Не надо, папа!

Глава 33. Маятник качнется...

33

Чувствительность возвращалась постепенно. Кожу по всему онемевшему телу слабо покалывало. Ощутимо билось о ребра сердце, шумела в ушах кровь. Слишком громко.

…раньше никогда не задумывалась, что ее организм издает столько звуков. Кто она?

Легкость…

Мрак.

Веки шевельнулись и раскрылись. Все еще мрак, в нем проступали контуры…

…попыталась подняться, но тело не слушалось. Кто она такая? Что это за место?

В сознание толчками накачивалась память.

Высокий мужчина. Черные волосы прикрывают его левый глаз. Обида. Ярость. Холод камня. Духота и книги. Темно-синий кардиган крупной вязки, который волочится по полу, переворачивая страницы. Дрожь в коленях. Дрожь во всем теле. Взрывы. Скрипучий визг какого-то животного. Мертвые люди и девять оранжевых мохнатых змей, что извиваются на фоне лиц Хокаге — четырех лиц, не семи. Жажда. Мальчишка, снующий туда-сюда, словно заяц. У него есть вода. Не уходи, стой! Поделись со мной водой… Свежесть теплого вечера. Стыд. Недовольные люди. Неуютно и грязно, резкий запах мочи. Вороны, теплое дыхание молодого мальчика и горящий шаринган всего в десятке сантиметров от носа.

А дальше…

Что было дальше?..

Сарада вскочила с пола. Тело наконец среагировало на ее команду и подчинилось.

Голова болела от перегруза мыслей и воспоминаний.

Вспомнила…

Она — Учиха Сарада. И она умерла.

Но тогда почему ее сердце бьется, легкие дышат?

Почему в груди нет холодного предмета, который мешал ей жить всего минуту назад?

Все это был кошмар? Гендзюцу?

Глаза привыкали к темноте. Из окна в комнату падал лунный свет. Сарада осмотрелась и поняла, что она в кабинете дедушки. Не сон. Все случилось на самом деле. Тогда… Почему она жива?

Вокруг никого не было.

Взгляд упал на татами — на месте, где некогда лежали тела бабушки и дедушки, въелась темным пятном кровь. Трупы исчезли.

И снова что-то холодное и острое вонзилось в сердце. Сарада, задыхаясь, прикоснулась к груди, пытаясь нащупать рукоятку куная, но никакого куная не было. Эта боль была душевной: она вспомнила последние минуты перед тем, как потеряла сознание.

Мокрые от слез щеки; радужка, горящая красным. Томоэ шарингана, сливающиеся в страшный рисунок. Мертвые тела бабушки и дедушки. Человек в оранжевой маске, у которого не было тела; проблеск шарингана в отверстии черной дыры. Смерть.

Во рту пересохло. Невероятно, невозможно. Тот человек, который с любовью глядел на нее ночью и слушал истории про будущее — не мог…

Воспоминания возвращались медленно, отзываясь болью в груди возле сердца. Догадки строились еще медленнее: они блуждали в лабиринтах вопросов, на которые не было ответа, и всякий раз заходили в тупик.

Двое Учиха убили ее и уничтожили весь клан. Двое. Человек без лица и без тела и Учиха Итачи. Факт, который не укладывался в голове, как Сарада ни вертела его и ни пыталась обосновать логически. Она ничего не понимала. Мир сошел с ума. Итачи сошел с ума.

Сарада не носила часы. Сколько она сидела вот так на коленях в пустом кабинете покойного дедушки? Может, несколько минут. А может, несколько часов. Она не пыталась подняться, осмотреться, выяснить, где она, что вообще творится в деревне, сколько прошло времени и как ей удалось выжить. Сейчас все это было неважно.

История клана Учиха, укрытая тайнами. Документы засекречены, родители молчат. Папа никогда ни слова не говорил о дяде, лишь одно мимолетное упоминание его имени…

На рассудок обрушилась свинцовая тяжесть понимания: вот оно! Вот, что произошло с ее кланом.

Попав в прошлое, во времена детства своего отца, Сарада дополняла известный ей мир новыми деталями. Искала причины, возможности спасения близких людей. Избрала себе в союзники самого надежного, мудрого и сильного человека, которого могла — своего родного дядю, гения клана Учиха. Надеялась, что он сделает то, что не способна сделать она: спасет клан и сохранит мир. И оказалось, все это время спасать надо было не ему, а от него.

В груди развернулась пустота, и опоры мира, в который Сарада верила тринадцать лет своей жизни, обрушились в бездну. Волна сомнения захлестнула ее, сметая с образа Учихи Итачи все то хорошее, за что она любила его. Редкие минуты заботы, мягкий голос и теплый взгляд… Сарада цеплялась за них так, словно эти мгновения и составляли сущность Итачи. Но что, если все это было притворством и за образом доброго мальчика скрывалось чудовище? Потому что только чудовище способно убить собственных родителей.

Ударом меча в спину.

От затхлого воздуха кабинета в носу защипало. Сарада чихнула и всхлипнула.

Снова проклятые слезы.

А ведь он тоже плакал. Все лицо Итачи было в слезах, когда он вынимал свой окровавленный меч из спины умирающего отца. Видеть дядю рыдающим — это было ненормально.

Вот он встает, свободно опустив руки вдоль тела. Его лицо прикрывают черные пряди волос. Вокруг на мостовой лежат избитые патрульные. Кунай, вонзившийся в рисунок веера, и сеть трещин, рассекших красно-белый герб.

Сарада не придавала этому значения. Она не задумывалась, насколько серьезен раскол между Итачи и Учиха. Она никогда не представляла, насколько глубока и черна тьма, которую носит в душе этот мальчик со взглядом взрослого человека.

Итачи всегда был странным, но неужели там, за непробиваемой стеной бесстрастности и хладнокровия, уже давно свило себе гнездо безумие?

Мир, в который она верила, оказался иллюзией; Сарада поняла, что все это время смотрела на него сквозь розовые очки. Даже пережив трагедию Кьюби и узрев ужас многочисленных смертей и человеческой боли, она все еще верила…

…в дружбу, справедливость…

…свою мечту стать Хокаге…

…в человеческую доброту и милосердие…

И люди, которых она встречала в прошлом, только укрепляли эту веру. Что бы ни происходило в ее жизни, Сарада видела стакан наполовину полным: дядя, пусть холодный и безразличный, но ведь иногда он щелкает ее по лбу и смотрит теплым взглядом; Шисуи, пускай подозревает, что она шпионка, но все-таки уделяет ей время, беседует, защищает…

Я видела то, что хотела видеть. Я родилась и выросла в сказке, в мирном будущем, где меня оградили ото всех возможных ужасов жизни. А на самом деле жизнь ужасна и люди фальшивы…

С новым приступом боли сознание Сарады прострелила внезапная мысль: а что, если это все ее вина? Что, если история пошла другим путем из-за нее, отец не выжил той ночью, а Учиха Итачи стал убийцей просто потому, что она…

Темная комната, тягучее время. Голова раскалывалась, мысли закручивались, запутывались, пробивая в душе новые дыры, ведущие в бездну. Глубокое разочарование, слабость и чувство вины кружились вокруг Сарады, сводя ее с ума. Боль в груди усиливалась, словно сердце слишком хорошо запомнило ощущение куная внутри себя.

Слабая… бестолковая… бесполезная…

Чакра разгонялась по системе циркуляции, опаляя внутренним жаром тело, и тем быстрее, чем шире были двери, которые отворились во тьму, все это время таящуюся в сердце.

Глаза пекли. Она не сразу заметила, что знакомая комната уже давно видится ей в оттенках красного. Шаринган. И черт с ним. Отвратительные мысли. Почему она вообще способна думать? Без этого было бы лучше. Легче.

Боги…

С каждой минутой становилось все хуже и хуже, и в какой-то момент Сарада поняла: из ее сознания испарились вопросы; она не пытается найти ответы и распутать змеиный клубок мыслей, затягивающийся все туже, а единственное, что занимает ее рассудок — режущая боль в глазах.

К ним прилило слишком много чакры.

Боги, как же мне больно.

Она приложила к закрытым векам прохладные ладони, пытаясь хоть как-то облегчить боль, но это не помогло. Глаза горели, пульсировали. Сильнее и сильнее… Горячее и горячее. Чувство вины, которое разрослось в ее душе до масштабов океана и все это время подводило Сараду к границе безумия, будто бы смешалось с чакрой и устремилось к глазам. Глазные яблоки словно накачивались расплавленным железом. Мучительный стон вырвался из груди. Это невозможно было терпеть. Сарада с огромным трудом пыталась побороть желание выцарапать самой себе глаза, лишь бы избавиться от этой боли. Что-то теплое потекло по щекам… Глаза действительно плавились? Она ослепла?

Сарада закричала, как будто это могло облегчить страдания.

Почему это происходит? Зачем существует этот мир, в котором нет ничего правильного, ничего надежного, а все светлое — это просто миражи, которые люди создают чтобы обманывать друг друга?

Шиноби в тигриной маске с красными узорами, который протыкает ей руку кунаем; люди с оторванными конечностями, лежащие в лужах крови на улицах Конохи во время нападения Кьюби; трупы людей из клана Учиха на улицах квартала. И эта невыносимая адская боль в глазах, сейчас…

Зачем существует мир, в котором столько боли? Почему все так цепляются за жизнь, чем она ценна? Я уже умирала однажды, почему-то безуспешно. Это было не так страшно и не так больно. Жить — куда больнее. Тогда — почему?!

Пульсирующая боль начала понемногу спадать. Сарада отняла от лица руки, осторожно открыла глаза и увидела свои ладони, перепачканные чем-то темным и мокрым.

Кровь?

Не ослепла, видит.

Она вытерла со щек кровь. Все тело била дрожь.

И вдруг инстинкты воскликнули: опасность! Сарада дернулась. В плечо ей глубоко врезался сюрикен. Еще несколько сюрикенов просвистели мимо и с громким стуком вонзились в татами. После горящих адовым огнем глаз, новая боль просто растворилась в прежней. Враг, кем бы он ни был, целился в жизненно важные точки, но Сарада дернулась, и это спасло ей жизнь.

Шаринган видел нападавшего. В бордовом мире голубой очаг чакры молниеносно перемещался по потолку. Сарада выхватила кунай и отразила новую атаку, слишком медленно, едва успела. Пусть ноги и затекли, но тело было словно чужим. Ее тело среагировало бы гораздо быстрее!

Что происходит?

Шаринган с жадностью поглощал чакру. Слабость…

Сарада вдруг ощутила связь с кабинетом покойного дедушки. Новое чувство потрясающего единения.

Она уже не была обычной девочкой – она стала частью чего-то большего. Мир принимал ее в себя и сводил на нет расстояние: Сарада глядела на потолок и ощущала его, проникала глубже в текстуру дерева, в тишину, мрак и духоту мертвых волокон. Она чувствовала комнату, как собственный организм. Не всю одновременно, только ту точку, на которой фокусировался взгляд.

Прямо над тем местом, где вниз головой притаился убийца.

Нужно атаковать его немедленно.

Чакра устремилась сквозь зрачки в сторону противника еще до того, как в сознании ожили мысли о возможных планах атаки.

Единение.

Удар.

Потолок треснул и с грохотом обрушился вниз. Враг, не ожидавший, что его опора настолько хрупка, не удержался и сорвался. Слабость подкосила ноги, и Сарада рухнула на четвереньки, едва не выпустив кунай. Шиноби у самого пола успел перегруппироваться, приземлился на колени и вытянутую руку и ринулся на нее.

Сарада с трудом поднялась. Шаринган читал атаки, но тело не успевало… Катастрофически не успевало! Убийца выхватил меч, Сарада отбивалась уже двумя кунаями, но сражаться с сильным мужчиной в таком состоянии было слишком трудной задачей.

Непослушное тело, будто чужое, внезапная слабость, разбитый новыми открытиями рассудок… Меч с противным лязгом ударялся и терся о клинки кунаев. Сарада едва стояла на ногах. Последние несколько минут ей удавалось выживать лишь за счет шарингана. Гендзюцу не работало. Она никак не могла поймать взгляд мужчины, скрытый за белой медвежьей маской с узорами.

Анбу.

Сарада не думала о том, почему на нее напал Анбу. Не удивилась. Она уже ничему не удивлялась. Сражаться с членом Анбу даже в лучшей форме было самоубийством, а сейчас и подавно, и единственная мысль, которая вертелась в усталом сознании, твердила: как только закончится чакра и отключится шаринган — ты умрешь.

Сарада, шагая назад под напором атак, споткнулась, и в то же мгновение мощный удар ногой в живот откинул ее к стене. Она видела, но не успевала увернуться. Внутренности свело. Этой ночью Сарада просто купалась в боли. Она готова была на любое спасение из этого ада, даже на смерть, но почему-то продолжала сражаться. Всеми силами цеплялась за жизнь, в которой не видела смысла. Инстинкты были мощнее разума.

Шиноби в маске медведя во мгновение ока очутился над ней и наискось ударил мечом, метя в шею. Сарада с трудом задержала его скрещенными кунаями. Слабые руки дрожали. Удар по лицу. Кунаи соскользнули с лезвия, убийца перекинул меч в правую руку и направил клинок ей прямо в живот. Глаза Сарады распахнулись от ужаса. Жжение в сетчатке… и…

Единение.

Время будто замедлило свой бег.

Она видела неумолимо приближающееся острие меча, широкую грудь мужчины перед собой, и… Металл нагрудника, сеть ткани одежды. Кожа, мягкая, немного жирная и влажная от пота. За ней — теплая жидкость в какой-то рыхлой ткани, упругие трубки сосудов… Сокращающаяся мышца, поочередно перекачивающая кровь из отсека в отсек.

Защититься. Любой ценой спастись.

И снова воля опережала лихорадочные мысли, как избежать смертельного удара за долю секунды. Чакра, опаляя сетчатку, устремилась сквозь зрачки. Сердце Анбу, которое Сарада чувствовала даже четче, чем свое, застыло на очередном сокращении…

Больше чакры!

…и разорвалось.

Превратилось в бесформенные ошметки мяса.

Одновременно лезвие меча вошло ей в бок и пригвоздило к деревянной стене дедушкиного кабинета. Тяжелое тело мужчины обрушилось сверху на Сараду, оцепеневшую от боли и ужаса, задев меч, который заточенным лезвием стал распарывать плоть, делая рану еще больше. Анбу упал на татами боком. Его тело вдруг загорелось синим пламенем. Сарада боялась шевельнуться. Неподвижно наблюдала, как бывший Анбу сгорает дотла вместе с одеждой и маской, оставляя на татами лишь кучку сажи.

Собравшись с духом, Сарада выдернула из живота меч.

Сердце остановилось в тот момент, когда убийца наносил удар, и он промахнулся. Может, поэтому она все еще была жива, а меч вошел в стену совсем неглубоко.

Сарада сползла по стене, касаясь мокрой раны на боку. Больше не было времени на мысли и самокопания. Нужно было выйти и найти медика. Шаринган не различал поблизости ни одной живой души.

Еще немного, и она отключится. Никто не найдет ее здесь, и она просто умрет от потери крови.

Откуда только пробудилась такая тяга к жизни?

Сарада с трудом поднялась на ноги и, придерживаясь за стену, выбралась из дедушкиного кабинета. Коридор, прихожая… Закрытая входная дверь, гробовая тишина. Отодвинуть створку седзи стоило огромных усилий. Сарада вышла на улицу.

Теплый ночной воздух не принес удовольствия. Кожа покрылась липким холодным потом. Глаза время от времени застилал мрак, но Сарада продолжала идти вперед по мертвому кварталу Учиха. Ее тошнило от вееров, которые были на каждой секции забора, на флагах и на вывесках, и на обрывках навесов над пустыми прилавками. Под этим гербом Итачи вырезал клан. Проклятый клан. И этот дьявольский веер, будто символ самой смерти. Что ощущали люди, умирающие от руки дяди? Не то же ли, что она чувствует сейчас?

Квартал казался ей бесконечным. Сарада бессчетное множество раз опускалась на четвереньки, едва не теряя сознание, но выжимала из себя последние силы, чтобы подняться и идти дальше. Опираясь на стены домов и оставляя на светлых стенах кровавые следы пальцев.

Идти вперед, неважно куда. Просто выйти из этого места, к людям. К жизни.

Впереди показались ворота. Сараде чудилось, что минуло уже несколько часов, но будь так — она бы точно лишилась сознания. Ворота были открыты, но затянуты желтыми лентами. Наклониться, пролезть под ними было выше ее сил. Сарада просто навалилась на них грудью, запуталась, дергалась… Ленты сорвались.

Она пошла дальше.

Вокруг квартала улицы также были пусты, словно люди намеренно обходили это место десятой дорогой. Или сейчас было поздно, и все жители спали.

Тогда она умрет.

Сарада приготовилась присесть на колени, чтобы снова собраться с духом и продолжить путь, как делала много раз, но мостовая вдруг ринулась ей на встречу, на ходу оборачиваясь глубокой черной пропастью.