Китайская классическая «Книга перемен»

ВВЕДЕНИЕ В ДОПОЛНЕНИЕ К ОФИЦИАЛЬНОМУ ЖИЗНЕОПИСАНИЮ-ЗАПИСКЕ 1 ФЕВРАЛЯ 1935 Г., Т.Е. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА НАЗАД

Сегодня у нас большой научный праздник. Надо поздравить и Вас, и нас всех, и Институт востоковедения с редким и большим достижением. В самом деле, как приятно начинать серию докторских наших диссертаций с работы, которая не только не возбуждает сомнений в своих достоинствах, не говоря уже о доброкачественности, но и стоит несравненно выше всяких требований к доктору китайской словесности (филологических наук).

Надо при этом сказать, что сама инициатива этой работы встретилась с неисчислимыми трудностями, от которых — смею это заявить хотя бы от своего лица — всякий из нас в ужасе бы отступил. Например, в бессилии сражаться с наивными людьми, принимающими исследователя и переводчика за соавтора и злостно приписывающими ему, невзирая на анахронизм, все, что есть в оригинале. Для этих людей написать пасквиль на «И цзин» есть научная работа более достойная, чем научное объективное исследование этой книги, и Вы подвергались нареканиям и даже форменным гонениям за эту работу задолго до приведения ее в готовый вид. Толпа обскурантов ИВАН{1006} решила отнять у Вас решимость закончить исследование этого крупнейшего памятника дальневосточной Азии, и даже мое представление о присуждении Вам докторской степени без защиты диссертации ввиду хотя бы трудностей, связанных с оппозицией Вам, было с негодованием запихано в дальний угол ящика, где и лежало без движения, хотя адресовано было не этому ящику, а высшей академической инстанции (вот что делает ведомственная субординация!). Мои отзывы о Вашей работе уничтожались! Просто!

Гонения на Вас и Вашу работу воспроизводят в точности (тем более что кое-кто из участников гонения был в той и этой конъюнктуре) гонения на меня в 1913 г., когда в моем курсе о Лао-цзы и «Дао дэ цзине» усмотрели «атомистическую теорию на футурологическом языке», подали жалобу Н.Я.Марру (декану) — и курс был упразднен. При этом даже мое призывание имени Льва Толстого в свидетельство интереса общества к Лао-цзы не помогло! <...>

Два года прошло с тех пор, как мною была прочитана Ваша работа, и я предпочел бы дать о ней отчет тогда же, а не теперь, когда мои заметки уже потускнели вместе с памятью моей.

ОСОБЕННОСТИ ВАШЕГО ПРЕДМЕТА. «КНИГА ПЕРЕМЕН»

Мы начинаем серию переводов и исследований китайских классиков с самого трудного из них — с «И цзина». «Книга перемен» состоит из афоризмов, легко усваиваемых и всеми повторяемых (в особенности в обиходной эпиграфике), и, далее, мест столь темных и непостигаемых, что от них открещиваются даже твердо знающие «Книгу перемен» наизусть — начетчики. Скажу по своему опыту, что среди своих учителей-китайцев (их было, по-моему, не менее двадцати!) я никогда не видел ни одного, кто не говорил бы об «И цзине» с восхищением и... ничего в нем не понимал бы, кроме пафоса зазубренных экстравагантностей, подлинной экзотики. Я лично в начале моих штудий (особенно в 1903 г.) много раз занимался «Книгой перемен», но отступил перед ее трудностями. Затем Шаванн{1007} по нашей просьбе прочел нам в 1905 г. лекцию об «И цзине», указав, что далее гадательного текста значение этой книги не идет и что научного значения эта книга не имеет, по крайней мере для историка (наука от этой точки зрения отошла). Наконец, в Китае я не встретил никакого сочувствия своим стремлениям понять текст «И цзина». Поэтому я и в свои университетские курсы этот предмет никогда не вводил.

Надо сказать вообще, что китайский консерватизм нельзя считать чем-то исключительно одиозным. Это, конечно, один из эксцессов, без которого не обходится ни один исторический народ, а тем более его литература. Но если бы он исходил только из одного источника, как, например, у христиан из Евангелия, то он был бы давно уже обречен на катаклизмы вроде европейских, в которых нетрудно видеть борьбу жизни с Евангелием и «пастырями добрыми». Нет, китайский консерватизм питался из разных источников. Вот почему «Книга перемен» всегда оставлялась как-то в стороне от эксцессов, особенно политических, и не вызывала боев насмерть.

ТРУДНОСТЬ КРИТИКИ ВАШЕЙ РАБОТЫ

Прежде всего, Вас никто не посмеет упрекнуть в том, что Вы выбрали нарочно «заумный» текст, чтобы парализовать критику, ибо всем нам вообще и в первую очередь полагается быть солидно знакомыми с «Книгой перемен». А так ли это? Затем, критиковать Вас, единственного знатока этого сложнейшего из предметов, — значит брать на себя больше того, что приличествует китаисту, знающему, что такое «И цзин». Решаюсь это сделать только по долгу руководителя Китайского кабинета и Вашего товарища. Дальше этого мои претензии не идут и идти не могут. Ведь Вы, знающий весь текст «Книги перемен» наизусть и вообще все сюда относящееся, являетесь единственным хранителем всего ее синтеза, и спорить с Вами по меньшей мере трудно, если вообще возможно (опасно!). Как минимум можно заявить, что в этой области более квалифицированного исследователя и переводчика найти нельзя, и не только среди нас. Поэтому критика Вашей работы не может идти нормально, т.е. как объемлющая линия к объемлемой. Это я выставлял как одну из причин, действующих на справедливость присуждения Вам степени доктора без защиты диссертации. Но мое ходатайство не вышло даже из ящика заместителя директора ИВ П.И.Воробьева.

ВАШИ ЛИЧНЫЕ ОСОБЕННОСТИ

Вся жизнь Ваша перед моими глазами. На первый взгляд Вы всегда разбрасывались, и были люди, обвинявшие Вас в дилетантстве. Но не я! Из всех Ваших увлечений Вы сумели составить свою научную личность в некий синтез, замечательно полносочный, многокрасочный. Из самых различных элементов получился синтез на редкость логический.

Но я выступлю прежде всего свидетелем Вашего научного развития. На студенческой скамье быстро складывалась Ваша личность, и все элементы получили развитие. «И цзин» пришел после всех, но, потребовав от Вас самых крупных усилий, оказался в конце концов торжествующим. Основные черты Вашей личности: энтузиазм, быстрота и широта охвата предмета, основательность, острота критики — все здесь. К этому же надо присоединить изобретательность, предприимчивость, ненависть к банальным дважды два и к стереотипам, находчивость и остроумие.

Укажу прежде всего, что Ваша книга — работа китаиста, философа и филолога, и япониста-филолога, и маньчжуриста: соединение, доселе не бывалое нигде. Но полнота китаиста отсутствует, поскольку книга не писалась в Китае. (У китайцев полагается сань тань{1008}, поэтому я еще дважды в течение этой речи вздохну!) Вы принялись за исследование «И цзина» в языковом всеоружии; китайский, японский, маньчжурский и европейские языки. До Вас никто не был так вооружен. У нас были знатоки многих языков Дальнего Востока, но этот полиглотизм или был бесплоден, или, самое большее, обслуживал китайскую фразу (чтобы не провраться в остановке). У Вас же полиглотизм сосредоточен на обшей цели и имеет подлинно синологический аспект.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА КНИГИ

Ни одна книга по китаистике не доставляла мне столь сосредоточенного удовольствия и поучительности. Изложение книги стройное, систематическое. Тон увлеченный, страстный, с тягой к яркому рационализму и рельефной демонстрации (путем сравнений, иногда парадоксальных, сопоставлений и т.д.). Она доступна в части 1 всем, но часть 2 даже в Вашей обработке останется, конечно, книгою редких специалистов. Нельзя думать, что она будет массовым чтением или даже чтением китаистов вообще, но для редких специалистов она будет редким же откровением.

ЗАСЛУГИ В МИНИМАЛЬНОЙ ОЦЕНКЕ

При рассмотрении научной работы надо отметить выдающиеся пункты (выше нормы). Так как их слишком много — можно сказать, вся работа — и мне их не пересчитать, как бы я ни старался, то вот некоторые.

Начну с того, что есть в синологии темы и темы. Для одних найдутся любители один за другим: вопрос времени и терпения. За другие же никто браться не может и не хочет. Таков «И цзин». Изучать «И цзин» — значит изучать самое сложное из мировоззрений (ибо это ведь не изолированное нечто), а быть ему судьей — задача прямо непомерная, и то, что Вы за нее взялись, это подвиг в отношении и нас, и советской науки. Даже если бы книга была неудачна, Вас следовало бы, как в древнем Риме, благодарить за то, что Вы не побоялись труднейшей из задач.

Далее, крайним достижением китаиста, предшествующим объемлющей и настоящей критике и научному обобщению, является полное усвоение текста вместе с его предметом (что бывает далеко не всегда), проникновение в самую толщу китайских идей. И если это достаточно трудно для китайской истории, еще труднее для китайской литературы, далее для классиков и труднее всего для «Книги перемен», то даже одно лишь прочтение этой книги, не говоря уже о ее освоении и проникновении в ее толщи, является настоящим подвигом. А ведь это только начало Вашей работы! И всю ту литературу об «И цзине», которою мы располагаем, даже просто, повторяю, прочесть так, как это сделали Вы, мог только человек особого склада и особых способностей, что мы все знаем и все отмечаем, я — первый.

Один факт внимательного чтения всей «Книги перемен», даже в одном лишь из комментариев, и это уже большое дело, в котором, как известно, не преуспели даже писавшие об «И цзине» (я сильно сомневаюсь, чтобы Арлез или Макклатчи читали бы текст, о котором они писали, как следует. По рассказам сяньшэна{1009} — на байхуа{1010}. А Арлез — по-маньчжурски).

Во всяком случае, умение читать труднейший текст и ввести его в научное обращение Вами полностью и блистательно доказано. И заметьте, что в то время как вокруг Вашей диссертации было много всяческих толков (главным образом кривотолков), но не было — и не могло быть — толков о безграмотности, некомпетентности, мертвом инвентаре кусочных знаний и прочих характеристик подобного рода, довольно часто встречающихся в беседах о диссертациях. Всем ясно, что со стороны знания дела и языка Вы неатакуемы.

Как новый комментатор, стремящийся искренне к ликвидации оракула и превращению его в философему, эта работа заслуживает всяческого удивления и поощрения. Во всяком случае, и также в виде минимальной оценки надо признать, что Ваш перевод и Ваше исследование не идут ни в какое сравнение с предыдущими (на всех языках, в том числе и японском и, конечно, китайском же). Уже по одному этому как автор прогресса науки Вы заслуживаете степени премированного доктора.

Хотя всякая научная работа имеет прежде всего значение по окончательности решения поставленных проблем, но сама постановка их и формулировка, особенно новая и ведущая к дальнейшей работе мысли, имеет иногда гораздо большее значение, нежели решенные проблемы (ибо они могут быть решены хуже, чем поставлены и сформулированы). Уже с этой точки зрения Ваше исследование ново, богато мыслями и формулами, нигде и никогда ранее не выраженными даже в форме вопроса.

Наконец, надо всячески похвалить Вас за умело и достойно составленные тезисы. Вы дали урок диссертантам, превращающим тезисы в оглавление своей работы или нудный конспект ее, обесцвечивающий работу и отбивающий всякую охоту с нею познакомиться детально.

НАУЧНЫЕ ДОСТОИНСТВА РАБОТЫ

Если считать, что научная работа в своих достоинствах числит силу знания и научное умение, то в этой работе оба эти существенных элемента проявлены полностью. Во всей работе чувствуется сила знания, сила мысли, сила убеждения и сила убедительности. Книга умна, доброкачественна, убедительна. Она дает яркие характеристики, доселе в китаистике невиданные. Книга обладает первоклассными научными достоинствами: открытостью, откровенностью, искренностью — равно научными добродетелями.

Отмечу еще раз Вашу острую находчивость, предприимчивость, всяческое дерзание. Это книга филологии новой и весьма изобретательной. Этот труд впервые в истории изучения «И цзина» идет в ногу с современной наукой Китая и Японии, превосходя европейские и, конечно, русские (их не было!). Думаю, что Ваше исследование китайской классики идет непосредственно после Пеллио{1011}. Оно уступает ему в документации и построении текста и выигрывает в оригинальности и размахе. Если не во всех, то во многих отношениях можно Вашу книгу считать последним словом науки (постольку, поскольку она писалась вне Китая) — это достижение крупное, исключительное.

В связи с этим отмечу и особые достижения. Максимальною оценкой Вашей работы надо считать удачно и ясно продуманную систему «И цзина», которая, не будучи окончательною, сделала в этом направлении самый крупный шаг. Ведь если даже считать эту проблему в данных условиях неразрешимою, все же Ваша работа имеет абсолютную ценность как первая на русском языке и в то же время самая удачная из всех синологических. Это бывает крайне редко, и Ваша работа едва ли не первая из этих редких! Вот наконец настоящая наука, и советская синология делает вклад в мировую науку столь долгожданный.

Перед Вами стояла грандиозная проблема — решить с помощью, так сказать, «научных уравнений» трехтысячелетнюю проблему «И цзина», которая никогда не была решена ни в Китае, ни вне Китая. Но это решение или невозможно, или требует особого гения. Я считаю, что Вы на этом пути встали в ряд с предыдущими исследователями и значительно превзошли их. Непосредственным Вашим предшественником как по времени, так и по серьезности является Вильгельм. Но Вы его превзошли во всех отношениях, а главным образом в научном, о чем скажу далее подробно. Значит, повторяю: работа Ваша включается в мировую по достоинству и является последним словом науки в данной области. С чем и позвольте от души Вас поздравить!

Ваша книга имеет еще особое значение: она сильною рукою вызволяет европейскую науку из ее инфантилизма в отношении «И цзина» и повторения задов на китайский лад. Вы преобороли также опасную сентиментальность и романтику Вильгельма. В общем, еще раз повторяю, что Вами все решительно сделано, чтобы впервые дать понять основные идеи великой книги в самом крупном масштабе и отойдя от детских маневров Арлеза, Легга и др. Ваша книга надолго еще останется самодовлеющею, путеискательной и путеуказующей, поскольку в ней приняты все меры к тому, чтобы вызволить исследование из трафаретных легговских формул. (Отличная характеристика Легга на с. 33 (101): «Благообразный труд, лишенный ошибок лишь постольку, поскольку его автор передавал китайские теории и не рисковал на головокружительные открытия в стиле Лейбница или Лакупри».)

Один из шедевров Вашей работы — это вступление, обращенное к читателю-некитаеведу. Оно убедит в Вашей правоте кого угодно. Также и весь параграф 2, с. 233 (194), представляет собою очень сильное, здравое и умное введение в анализ техники мышления «Книги перемен»: «... предвидя упрек в модернизации архаического памятника, я хотел бы установить точную договоренность в спорах о «модернизации», которая отнюдь не является моей целью. <...> Сколько миллионов людей пело и играло на самых разнообразных музыкальных инструментах без малейшего знания акустики и теории музыки. Однако мы можем говорить об их творчестве научно лишь с точки зрения современной акустики и теории музыки. Также, изучая технику мышления, отраженную в текстах «Книги перемен», мы не можем не пользоваться современной, нашей техникой мышления».

Надо особо отметить Ваше критическое самоограничение, которое должно войти в науку{1012}. Действительно, в таком, как на с. 203 (177-178), утверждении подход к «Книге перемен» является наиболее всего приемлемым. Упразднены химеры. Далее, на с. 205 (179) подсчет (сама инициатива его, инвенция, находчивость!) мантических элементов в «Книге перемен» — особое достижение. Жаль, что на чертеже это не особенно видно и что выводы из этого подсчета как-то потерялись и даже закончились необъяснимым и полным противоречием на с. 209 (182).

Изложением теорий Пи Си-жуя Вы оказали всем нам большую услугу. Принять или не принять Ваши ограничения их, но они создают новую, доселе неизвестную атмосферу. Хотя выбранный Вами трактат не может быть назван классическим, ибо он, во-первых, написан сильным и неровным тоном, без всякой лапидарной 2 × 2 = 4, и, во-вторых, в аргументации и иллюстрации весьма спорной, тем не менее выдвижение на первое место Пи Си-жуя (доселе мало известного европейской науке) и японцев — вещь замечательная и правильная. На с. 262 (204-205) очень новые и верные замечания, которые могут многим и очень многим из нас пригодиться.

Вывод из Вашей работы (последний пункт тезисов) полностью оправдан, и задача ее в том виде, в котором она задумана, решена блестяще.

Однако... «и в солнце и в луне есть темные места» (Херасков). Перехожу к минусам.

НЕДОСТАТКИ РАБОТЫ, ОТ ВАС НЕ ЗАВИСЯЩИЕ

Свою отрицательную критику я начну с общего утверждения, что даже Ваша превосходная работа не стоит полностью на уровне науки, ибо большие работы такого типа нельзя делать без специальной экспедиции в Китай на год, а то и на два, как это принято в Европе. Без полной библиотеки и общения с китайскими специалистами такая работа не может производиться. Ведь принимая во внимание, сколько Вам дало для писания этой книги Ваше кратковременное пребывание в Японии в 1928 г., можно себе представить, сколько Вы при своей впечатлительности и острой восприимчивости могли бы получить в Китае! Приходится сань тань эр и{1013}. Все Ваши трудности начинались с библиографии и книжной наличности, которая у нас к решению таких проблем совершенно не предназначена. Ваша работа могла быть сделана только в Китае! Очень возможно, что Вам остался неизвестным целый ряд новых китайских теорий «И цзина», изложенных хотя бы в периодических изданиях, до нас не дошедших.

Далее, роковой вопрос: может ли научное исследование подобного предмета по своей потенции и законченности равняться в глазах читателя всей той подготовке, эрудиции и врожденной и выработанной интуиции, которою располагает туземец? Принципиально оно, конечно, должно быть таким. Но на деле так ли? И кто знает, как этого можно добиться? Ведь если даже «Слово о полку Игореве», имеющее себе многочисленных партнеров, все же считается как бы изолированным и, в сущности, как историко-литературная проблема нерешенным, то что же говорить об «И цзине» — тексте абсолютно изолированном? Надо ждать новых материалов от раскопок! Но en attendant нужно работать над тем, что уже есть. Наконец, история Апокалипсиса показывает, как зашифрованная мистика сопротивляется расшифровке. А ведь об этой книге известно несравненно больше, чем об «И цзине». Проблема «И цзина» в настоящее время не может быть решенной окончательно.

ВАШИ УВЛЕЧЕНИЯ

Люди, склонные скептически относиться к увлекающимся ученым, могут быть скептически настроены и к Вам, как всегда увлекающемуся своим сюжетом и выбирающему только то, что нравится. Но надо делать разницу между увлекающимся и увлеченным, а поскольку в Ваши «увлечения» входят даже такие предметы, как курс грамматики китайского языка для практикантов, я считаю Ваши увлечения даже утилитарно полезными.

Благодаря Вашей командировке в 1928 г. в Японию, а не в Китай Вы находитесь, вполне естественно, в поле притяжения японской синологии. Это ново! Это интересно! Это необходимо! Однако est modus in rebus. Я нахожу Ваше возвеличение японской науки перед китайскою результатом увлечения и недостаточно строгой критики.

Так, например.

С. 162 (153). Странно не реагировать на наивность японца, представляющую худшую версию китайских наивных полиграфов.

С. 163-164 (168, прим. 133). Странно характеризовать работу Хонда «филологически точною», когда он доходит в своей неразборчивости до = {1014}.

С. 164 (156). Вряд ли можно защищать (а тем более рекомендовать) японскую синологию цитированием подобных благоглупостей. (Или еще на с. 165 (158) и особенно на с. 166 (159): ну и наука!)

Кроме того, в Вашем изложении теорий Пи Си-жуя тоже есть странности. Так, например, странно, что, пересказывая Пи Си-жуя, Вы не заметили этого именно места на с. 144, 2 (167, прим. 115), где тип «Чунь цю» напоминает тип «И цзина»{1015}. Изложение Пи Си-жуя на с. 145,1 (145) кажется бессистемным и вряд ли достигает цели — нужно было бы Ваше вмешательство.

С. 149 (147): «Очевидно, что здесь Пи Си-жуй, последовательный конфуцианец, ничего общего не имеющий с объективной наукой, исходя из своего догматизма, не допускает даже мысли о критике Конфуция...». Такой уничтожающей критике Пи Си-жуй подвергнут, по-моему, зря. В Вашем же пересказе он доказал нам, что стоит выше конфуцианских предрассудков — если и не всех, та очень многих. - [в настоящем издании купировано].

Странно, что, пересказывая Пи Си-жуя, Вы не реагировали на некоторые особенно достойные его места (вроде с. 152 (148-9)). И вообще, Ваши аннотации к Пи Си-жую монотонны и их мало. К чему тогда было пересказывать его? На с. 154 (149-50) опять нет существенной аннотации к Пи Си-жую. Как же называется эта «компиляция»?

С. 119 (133): «Следовательно, Конфуций (по мнению Пи Си-жуя. — Ред.) выдвинул, а может быть, и создал текст «К[ниги] п[еремен]» как компендиум своего рода Lebensweisheit». Из-за этого Lebensweisheit теряешь доверие к пересказу Вашему пунктов Пи Си-жуя.

ВЫБОР КОММЕНТАТОРОВ

Ваши увлечения начинаются с неудачного выбора комментаторов. Я оспаривал Ваш выбор. На этом первом этапе исследования надо было бы взять наиболее известных и знаменитых Чэна и Чжу Си, а не тех, кто больше Вам по вкусу. Так было бы гораздо объективнее. Брать за основу столь неаттестованных комментаторов, как Оу-и и Итō Тōгай было неосторожно: от этого фундаментальность работы разделяет участь с эфемерностью этих комментаторов.

С. 318 (233). Аргументация в пользу Оу-и блестяща по форме, но вряд ли убедительна по содержанию. Во-первых, буддийская терминология изучена только для буддизма, и буддист, говорящий о китайской философии небуддийского типа, такой же дилетант, как и все прочие. И, по-моему, ничего точного и «недвусмысленного» из его комментария не получилось! Во-вторых, Вы сами возражали против моего выбора в руководящие комментаторы для «Дао дэ цзина» У Чэна{1016}!

С. 299 (219): «Оу-и, поднявший «К[нигу] п[еремен]» на высокий уровень философского понимания и на материалах «К[ниги] п[еремен]» разработавший вопрос об отношении нового акта познания к содержанию прежде накопленного знания, Сунские авторы, но особенно Оу-и, могут быть использованы для критической интерпретации «К[ниги] п[еремен]»». Аргументация в пользу Оу-и по меньшей мере преждевременна и недостаточна.

В биографическом очерке Чжи-сюя{1017}, приложенном Вами к работе, не содержится ничего, рекомендующего его как ученого. Наоборот, последняя фраза: «Главная его идея — это стремление найти синтез не только всех буддийских школ, но и буддизма, конфуцианства и даосизма» (212-3) — убийственная характеристика. Перед нами обыкновенный монах-полиграф, каких мы видели тысячи. Кстати, нет ничего о Дэ-цине{1018}, его учителе, которого Вы хорошо знаете по комментарию на Лао-цзы и к которому также питаете пристрастие. Какая связь между ними на этой почве?

Оу-и (Чжи-сюй) использован лишь эклектически. Первые же параграфы без него вовсе. Достаточно перевести первые строки объяснений первого же гуа, чтобы показать, что это всего-навсего лишь набор буддийских фраз и отнюдь не терминов, которых искали Вы: это не философский, а канонический язык (образцы у Вас же даны). Если встать на Вашу точку зрения в отношении Оу-и, то и... христианский комментарий на «И цзин» мог бы иметь философское значение! У Вас пропущены исторические сопоставления, находимые у Оу-и. А может быть, это одна из его наиболее выигрышных черт?

Перевод с помощью Оу-и и Итō Тōгай никакого нового моста к читателю не перекинул и остался совершенно замкнутым и эзотерическим. Научное его использование вряд ли возможно. Боюсь, как бы это предприятие не осталось... оригинальным, и только!

Нужно было перевести «Си цы» и, далее, одного из наиболее крупных комментаторов — Чэна или Чжу, производивших на китайскую интеллигенцию наиболее сильное впечатление. Характеристики китайских комментаторов Чэна и Чжу Си не очень глубоки и не очень одухотворены. Остались без физиономий.

С. 85 (121): «Из сравнения Чэн-цзы и Чжу-цзы видно, насколько критицизм в среде сунских конфуцианцев снижался ко времени последнего. Это, можно полагать, стоит в связи с общим понижением тонуса общественной жизни ко времени Чжу Си. И более широкое сравнение его, позднего сунского конфуцианца, с конфуцианцами, положившими начало сунской школе в начале этой династии, лишь подтверждает это наблюдение, сделанное нами на приведенных выше цитатах».

Стоит ли так пренебрегать Чжу Си из-за одной только его «ортодоксии»? Он едва ли не единственный комментатор классиков, владевший их системой и их ею связавший! Понятно, что, чем больше система растягивается, тем более она податлива... Qui trop embrasse mal étreint{1019}.

С. 84 (121): «Совершенно иным тоном начинает свой комментарий Чжу Си. Это тон педанта, стремящегося вложить в голову ученика традицию». Надо же уметь различать в лице Чжу Си философа и педагога! С. 85 (121): И нельзя из сравнения только по кусочкам Чэна и Чжу делать выводы!

С. 90 (122): «Не подлежит никакому сомнению, что Дяо — плохой филолог. Несомненно также и то, что он крайний идеалист. Последнее делает понятным то, почему столь большое значение придает ему современная японская буржуазная синология. Первое же его качество — недостаток критицизма — японские синологи стараются преодолеть, будучи уже вооружены европейским критицизмом». Кроме того, лучше присоединиться к квалификации Чжу Си у Дяо Бао, чем воевать с ним.

С. 99 (125): «...много поработав над вопросом образности в «Книге перемен», он, [Чжан Ши-чжай], приходит к пониманию, что они [образы] относятся к поэтическим образам «Ши цзина», как внутренняя сторона — к внешней, и, признавая все совершенство образов «Ши цзина», он все же считает, что только образы «Книги перемен», в конечном счете исходя из естественных образов мира, вносят в их систему стройность, т.е. приближают нас к охвату мира в познании».

Таким образом, можно считать, что Ваша теория сближения языка «И цзина» и «Ши цзина» навеяна отчасти Чжан Ши-чжаем?

С. 91-92 (172-173). Слишком большая неосведомленность о Чжан Ши-чжае. Цитируете его даже... по «Цы юаню». А о нем целая библиотека написана как о властителе дум современных китайских ученых-критиков{1020}.

МОИ НЕДОУМЕНИЯ, ВОПРОСЫ И ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Недоумение. Вопрос о том, есть ли действительно в «И цзине» система, вопрос кардинальный. Перед Вами стояла задача доказать нам всеми имеющимися у Вас способами да или нет.

Я могу этого не знать, но неужели же нет синтеза «И цзина» на китайском языке? И неужели в китайской литературе Вы не нашли трактатов о влиянии «И цзина»?

В виде гипотезы (у Вас не рассмотренной): не гипноз ли тысячелетий так называемая «система» «И цзина»? И не считается ли словесный текст за «систему» благодаря действительно строгой (математически) линейной системе? Сомневаюсь, чтобы Вам удалось решить важнейшую проблему отделения чертежа от текста или, наоборот, соединения обоих — хронологического и органического. Не заключается ли «система» «Книги перемен» (как и «Хун фань» {1021}) только в чертеже гексаграмм (математики, астрологии)? Тексты же — только эпизоды, которые при графике форсированы в «систему». (О «Хун фане» забыто, с. 13, как и о статьях современных китайских ученых, посвященных математической проблеме «Хун фаня» .)

В раздробленных по положению и по мантической практике формулах есть ли действительно система предвиденная или ad hoc, выведенная из санкционированного и стабильного стереотипа (вроде пророчеств о Христе в тексте Ветхого завета)?

С. 143, прим. 1 (167, прим. 115): «Понятно, что Пи Си-жуй, воспитанный <:> на «истории», которая не умела выглянуть за пределы исторических личностей <...>, говоря образно, «истории генералов», <...> не мог поступить иначе, как отыскать «генерала от философии» в лице Конфуция и приписать ему авторство «Книги перемен». Пи Си-жуй не считается с тем, что даже известность «Книги перемен» Конфуцию не документирована в достаточной мере, не говоря уже о том, что «Книга перемен» с ее подвижностью понятий по духу совершенно чужда Конфуцию, который, несомненно, является ярчайшим защитником формальной статичности понятий, незыблемости морально-политических законов и даже номенклатуры их».

Слишком фельетонно о («генерале от философии») Конфуции. Кроме того, Пи Си-жуй был, несомненно, не заурядным карьеристом-начетчиком, а кем-то получше: философом, наверное!

Мои подходы к теории. Это Ваше суждение было бы как решительное весьма ценным по существу, если бы и против него не было возражений, которые надо было бы предвидеть, ибо разве нам известен состав учения Конфуция? Неужели «Чжун юн» и «Да сюэ» как синтезы могут сосуществовать в теории! На деле сосуществуют! Противоречия в «Си цы» не больше противоречия между «Да сюэ» и «Чжун юном»{1022}. Это, по-моему, нечто вроде транскрипции разнокалиберных учеников Конфуция, тяготевших к «И цзину».

С. 16 (93-94): «Мы можем, конечно, поставить под большое сомнение документальную ценность этих материалов, однако надо признать, что это место из второй части «Си цы чжуани» написано настолько хорошим и остроумным языком, что оно, безусловно, может импонировать. <...> Кроме того, эта точка зрения допускает использование материала легенд в качестве исторического документа, а это недопустимо в исторической науке». Недодумано. А «Шу цзин» тоже не годится в качестве исторического доказательства? Материал не определяет науку. Только метод исследования.

С. 66 (114). Дата определена неудачно. Конечно, «до Хань», но ведь этого же мало! Надо, во всяком случае, до Цинь, ибо «И цзин» пережил циньский пожар и для восстановления текста по памяти в Фу Шэнах{1023} не было нужды.

С. 124 (135): «Известно, что Конфуций отказывался от всякого авторства. «Я только передаю, но не сочиняю», — говорил он. <...> Язык этих текстов гораздо моложе, чем язык «Лунь юя». <...> На том же основании приходится отрицать авторство Конфуция и по отношению к остальным приложениям» (к «Десяти крыльям». — Примеч. ред.). Добавочный аргумент. Если бы «И цзин» был до «Ши цзина» и «Шу цзина», то о нем знал бы «Лунь юй». Если после, то тем более знал бы. Но, может быть, «И цзина» во время Конфуция в Китае и не было? А был он только в Цинь?! (который его не стал жечь).

С. 94 (163, прим. 32): «...мы, думается, будем ближе к истине, полагая, что Конфуцию (и вообще в его времена) «Книга перемен» не была известна, когда же она получила большое распространение, то поддельный текст о ней был вложен в уста Конфуция автором данной главы «Ли цзи»».

Знал ли Конфуций об «И цзине» или нет, все у Вас решается на основании только «Лунь юя». А полностью ли «Лунь юй» отражает Конфуция? Что общего между «Лунь юем» и «Чжун юном»? Во всяком случае, Вам вряд ли удалось путем простого рационалистического подхода устранить целиком теорию Ху Ши о построении, наоборот, всего учения Конфуция на «И-цзине».

С. 235 (194): «Профессор Ху Ши пытался, как известно, найти логику у Конфуция. Мне не кажется убедительной его работа, особенно если принять во внимание шовинистические причины, руководящие им в этих поисках. Националистически настроенная китайская буржуазия не могла смириться с историческим фактом, что логика как наука появилась в Китае лишь с иноземным, «чужим» буддизмом. Утверждая свою «самостоятельность», понимаемую с точки зрения шовинизма, эта буржуазия в лице проф. Ху Ши, Лян Ци-чао и др. не могла не искать логику в китайских классиках. Этим же объясняется и увлечение Мо Ди, равно как и попытки превратить его в основателя формальной логики в Китае».

Я отрицаю шовинистические импульсы у Ху Ши в его прекрасной работе «The Historical Development of the Logical Method in Ancient China». Думаю, что этот способ газетной критики недостоин Вашей работы. Вы отмахнулись от Ху Ши. Надо было встать на его развилины!{1024}

Надо было все-таки о Ху Ши и его теории = = {1025} сказать более вразумительно, а не отвергать его в двух-трех словах. Иногда краткость вовсе не добродетель. Я лично остаюсь все-таки в недоумении по этому важному вопросу: неужели вся книга Ху Ши — сплошной парадокс?

С. 261 (239): «Связь «Си цы чжуани» и всей дальнейшей судьбы «Книги перемен» со школой конфуцианцев столь же для меня несомненна, сколь несомненно и то, что Конфуций не имел отношения к «Книге перемен»».

Вы же сами говорите на с. 261 (204) о потребности в философской интерпретации «Книги перемен»! А на с. 242 (197) даете дату «Си цы» V в. до н.э. При сопоставлении этих аргументов от авторства Конфуция уйти можно лишь... на честное слово!

С. 70 (116): «Сам себя Конфуций не мог назвать «учитель», как это делается в «Си цы чжуани»». Это не доказательство: «цзы юэ», «цзюнь-цзы юэ»{1026} — редакционная правка, и только!

С. 242 (197): «Только в порядке гипотезы можно впервые высказать предположение о дате основного текста и «Десяти крыльев» и отнести основной текст ко времени не позже VII в. до н.э. и «Десять крыльев» — ко времени не раньше V в. до н.э.. если принять во внимание, что мышление, отраженное в основном тексте, архаично и менее развито, чем мышление, отображенное в таком тексте, как подлинный «Гуань-цзы» <...>, а мышление, отображенное в «Десяти крыльях», безусловно, более развито, чем мышление авторов «Лунь юя», «Дао дэ цзина» и т.п.»{1027}.

Дата основного текста слишком поздняя: неужели этот текст являет собою мышление более позднее, чем шанские бронзовые надписи?{1028} Я считаю всю эту полосу недодуманною и дату фиктивной. С другой стороны, аргументация за дату «Си цы» — «не раньше V в.» (но это же и есть век Конфуция?!) по принципу «мышления» более развитого, чем в «Лунь юе» etc.. — тоже неприемлема. Надо было это доказать, а не утверждать... И неужели же «игра слов» (чжэн мин) в «Чунь цю»{1029} свидетельствует о низком качестве мышления даже предшественников «Лунь юя»?

С. 62 (112): «Никому не приходило в голову самое сложное и в то же время самое простое: «Книга перемен» возникла как текст вокруг древнейшей практики гадания и, будучи канонизирована как связный текст, служила в дальнейшем исходной темой для философствования...».

Это «самое простое» решение проблемы «И» было уже высказано Шаванном — во всяком случае, в его курсе в 1905 г. Да, но удовлетворительно ли оно? А как же из анархии вышла в конце концов система? «На языке «И цзина»» это значит то-то... Ну а на нашем языке, что это значит?

С. 274 (209): «Из приведенных примеров мы видим различные объекты гадания: от дел государственной важности до личных и интимных».

Есть выводы уже не новые и к которым можно было бы прийти априори. Например, на с. 274 (208): а на гадательных костях? То же самое! И вообще, с гадательными костями Вы оперировали излишне мало, как и с бронзами. Это дефект.

Решен ли у Вас вопрос: по какому оракулу гадали на костях при Шан? По «И цзину» или нет?

С. 95 (177-178). Почему не показан и (важнейший знак), как он пишется на костях?

С. 276 (210): «А т.к. гадательные надписи на костях представляют более архаическую форму языка, чем язык древнейших частей «Книги перемен», и простираются до VIII в. до н.э., то естественнее всего установить время создания «Книги перемен» между VIII и VII вв. до н.э.».

Эта аргументация близка к несостоятельности. «Естественнее всего» именно установить время, по крайней мере, до VIII в. Вы по-прежнему не хотите отличать наличие текста в памяти и на материале.

С. 33 (100): «Легг доказывает, что приложения написаны после Конфуция, однако некоторые из них включены в текст, и это прежних исследователей вводило в заблуждение, заставляя считать приложения достаточно древним текстом». Не принято в соображение, что раз Конфуций отличил цзин от Цзо (или своего ученика в «Гу-ляне» и «Гун-яне»), то он сумел бы также поделить «И цзин» на цзин и Цзо. Не поступил ли Конфуций с основными текстами «И цзина», как с основными текстами «Лу ши», дав «цзин» в старой терминологии и «чжуань» в виде «Си цы»{1030}?

С. 225-226 (190-191): «Также и текст «Вэнь янь чжуань» не представляется однородным. <...> Я думаю только, что Р.Вильгельм совершенно напрасно ставит этот текст в столь близкое отношение к Конфуцию. Как увидим ниже, всем своим характером «Книга перемен» совершенно чужда Конфуцию, и если бы он знал ее, то, вероятно, объявил бы еретическим текстом, текстом вредным, а не каноническим».

С. 276 (210): «В тексте «Вэнь янь чжуань» <...> искажение шло иногда только по линии морфологической определенности фразы, достигаемой с помощью форманта». Не продумано в общей связи, например, с текстом «Дао дэ цзина», где тоже нет формантов в некоторых версиях, но где до искажения по крайней мере далеко.

Вы забываете, что, отрицая знание о «Книге перемен» у Конфуция, этим самым отрицаете (по содержанию, если не по форме) «Цзо чжуань», ergo, и «Чунь цю», поскольку в виде лапидарного цзина «Чунь цю» и во времена Конфуция (без комментария) была непонятна. Но без «Си цы» (который «он же написал»!) текст был непонятен и несравним с «Ши цзином» и «Шу цзином». Поэтому он не обратил внимания на дидактику, которой, вероятно, и не было. Характерно, что «Си цы» приписывается Конфуцию. Значит, считается, что он в таком виде (без «Си цы») не мог бы «Книгу перемен» принять!

Возможно, что «Си цы» был создан учениками или учениками учеников Конфуция по типу «Гу-ляна» или «Гун-яна» на тему: вот как Конфуций объяснил бы этот загадочный текст!

Как и во все позднейшее время, учеников Конфуция, специалистов по «И цзи-ну» (а специалисты были и по «Ши цзину» и по «Шу цзину»), было очень мало, так что авторы «Лунь юя», не понимая их и считая чудаками-блаженненькими, могли просто их игнорировать. Может быть, был всего один! Можно еще допустить, что «Десять крыльев» были, как речи Конфуция («Лунь юй»), записаны самыми плохими его учениками, и притом плохо.

Конфуций, вероятно, был основателем ставшего навсегда главным дела — дуфа (способа чтения) цзина и для «Ши цзина», и для «Чунь цю», и для «И цзина».

Моя теория «И цзина» (после Пи Си-жуя и Ю.К. Щуцкого):

1. Конфуций вообще ничего не писал сам («шу эр бу цзо»{1031}).

2. Его операции с текстом «Ши цзина», «Шу цзина» и «Чунь цю» как бы создали эти тексты наново.

3. Операция его с «И цзином» была такая же, как с «Чунь цю». Он учил понимать заведомо непонятное.

4. Может быть, операции У Чэна с текстом Лао-цзы отдаленно напоминают эти операции его отдаленного учителя.

УПУЩЕНИЯ. ДЕЗИДЕРАТЫ

Для того чтобы иллюстрировать все мои нарекания цитатами из Вашей работы, мне понадобились бы целые часы...

Исследование текста филологическим порядком не затронуто. Цзяо кань цзи в «Ши сань цзине»{1032} оставлено без внимания. По какому же тексту в конце концов производится исследование? Излишняя доверчивость!

Надо было бы откровенно сопоставить «И цзин» с мантической литературой всего мира и ввести его в эти именно «нормы». Сделать, таким образом, «И цзин» членом международной семьи. Исследование следовало бы вести на линиях мировых параллелей и аналогов. В этом сравнительном методе изучения Вы нашли бы, несомненно, и более точный язык. Пришла пора извлечь дальневосточный материал из его дальневосточной оболочки и экзотики! Горизонтальные плоскости должны соединиться с вертикальными.

Какое же место занимает «Книга перемен» в мировой литературе? Относится ли она целиком к оккультным или нет? Без сравнительного этюда исследование не полно. Почему Вы не задались целым рядом возможных аналогий-проблем? Например, что, если бы оракул в Дельфах привел свой вадемекум в «систему»? Получился бы «И цзин» или нет? Если нет, то, значит, все дело в графике! И т.д. и т.д.

С. 234 (315-316). Недодумано. Надо было бы проследить историю «переводов» мыслей «Книги перемен» на китайские языки разных эпох, например сунской. Сунцы в XI в. тоже ведь не говорили языком XI в. до н.э.! Нужно было бы не делать слишком резких скачков, а продолжать сунцев. Вы же вообще сунцами пренебрегли. А пренебрежение к сунцам, строившим свое мышление о «Книге перемен» эклектически, т.е. с привнесением чуждых элементов, не вызывает ли в ком-нибудь дальнейшее пренебрежение к теории 1937 г., вносящей точно так же чуждые тексту «Книги перемен» мысли и вообще элементы!

С. 234-235 (316-317). Синтез «Книги перемен» у Вас довольно куцый и бледный, а не мастерский, как мы того ожидали... Жаль! Лучше было бы его сделать, придерживаясь фразеологии самого текста «Книги перемен».

Осталось необъясненным, почему счет черт и объяснение их в гексаграммах идут че сверху, а снизу? Вопрос очень важный, не так ли?

По-видимому, математическое название основных черт — «девятка» и «шестерка» — на Вас не произвели впечатления и стимула к исследованию не дали. А я считал бы это едва ли не основным. «Язык «И цзина»» подлежал Вашей расшифровке.

А прослежена ли у Вас взаимозависимость гексаграмм?

Связь одной гексаграммы с другой установлена, но вряд ли выдержана до конца и во всей ясности. Если ее нет, то, значит, и системы в «И цзине» также никакой нет.

Если «И цзин» нельзя считать логическим процессом, то что же это такое? Исследование должно раскрыть все скобки. Раскрыло ли оно их?

Сожалею, что антология «И цзина» в поэзии и прозе так и осталась недостаточною, хотя и за это мы все Вам благодарны, ибо перевести то, что Вы перевели, мы не могли бы.

Несомненно, в печатной версии работы Вам следует усилить до максимума отдел ««И цзин» в художественной литературе», ибо только в такой традиции «Книга перемен» может иметь кредит у читателя. Во-первых, этим упразднятся домыслы читателей, не владеющих системой «И цзина»; во-вторых, лучше будет осознавать ее на более понятной почве и т.д. Надо было бы развернуть панораму «И цзина» в использовании его на надписях повседневного обихода, на улипах, в домах.

В части, трактующей об архаизмах конструкции, сказано меньше, чем для филологического исследования необходимо. Надо бы развить в грамматический этюд.

Некоторым недостатком в Вашей работе я считаю отсутствие контекстов для названий каждой гексаграммы в общем литературном языке. Например, в гексаграмме Мэн — «недоразвитость» (термин для начинающих учиться китайцев) надо дать современное цимэн{1033}. Это оживило бы исследование и утвердило бы его.

Несомненно, что более близкое знакомство с современными данными китайской археологии укрепило бы и развило бы Ваши мысли и превратило бы их из «робких гипотез» в выводы. Дело Ваших будущих работ. Например, с. 277 (210). «Поэтому, полагает Р.Эндō, «Книга перемен», по-видимому, была создана в Центральной Азии. Я бы скорее сказал — в Западном Китае, ибо даже материалы «Цзо чжуани» таковы, что нельзя не заметить особенно сильное распространение «Книги перемен» в уделах Цзинь и Цинь».

ПЕРЕВОД

В этом отделе мне говорить исключительно трудно: боюсь противоречий, которые — увы — не могу, не умею ликвидировать.

Общие замечания. Язык «И цзина», как известно и доказано автором, имеет мало общего с китайским, а есть, так сказать, язык «а», «ицзиновский», условный. Перевод с него сам создает свои законы. Но все же это человеческий язык, и в задачу нашего исследователя должна входить некая норма логики, а не логика индивидуальная, объявляющая вызов всем прочим. Язык «Книги перемен» надо было целиком освоить на русском языке. Нельзя было оставлять его в состоянии пропорций, т.е. только для знающего «Книгу перемен».

Ваша трудность главная была в переводе, ибо Вы, конечно, не льстили себя надеждой кого-либо убедить каким бы то ни было переводом своим и своим усилием. Во всяком случае, надо раз и навсегда отказаться от мысли получить когда-либо перевод «И цзина», подобный современным рационализациям китайского текста вроде переводов «Лунь юя» и «Мэн-цзы» Л.А.Лайэла{1034}. Эти переводы далеко ушли от васильевских{1035}, но для «И цзина» они — детское кропательство! Да и, по существу говоря, переводная часть «И цзина» является для Вашей работы даже несущественной, ибо из исследования ясно, что текст Вам более чем знаком. Кроме того, мысли об «И цзине» важнее его перевода.

Но из чего же он должен состоять? Какая роль «Си цы»?

Если я считаю, что для наилучшего представления, например, «Лунь юя» русскому читателю надо текст перевести вместе с наиболее сильной традицией (текстуально переведенной){1036}, то тем более я стою за то же самое для «И цзина». Исследование об Апокалипсисе не могло бы ограничить свой перевод текста его слоями. И если бы была авторитетная (той же нации и школы) глосса, то ее надо было бы воспроизвести для ориентации последующих исследователей.

Если сделать подобный Вашему перевод надписей на бронзах и костях (что весьма аналогично), то как можно этим удовлетвориться? И как можно было бы не оценить и не воспроизвести архаичную туземную глоссу к нему?

Если оставить перевод только в таком виде (первых трех слоев), то между исследованием и им как демонстрацией — бездна. А «Си цы» эту бездну могла бы заполнить!

Тезис 8, с. 5: «...энциклопедия ицзинизма «Си цы чжуань», послужившая исходной точкой для большинства философов конфуцианства и даосизма на протяжении последующих веков. Эта школа выработала тип самостоятельного трактата о «Книге перемен». Блестящими последователями этой школы были Чжоу Дунь-и, основатель сунской философии, и его соратник Чжан Цзай»{1037}. А раз это так, то можно ли было для «открытия ворот в дальнейшее изучение философии Китая» (последние строчки тезисов) оставить именно эту часть без перевода, потратив все силы на сомнительного Оу-и?! А так в первой версии перевода получилось нечто вроде перевода «Чунь цю» Монастырева{1038}.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПЕРЕВОДА

Вообще, я читал Ваши переводы с текстами в руках, но никаких серьезных возражений и упреков делать не могу, даже если бы это для «защиты» было явной необходимостью. Ибо, повторяю, у Вас в конце концов окажется наиболее сильный аргумент и вариант. Я и не делаю возражений по переводу, ибо, даже если он неправилен, я вряд ли мог бы предложить лучшую версию. И, конечно, ни следа безграмотности переводчика! Первая в этом смысле диссертация!

Термины и переводы свидетельствуют о совершенной зрелости, глубокой продуманности, удачной и сильной изобретательности. Например, с. 76.1: «...деятельность человека вразрез с ходом мирового свершения». После Вашей работы я начинаю надеяться, что мы действительно научимся (в очень многом от Вас) переводить с китайского как следует. Перевод Ваш есть то лучшее, что можно было бы произвести, и я свидетельствую, что никто из нас не в силах Вас в чем-либо исправить или дать версию, и для всех нас и для Вас особенно приемлемую. Но это, увы, не решение проблемы.

Интерпретирующий период является главным Вашим предприятием. Он состоит из Оу-и и Итō Тōгая. Несмотря на заявленный отбор Итō Тōгая, Вы в своем интерпретирующем переводе его, очевидно, редко слушались: на первых порах он не принят во внимание вовсе, хотя его комментарий можно предпочесть Вашему [с. 17,5 (00) интерпретирующего перевода]. Чжи-сюя тоже слушались только в конце. А Ваше личное участие оставляет слишком многое недосказанным, недоразвитым, не приведенным в систему. И тогда читатель не может считать себя удовлетворенным вполне. Интерпретирующий перевод есть, в общем, комментарий, отходящий от китайских и японских комментариев. Но он... собственный Ваш... В особенности вначале. Я даже, пожалуй, склоняюсь к той мысли, что так называемый интерпретирующий перевод есть опыт нового комментария, ибо к общей понятности он не ведет. В интерпретирующем переводе язык «Книги перемен» получился как бы двоякий: язык необходимых условностей и... Ваш собственный, происшедший в результате Вашего собственного понимания «Книги перемен». Оказались непонятными оба.

К сожалению, я должен признать, что Ваш интерпретирующий перевод не есть та самая логическая и логичная система, которой мы ожидали бы от научной работы, очевидной для всех. Возьму ту же гексаграмму Мэн, с. 13,14, и размечу скачки мысли (через 0). Вы должны были бы от них освободиться сам и освободить нас!

С. 77,2 (332) интерпретирующего перевода. У вас сохранились элементы китайской архаической доктринальности. Как объяснить теорию 5-й черты? «...то, что представлено пятой позицией, и является тем высшим, за чем следует все остальное в данной ситуации» — с. 78 (333).

С. 8 интерпретирующего перевода. Нельзя не отметить «глаголание в духе» перешедшим меру. Вы не должны были идти так далеко в собственной изоляции от читателя.

Ваш перевод не решает проблему освоения нами, китаистами (и тем более некитаистами), текста «И цзина». Зашифрованное остается зашифрованным, даже в русском виде. Однако можно ли требовать от Вас решения задачи, не решенной двухтысячелетними сосредоточенными усилиями умнейших, ученейших и искренних людей? Доказана ли вообще возможность ее решения (кроме приведенных у Вас же анекдотических теорий европейцев)? Принципиально правильно ли переводить условный сивиллов язык на рационалистически познаваемый? И кто из нас может предложить хотя бы какой-либо вариант Вашего перевода, не говоря уже о его корректуре?

ПЕРЕВОД И ВЭНЬ{1039}

Надо отметить сильную и стильную обработку переводов стихотворений Оу-ян Сю. Она убедительна... Жаль, что мало, мало!..

Перевод в общем на высоте оригинала, с достаточной модернизацией и гиперболичностью (форсирован в сторону русской состоятельности). Рифмы даны даже для не рифмованных в оригинале строк [с. 310 (230)].

ОШИБКИ И НЕДОУМЕНИЯ

Ошибок у Вас. конечно, слишком мало, чтобы стоило посвяшать им особую статью. Вы — знаток языка, всеми нами признанный. Но «для порядка» отмечу некоторые ляпсусы.

В переводах.

Экстраординарных переводов (мне непонятных и необъяснимых) немало. Например — поприщ! — с. 213 (185): «Молния пугает на сотню поприщ»{1040}.

С. 290 (216). Если «уложения Шуня» есть «Шунь дянь»{1041}, то этот перевод по крайней мере неудачен и несостоятелен.

С. 335, 1 и 2 (246): «Вечером он осмотрителен, точно в опасности. Хулы не будет». Подобный перевод вопреки традиционной разметке и комментариям не представляется ли рискованным? Почему «хулы не будет»? Почему «точно»?

В интерпретирующем переводе [с. 20. 2,0 (295)] допущены слишком оригинальные выражения: «длинное умение выждать».

На с. 24.0: «В тексте это зашифровано в следующие слова». Нет! Здесь, пожалуй, происходит расшифровка незашифрованного!

Общие.

С. 9 (91, примеч. 2). Странно, что «сведения почерпнуты из рецензии Эриха Хауэра». Без оговорок? Без своего собственного суждения?

С. 57 (110): «[Конради считает, что] «Книга перемен» первоначально лишь нечто вроде толкового одноязычного словаря, который <...> стали применять как гадательный текст. Если бы последнее было возможно, то почему же не превратились в гадательные книги словари «Эр я» и «Шо вэнь»? Или почему бы не гадать, наконец, по «Кан-си цзы дянь»!..» Издевательство — не доказательство. Передержка с датой. Речь идет о древних словарях{1042}.

С. 112, примеч. 2 (130): «Триграммы расположены одна над другой и изображают выступающие одна над другой горы, т.е. так, как до сих пор в китайском пейзаже горы, тянущиеся вдаль, изображаются расположенными одна над другой и разделенными слоями облаков». Сопоставление это, конечно, неудачное.

С. 112 (129-130). Почему не посмотрели в издание апокрифов «Лянь шань» и «Гуй цзан»?

У Вас, кажется, не упомянуто об индексе «Чжоу и иньдэ», о вступительной статье и его роли для исследования{1043}.

С 144 (144): «Хуан Цзун-си явно предпочитает школы ицзинистов национального направления перед теми авторами, которые привносили в понимание «Книги перемен» даосские элементы». Неужели же «национальное» направление должно противопоставляться даосскому? Слишком уж парадоксально!

С. 144,3 (145). Для знатока «И цзина» сослаться на «биографию» автора в дилетантском «Чжунго жэнь мин да цыдянь»{1044} жидковато и небрежно.

С. 168. Излишняя немецкая цитата из Краузе{1045} — заслуживает ли автор такого почтения?

С. 199 (176-177). Допущено смешение туземно-китайских иероглифических анализов с яфетической теорией. Не думаю, чтобы этот симбиоз и синкретизм был научно допустим.

С. 281 (211-212). Голословно и парадоксально: «неоконфуцианство» в связи с экспортом!.. Скорее: импортом!

С. 303 (222). Вам, переводившему эссей Су Сюня об «И цзине», странно утверждать, что он «скептически» настроен к «И». Наоборот, это для него самый сильный аргумент в пользу ли!{1046}

С. 326. Неверно указана роль «Пэй вэнь юнь фу»{1047}, он полезен для прослеживания образа в дальнейшей литературе, т.е. для углубления и в конце концов китайского его понимания. «Цы юаню», словарю (в частности, обычной библиографии с ее обычными терминами), придано совсем неподобающее значение [с. 3 (90)].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Разрешить загадку «И цзина» Вам, конечно, не удастся, ибо она неразрешима вплоть до новых данных археологии: ведь ни одного текста (в полном смысле этого слова) еще не вырыто! А фрагменты — не текст (это надо понимать). Апокалипсис остался книгой за семью печатями (выражение также из Апокалипсиса), несмотря на наилучшие его научные истолкования.

Вы сделали решительно все для того, чтобы ввести серьезного читателя в текст «Перемен». Вы проложили столь твердую тропу, что остается лишь пожелать, чтобы, во-первых, Вы, пожив в Китае года два, смогли выпустить ее вторым, дополненным и улучшенным изданием на уже готовом солидном основании, а затем чтобы Ваши последователи шли тем же решительным путем далее, вплоть до решения проблемы «Книги перемен» в ее целом.

Блестяще доказано, что я был прав, когда в своем представлении Вас к докторской степени без защиты диссертации (погибшей в ящиках дирекции ИВ) писал: «Советская синология обогащается впервые за все время Советской Республики крупнейшим вкладом в человеческое знание, проникающее в истоки мысли Востока...»

Мы все должны испытывать к Вам чувство глубокого уважения и глубокой благодарности за этот подвиг! Ведь без Вас мы, китаисты, на все вопросы той или иной аудитории об «И цзине» должны были бы отвечать только пожатием плеч и общими словами! Я определенно заявляю, что на эту тему я лично если и мог бы написать, то именно так бы, а не иначе... если б мог! Свершилось впервые в моей жизни таинство прогресса: учитель полностью поучается у своего ученика, разработавшего целую новую дисциплину, о которой учитель знал только поверхностно. Ни одна книга не доставляла мне такого сосредоточенного удовольствия и поучительности. «На старости я сызнова живу!»

На диспуте О.О.Розенберга я доказывал, что его книга «Проблемы буддийской философии»{1048} есть блестящая книга, но не диссертация. Для Вас же скажу, что Ваша работа — и блестящая книга, и блестящая диссертация. Это одна из тех редких диссертаций, которые решительно ничего общего не имеют с зачетной работой и ученическим процессом. Зрелая книга для зрелого китаиста — вот, собственно, норма вещей, от которой не хотелось бы видеть никаких отклонений. На Вашей книге может воспитаться ученый-китаист и аспирант.

Мы (я в особенности) жаловались, что на русском языке нет научно-увлекательных книг о Китае. Вот она, хотя и не для начинающих, конечно! Поэтому печатать Вашу работу следует немедленно, с большим старанием, с резюме на английском и китайском языках. Да послужит она образцом для наших докторантов и да научит их любви к науке и научному достоинству!

Я считаю Вашу работу достойной перевода на иностранные языки, в том числе на китайский и японский (и в части исследования, и в части интерпретирующего перевода), а это — синологическое достижение из весьма редких (Пеллио, Масперо, Карлгрен).

Эта книга, как нам всем известно, начинает собою серию Ваших больших книг: «Лао-цзы», «Ле-цзы», «Чжуан-цзы», «Ван Ян-мин» и др. — все это будет нашей гордостью, ибо нам нужны именно большие книги. Ваша диссертация заслуживает докторской степени cum eximia laude — безоговорочно — по своей научной состоятельности, по силе научного суждения, научной инвенции, по научному энтузиазму и научному подвигу, каким является вся работа.

В. М. Алексеев.

На русском языке

Баранников А.П. Хиндустани (урду и хинди). Л., 1934.

Бунаков Ю.В. Гадательные кости из Хэ-нани (Китай). Очерк истории и проблематики в связи с коллекцией ИКДП. — Труды ИЯМ. III. Л., 1935.

Васильев Б.А., Щуцкий Ю.К. Учебник китайского языка (бай-хуа). Л., 1935; 2-е изд. испр. и доп. Л., 1935.

Васильев Б.А., Щуцкий Ю.К. Строй китайского языка. Л., 1936.

Захаров И.И. Полный маньчжурско-русский словарь. СПб., 1875.

Петров А.А. Ван Би (226-249). Из истории китайской философии. — Труды Ин-та востоковедения. XIII. М.-Л., 1936.

Скачков П.Е. Библиография Китая. М.-Л., 1932.

Щуцкий Ю.К. Из китайской эссеистической литературы. — Восток. Сборник 1. Изд. «Academia», 1935.

Щуцкий Ю.К. Следы стадиальности в китайской иероглифике. — Яфетический сборник.VII. Л., 1932.

На китайском языке

. . , 1843.

. , 1914.

. . — , 1928.

. . — . , 1815.

. . [Б.м.],1907.

. . , 1806

. . — . Т.1, ч.1. , 1928.

. . [Б.м.], 1715.

. . , [б.г.].

. . , [б.г.].

. . [Б.м.], 1832.

. . , [б.г.].

. . , 1925.

. . — . . Кн.1, т.3, цз.4. , [б.г.].

. . [Б.м.], 1641.

На японском языке

. . , 1927.

. . , 1921.

. , 1928.

. . — . Т.3, №7. , 1923.

. . — . , 1916.

. . , 1924.

. . — , 1928, №1-5.

. . , 1927.

. , 1912.

. . , 1925.

. . — . , 1925.

. . , 1921.

. . , 1925.

. . , 1928.

На маньчжурском языке

Хани араха инэнгидари гяннаха И цзин ни чжургань бэ сухэ битхэ. Ксилограф. 1683 г.

Хани араха убалямбуха чжичжунга номунь. Ксилограф. 1765 г.

На вьетнамском языке

Phan kê-Binh. Viêt Hán văn kháo. Hanoi, 1930.

На западноевропейских языках

Conrady A. Yih-King-studien. Herausgegeben von Eduard Erkes. — Asia Major. Vol. VII, fasc. 3. Lpz., 1931.

Cordier. Bibliotheca Sinica. Vol. II. P., 1905-1906.

Edkins J. The Yi king with Notes on the 64 Kwa. — China Review. Vol. XII. 1883/84.

Harlez Ch. de. I,e Yi-King, traduit d'après les interprètes chinois avec la version mandchoue par С de Hsrlez. P., 1897.

Harlez Ch. de. Le Yih-King, texte primigif, rétabli, traduit et commenté. Bruxelles, 1889.

Hauer Erich (рец.). I Ging: Das Buch der Wandlungen, aus dem Chinesischen verdeutscht und erläutert von Richard Wilhelm... 1924. — Östasiatische Zeitschrift. Berlin-Leipzig, 1925.

Hoang Tsen-yue. Etude comparative sur les philosophies de Laotseu, Khongtseu, Motscu. Lyon, 1925.

Giles H. A History of Chinese Literature. L., 1901.

Granet M. La pensé chinoise. P., 1934.

Forke A. Geschichte der alten chinesischen Philosophie. Hamburg, 1927.

Forke A. Geschichte der mittelalterlichen Chinesischen Philosophie. Hamburg, 1934.

Johnson O.S. A Study of Chinese Alchemy. Shanghai, 1928.

Karlgren B. On the Authenticity and Nature of the Tso-Chuan. Göteborg, 1926.

Krause F.E.A. Ju-Tao-Fo. Die religiösen und philosophischen System ostasiens. München, 1924.

Lacouperie Terrien de. The Oldest Book of the Chinese: The Yi King and Its Authors. Vol. 1. History and Method. L., 1892.

Legge J. Lun Yü Confucius Analects. Chin. Text with Fngl. Translation. Shanghai, 1935.

Legge J. Sacred Books of China. The Texts of Confucianism Translated by... Pt. II. The Yi King. Oxf., 1882.

McClatchie T. The Symbols of the Yih-King. — China Review. Vol. I. 1872/73.

McClatchie T. Phallic Worship. — China Review. Vol. IV. 1875/76.

McClatchie T. A Translation of the Confucian Yih-King or the «Classic of Change» with Notes and Appendix. Shanghai-London, 1876.

Maspero H. La Chine antique. P., 1927.

Mémoires Historiques de Se-Ma Ts'ien traduits et annotés par Edouard Chavannes T.5. P., 1905.

Tch'ouen Ts'iou et Tso Tshouan. Texte chinoise avec traduction francaise par S. Couvreur. T.1-3. Ho Kien Fou, impr. la Mission Cathol., 1914.

Tscheou Yi: Le Yi: King ou livre de changements de la dynastie de Tscheou, traduit pour la premièr fois en francais avec les Commentaires traditionnels complets de T'shèng Tsé el de Tsou-hi et des extraits des principaux commentateurs par. P.-L.-F. Philastre. — Annales du Musée Guimet. VIII, XXIII. P., 1885-1893.

Waley A. The Book of Changes. — The Museum of Far Eastern Antiquities (Östasiatisca Sammlingarna). Bull. №5. Stockholm, 1933.

Wieger L. Taoïsme. T.1. Ho-kien-fou, 1911.

Wieger L. Histoire des croyances religieuses et des opinions philosophiques en Chine depuis l'origine, jusqu'à nos jours. Hien-hien, 1917.

Wilhelm R. Geschichte der chinesischen Kultur. München, 1928.

Wilhelm R. I Ging. Das Buch der Wandlungen, aus dem Chinesischen verdeutscht und erläutert von... Jena, 1924.

Zottoli A. Cursus literaturae sinicae. Neo-missionaris accomodatus auctore P.Angelo Zottoli. Changhai, 1879-1882, t.1-5.

На русском языке

Алексеев В.М. Замечания на книгу-диссертацию Ю.К. Щуцкого «Китайская классическая «Книга перемен»». — Алексеев В.М. Наука о Востоке. М., 1982.

Блюмхен С.И., Комиссаров С.А. История изучения «И цзина» («Книга перемен»). Новосибирск, 1991.

Го Мо-жо. О времени создания «Книги перемен» («Чжоу и»). — Го Мо-жо. Бронзовый век. М., 1959.

Зинин С.В. Построение гексаграмм «И цзина». — Проблема человека в традиционных китайских учениях. М., 1983.

Зинин С.В. Мантические ритуалы бу и ши в эпоху Чунь цю (VIII-V вв. до н.э.). — Этика и ритуал в традиционном Китае. М., 1988.

Карапетъянц A.M. «Ба гуа» как классификационная схема. — Тринадцатая научная конференция «Общество и государство в Китае». Ч.1. М., 1982.

Карапетъянц A.M. Древнекитайская системология: уровень протосхем и символов-гуа. М., 1989.

Кобзев А.И. «Чжоу и» — китайская библия. — Проблемы Дальнего Востока. М., 1989, №3.

Кобзев А.И. Величайший оракул Востока. — Проблемы Дальнего Востока. М., 1990, №4.

Спирин B.C. Формальное построение «Си цы чжуани». — Письменные памятники Востока. Историко-филологические исследования: 1975. М., 1982.

Трактат «Шо гуа» из «И цзина» («Книга перемен»). Пер. Лукьянова А.Е. — Человек как философская проблема: Восток — Запад. М., 1991.

Щуцкий Ю.К. Китайская классическая «Книга перемен». М., 1960.

На китайском языке

. 28 . , 1990.

. . , . , 1986, 1988.

. . , 1988.

. . , 1978.

. . , 1987.

. . , 1990.

. . , 1988.

. . 2 . , 1985.

. , 1970-1981.

. , 1974-1981.

. , 1988.

. 4 . , 1987-1990.

. . . , 1989.

. . , 1988.

. . , 1989.

. . , 1988.

. . , 1970.

. . , 1990.

, , . ( ). , 1991.

. . 4 . , 1988.

На японском языке

. . 10 . , 1940-1941.

. . 8 . : .

На западноевропейских языках

Blofeld J. (tr.). I Ching: The Chinese Book of Change. L., 1976.

Dhiegh K.A. The Eleventh Wing: An Exposition of the Dynamics of the I Ching for Now. Los Angeles, 1973.

Gall M. Le Yi-King: La Bible des Chinois. P., 1980.

Govinda A.B. The Inner Sructure of the I Ching: The Book of Transformations. N.Y., 1981.

Granet M. La pensée chinoise. P., 1934.

Hook D.F. The I Ching and Its Associations. London-Boston, 1980.

Нu Shih. The Development of the Logical Method in Ancient China. Shanghai, 1928.

I-Ching, or Book of Changes. The R.Wilhelm translation rendered into English by C.F. Baynes. Foreword by C.G. Jung. Vol. 1-2. N.Y., 1951.

Journal of Chinese Philosophy. Honolulu, 1987. Vol. 14, №1.

Lavier J. Secrets du Yi King, Le livre de la Terre et du Ciel. P., 1969.

Lee J.Y. The Principles of Changes: Understanding the I Ching. N.Y., 1971.

Melyan G.G., Chu Wen-kuang. I Ching: The Hexagrammes Revealed. Rutland, 1977.

Metzner R. Maps of Consciousness. N.Y., 1971.

Müller R. (verdeut.). I Ging, Das Buch der Wandlungen. Jena, 1937.

Needham J., Wang Ling. Science and Civilisation in China. Vol. 2. Cambridge, 1956.

Offerman P.H. Das alte chinesische Orakel- und Weischeitsbuch I Ching. В., 1985.

Poncé Ch. The Nature of the I Ching. N.Y., 1970.

Sherrill W.A., Chu W.K. An Anthology of I Ching. L. etc., 1977.

Sung Z.D. The Symbols of Yi King. N.Y., 1969.

Wilhelm H. Change: Eight Lectures on the I Ching. N.Y., 1960.

Wilhelm H. Sinn Des I Ging. Dusseldorf-Köln, 1972.

Wilhelm H. Heaven, Earth and Man in the Book of Changes. Seattle, 1977.

Yuan-kuang. Méthode pratique de divination chinoise par le «Yi-King». P., 1952.