а он тоже верно предсказал судьбу Фауста как кол­лектив­ного образа мате­риалисти­ческой науки. Поэтому давайте хотя бы про­верим эту нелепую гипотезу. Сказать клас­си­ческое «Не верю!» мхатов­скому драматургу мы всегда успеем. До­пустим на минуточку, что в главе 7 и последующих под сим­волом Варьете подразумева­ется полити­ческий театр, и дей­ствие по про­сьбам москвичей пе­ре­несено в 1990-е годы. Тогда должны быть и другие совпа­дения деталей, подроб­ностей, образов.

Кто у нас там значился первым руко­водителем полити­ческого Варьете, то бишь Пере­стройки? Нет ли каких-либо совпа­дений с образом Стёпы Лиходеева? Ну, положим, насчёт того, что у нашего народа фамилия Горбачёв ас­социиру­ется с лихими делами, насчёт явной некомпетент­ности и про­чих совпада­ющих черт характера – это ещё не тянет на доказа­тель­ство. Тот факт, что с момента появ­ле­ния в сюжете Лиходеев озабочен борьбой с алкоголизмом, пусть даже своим соб­ствен­ным, – тоже слишком общий признак. Для кол­лектив­ного образа партийной номенклатуры годится, но и то­лько. А вот факт, что в реша­ющий момент ди­ректор Варьете стараниями неких тёмных сил попадает в изо­ляцию от москов­ского полити­ческого театра имен­но в Ялту, это уже теплее – всем памятно августов­ское си­дение Горбачёва в Форосе.

Сосед­ство Лиходеева с Берлиозом тоже легко рас­толко­вать в таком контексте – после краха партийной идеологии главной опорой Горбачева была гума­ни­тарная академи­ческая корпо­рация во главе с А.Н.Яковлевым, портрет которого более всего совпадает с описа­нием главного реда­ктора в первой главе. И аккурат пере­д «Форосом» этого деятеля увольняют, корпорацию обезглавливают.

Есть в 7 главе не столь явное, но всё же указание на горбачёвскую «глас­ность»: «Степа был хитрым человеком и, как ни был болен, сообразил, что раз уж его застали в таком виде, нужно при­з­на­ваться во всем». А также намёк на известные про­валы в памяти последнего генсека, когда наут­ро он якобы ничего не помнил об указаниях, отдан­ных накануне и приведших к тому или иному безоб­разию. Были и закулисные «контракты» с иностран­ными консультантами, которые соб­ствен­но и при­вели к феери­ческому представ­лению и скандалам в нашем полити­ческом театре. В общем, похож, по­хож образ. Но не будем спешить делать выводы на одном един­ствен­ном примере.

Есть и другие яркие образы. Например, Аркадий Апол­лонович Семплеяров. Заслу­жил извест­ность тем, что публично потребовал немед­лен­ного разо­бла­чения фокусов Фагота с обма­н­ными чер­вонцами. Что каса­ется самих свалив­шихся с потолка червонцев, то тут нет никаких особых сом­не­ний. Хотя после уда­ления Горбачёва от руко­вод­ства Варьете было неско­лько случаев выпус­ка «цен­ных бумаг», оказав­шихся на поверку фантиками, – например, билеты М­ММ или облигации ГКО. Но всё же лишь одна такая «цен­ная бумага» имела номинал 10000 неде­номи­нирован­ных рублей, то есть де­сятка, червонец по нынешнему курсу. Даже цвет бумаги и тот совпадает. Кроме того, лишь «ваучер», он же приватизацион­ный чек не покупался за наличные, а был бесплатно роздан всему на­се­лению. И то­лько он обладал такими чудесными свой­ствами, что в руках обыч­ных граждан пре­вра­щался в резаную бумагу, а вот в интересах ответ­ствен­ных работников, вроде буфет­чика Со­кова, цен­ность вау­черов могла быть вос­становлена даже после исте­чения срока дей­ствия. Были, были и такие случаи.

Так что, опознав маги­ческие фаготов­ские червонцы как чубайсов­ские «ваучеры», мы легко об­на­ружим реа­льного про­тотипа товарища Семплеярова. Впрочем, слово «прототип» не очень подхо­дит к лицу, родив­шемуся лет на десять позже лите­ратурного героя. Как же нам тогда наз­ывать вице-пре­зидента Руцкого: «послетип» или про­сто «тип»? Имен­но Руцкой весной 1993 года требо­вал разо­бла­чения аферы с приватизацион­ными чеками и тут же был разо­блачён в каче­стве иностран­ного шпи­она, связан­ного с рус­ской мафией, и ещё в чём-то в этом же роде. Так что линия фарсового сю­же­та сов­па­дает до деталей типа: «Приятный звучный и очень настой­чивый баритон послышался из ло­жи №2». Совпа­дение тембра здесь не так важно, как тот факт, что вице-президент – это дей­ст­вите­льно позиция «номер два». Или, например, столь же бесполезный, как и Акусти­ческая комис­сия, «Центр аграрной реформы» Руцкого тоже рас­полагался на Чистых прудах.

Если среди «послетипов» нами замечены Горбачёв с Руцким, то должен быть и Ельцин. Фин­директор Варьете сразу стано­вится кандидатом номер один, поско­льку по ходу сюжета превра­ща­ется в седого старика. Но можно вычислить его и иным, более надёжным путём. Фамилия Римский указы­вает на парал­лель с Пилатом, который был иноземным наместником, ненави­димым народом Иудеи. А раз­ве Ельцин не был наместником Запада?

Что каса­ется взаимоотно­шений Римского и Лиходеева, то они дово­льно точно отражают про­тиво­речия между Ельциным и Горбачёвым. С одной стороны, Римский мечтает, чтобы Стёпу зада­ви­ло трамваем как Берлиоза. Но когда Лиходеев оказыва­ется в Форосе, осторожный Рим­ский рас­сылает телеграм­мы в поддержку Стёпы, и берёт руко­вод­ство полити­ческим Варьете на себя. Любопытна и как будто подсмотрен­ная Автором деталь, что в конце своей сюжетной линии финдиректор ради лич­ной безопас­ности сдаётся не кому-нибудь, а ленин­градским, питерским чекистам. Однако до этого на Ри­мского было поку­шение со стороны ближайшего соратника, обра­тив­шегося в вампира. В этом смы­сле нам есть из чего выб­рать: Ельцина, как минимум, трижды пы­тались отрешить от долж­ности де­пу­таты, но каждый раз судьба спасала наместника. Впрочем, для разоблачения Варенухи ну­жно бы сна­чала рас­толко­вать образ Гел­лы в контексте нашего полити­че­ского театра.

А вот, например, с буфет­чиком Соковым и раньше никаких про­блем не было. Лично я ещё лет пятнад­цать назад заметил его необ­ыкновен­ное сход­ство с мэром Москвы. Но после того как Лужков появился на публике с травмой головы, и вовсе сомнения отпали. Попробуйте мне наз­вать ещё хотя бы одного публичного политика с рас­царапан­ной лысиной, и чтобы в его ве­дении было об­ще­ствен­ное питание столицы, да ещё при этом никто не сомневался, что чиновник в скром­ной кепке на самом де­ле является подпо­льным мил­ли­ардером.

Установив лич­ность «типа» для буфет­чика Сокова, можно догадаться, например, о каком ки­ев­ском дяде идёт речь в той же главе 18 «Неудачливые визитеры», где оба – Соков и Поплавский нано­сят визит в «нехорошую квартиру». Причём экономист Поплавский намерен не про­сто посетить, но и поселиться в комнатах Берлиоза. Конечно, в этом повороте можно усмотреть и широкий смысл, когда место советской гума­ни­тарной науки в каче­стве властителей дум пыта­лись занять про­винци­а­льные экономисты. Но каждому кол­лектив­ному образу, как правило, в полити­ческом театре находится ис­по­лни­тель соответ­ствующей сим­воли­ческой роли.

Правда, в реа­ль­ности известный экономист, желавший занять место и Берлиоза, и Лиходеева, был ро­дом из Львова, а не из Киева. Одно время он дей­ствовал в политике в связке с мэром Москвы. Однако, в результате вмеша­тель­ства Азазелло, который, раз­уме­ется, является кол­лектив­ным образом спец­службиста, экономист Максимилиан Поплавский получает от ворот поворот, превратившись из амбици­озного и актив­ного деятеля в осторожнейшего прагматика. Не такая ли метаморфоза про­изо­шла с Григорием Явлинским в конце 1994 года, когда президентская служба безопас­ности про­вела операцию под условным наз­ванием «мордой в снег»? Кстати, среди пострадав­ших от Азазелло в гла­ве 18 числится ещё курица, лишив­шаяся последнего сред­ства пере­движения. Хотя будь Автор чуть внима­тельнее при изу­чении скрытого плана, то вместо курицы должна быть другая птица. Но тогда была бы нестыковка с бытовыми деталями во вне­шнем слое сюжета. Всё-таки целого жареного гуся в чемодане никто обычно не воз­ит.

В общем, накопилось уже доста­точно совпа­дений и смысловых рифм, чтобы обратить вни­ма­ние читателей ещё на одну неприметную деталь в самом конце 18 главы. Известно, что этот эпизод в кабинете про­фес­сора Кузьмина Автор вставил в Роман в самом конце работы, когда получил от вра­чей подтверж­дение о скорой смерти. Было бы стран­но, если в такой момент Булгаков озаботился чем-то несуще­ствен­ным, про­сто карикатурой на врачебную практику. И что же нам пишет Автор, нахо­дясь практи­чески на смертном одре? Он рисует нам паскудного воробышка, который успевает нага­дить в черни­льницу и раз­бить клювом стекло на фотографии. Образ, что ни говори, запомина­ющийся. Особен­но вот это: «взлетел вверх, повис в воз­духе, потом с раз­маху будто ста­льным клювом ткнул в стекло фотографии, изобража­ющей полный университетский выпуск 94-го года, раз­бил стекло вдребезги и затем уже улетел в окно».

Я извиняюсь, но вот это точно враньё! Автор что, птичек никогда не видел? Если воробышек повис в воз­духе, то уж никак не получится потом с раз­маху. Это то­лько, если птичка нужна для мас­кировки руки кукловода, самого Автора, пыта­ющегося ткнуть нас носом в нечто важное. И что же там такого интересного для нас, кроме указания на 94-й год выпуска? Заметьте – не на 1894 год, а про­сто на 94-й. То есть и на 1994-й тоже.

Вот честное слово, лично я заметил это указание Автора на точное время дей­ствия лишь после того, как раз­гадал общий секрет экономиста Поплавского и буфет­чика Сокова. Однако заметим, что этим указа­нием времени оканчива­ется не то­лько глава, но и первая часть Романа. То есть предше­ству­ющие события в нехорошей квартире от про­буж­дения Лиходеева и вплоть до визита буфет­чика, а также события в Варьете и вокруг него составляют единый смысловой слой. Нужно так понимать, что эти события как-то должны были предуготовить последу­ющие события, связан­ные с Маргаритой и воз­враще­нием мастера.

Этот скрытый смысл нужно будет ещё обдумать, а пока заметим, что имен­но в 1994 году про­изошёл всплеск ново­го интереса к Роману. Все три попытки сим­воли­ческого толко­вания, от которых мы оттолкнулись, были в своих первых версиях написаны в 1994 году. В том числе статья в при­ло­же­нии к «Новой ежедневной газете» в мае 1994 года, где впервые была высказана гипотеза о ви­зионер­стве Булгакова, предви­дении им будущих событий. Почти все примеры «послетипов», кроме Поп­лав­ского взяты имен­но оттуда. Добавлю, что моё отно­шение к Роману и Автору изме­ни­лось тогда же, в 1994 году, а вместе с этим под влия­нием Воланда – и моё мировоззрение. Хотя прави­льнее будет утверждать, что и новый взгляд на мир, и новый интерес к Булгакову имеют своей причиной предше­ству­ющие 1994 году бурные события на сцене нашего по­ли­ти­ческого театра, включая раз­вал Союза, мо­шен­ни­че­скую при­ватизацию и рас­стрел Белого дома. Поэтому в некотором смысле нельзя не приз­нать осо­бый вклад на­шего полити­ческого Варьете в про­цесс научного познания природы человека.

Разуме­ется, приведен­ные выше примеры далеко не исчерпывают список совпа­дений и интер­претаций, связан­ных с 1990-ми годами. Но чтобы более полно рас­шифро­вать сюжеты этих глав, нам нужно понять скрытую природу мисти­ческих персонажей – таких, как Беге­мот или Азазелло.