Паук

Глава 18.

Сага просыпается от дребезжания почтового ящика. Она слышит, как почта с глухим стуком падает на пол, и открывает глаза, моргая от яркого света. Половина седьмого утра, спальня залита солнцем. Она переворачивается на бок и снова закрывает глаза. Вчера она легла поздно и хотела бы поспать ещё несколько часов.

Мысли возвращаются к трём мужчинам в подвале. Они никак не хотели прекращать фотографироваться, а Карл перед её уходом пытался что‑нибудь у неё выпросить — носки, резинку для волос, что угодно.

Сага тянется к телефону на прикроватной тумбочке и понимает, что ещё слишком рано для обычной доставки почты.

Она мгновенно вскакивает, хватает из комода пистолет и выбегает в коридор в одном нижнем белье. На коврике лежит смятая картонная коробка. Она отодвигает засов, распахивает дверь и сбегает вниз на улицу.

Тавастгатан пуста.

Босиком она добегает до угла с Блекторнсгрэнд. Ступени, ведущие на Хорнсгатан, пустуют.

У тротуара перед кафе старик с ходунками уставился на неё во все глаза.

Сага разворачивается и возвращается домой, запирает дверь, быстро осматривает квартиру, затем кладёт пистолет, натягивает латексные перчатки и относит грязную, помятую коробку на кухонный стол. Она выходит на связь с остальной следственной группой.

— Доброе утро, Сага, — говорит Манвир таким бодрым голосом, будто не сомкнул глаз уже много часов.

— Все на связи, кроме Петтера, — сообщает Йона.

— Похоже, пришла ещё одна фигурка, — говорит Сага. — Кто‑то только что просунул посылку в мой почтовый ящик.

— Вы никого не видели?..

— Нет. Я ещё спала. Не успела.

— Вы коробку ещё не открыли? — спрашивает Грета.

— Я только что надела перчатки, я…

— Не думайте об отпечатках или ДНК, — перебивает её Йона. — Просто откройте. У нас мало времени, если хотим опередить убийцу.

Сага срывает скотч, отгибает клапаны и засовывает руку внутрь. Она достаёт небольшой свёрток и кладёт его на стол. Медленно разворачивает белый носовой платок, затем комок газеты, открывая оловянную фигурку человечка.

— Это новая фигурка, — подтверждает она.

— Итак, у нас шанс сделать шаг вперёд, — запыхавшись, говорит Манвир.

— Видите, кто это? — спрашивает Йона.

— Нет, лицо плоское… Подождите, сделаю фото.

Сага ставит фигурку на стол в лужицу солнечного света, делает несколько снимков и увеличивает их. Кроме широкого лба, одного уха и линии черепа, она не различает на изуродованном лице почти никаких черт.

Она отправляет фотографии коллегам.

Мужчина худой, модель немного выше предыдущих фигурок — сантиметра на два с половиной. На нём пиджак и крепкие ботинки, в руке — портфель.

— Что у него на спине, Сага? — спрашивает через мгновение Йона.

Она берёт фигурку и понимает, что то, что поначалу приняла за следы литья, на самом деле — узор на спинке куртки.

— Тут вырезано… чем‑то похоже на кучу крошечных облаков, не уверена. Всё очень размыто. Сейчас попробую сфотографировать получше.

— Итак, как вы думаете, кто следующая жертва? — спрашивает Грета.

— Сказать невозможно, — отвечает Сага.

— Чёрт.

— А упаковка? — интересуется Йона.

— Времени мало, — напоминает Грета.

— Скомканная газетная вырезка и хлопковый носовой платок, — говорит Сага.

— О чём статья? — спрашивает Манвир.

— О заброшенной станции метро.

— А с другой стороны? — напряжённо спрашивает Грета.

— Цветение водорослей в стокгольмском архипелаге…

— Что необычного в платке? — спрашивает Йона.

— Вышитая буква А в уголке. Монограмма или как это называется.

— Вернёмся к статье о воде, — предлагает Йона.

— Думаю, стоит сосредоточиться на станции метро, — говорит Сага.

— Там упоминаются конкретные места, где замечено цветение водорослей? — спрашивает Грета.

— Нет, только таблица с кучей мест… Тюресё, Эстерокер, Вэрмдё, Нака, Сальтшёбаден, Ингарё…

— Давайте сконцентрируемся на станции метро, — говорит Манвир.

— Кюмлинге? — уточняет Йона.

— Да.

— Я сообщу руководству, — говорит Грета.

— Внимательно перечитайте обе статьи, — напоминает Йона Саге. — Нам нужно знать, не упоминается ли что‑то ещё или хотя бы не намекает.

Сага пытается сосредоточиться на тексте, но слышит, как Грета выходит на командование. На её вызов сразу откликаются четыре ближайшие машины.

Сердце Саги колотится, пока она читает обе стороны вырезки. Единственное конкретное место, названное в тексте, — станция‑призрак Кюмлинге, построенная ещё тогда, когда правительство собиралось перенести из центра Стокгольма ряд ведомств. Когда позже решено было перенести учреждения в другое место, строительство застопорилось, хотя объект уже почти был достроен.

— Больше ничего, — говорит она.

— Я поеду к Кюмлинге, — говорит Йона.

— Увидимся там, — отвечает Сага и заканчивает разговор, прежде чем кто‑нибудь успевает возразить.

Вернер Занден надевает очки и на цыпочках выходит из спальни, тихо притворяя за собой дверь, чтобы не разбудить жену. Он медленно спускается по лестнице. Большой дом залит мягким рассветным светом, дубовый пол поскрипывает под ногами.

Всё, что связано со «Службой безопасности», засекречено, думает он. Всё, кроме шефа. Его имя и лицо повсюду.

Ещё вчера по супермаркету за ним ходил скромный человечек с бледным лицом и маленькими круглыми очками. Вернер заметил, как тот несколько раз тайком его фотографировал.

Само по себе это не так уж необычно, но в поведении мужчины было что‑то странное. Он не улыбался, не выглядел возбужденным. Скорее, напоминал безрадостного коллекционера.

— Не обращай внимания, — сказала тогда его жена Майя, когда Вернер рассказал ей о незнакомце.

Странный человечек снова явился в снах о Себастьяне прошлой ночью.

Вернеру часто снится младший брат, родившийся с двумя позвоночниками. Себастьян умер в одиннадцать лет во время одной из многочисленных операций. Иногда сны бесконечно печальны. Вернер с отцом сидят в тесной приёмной, когда выходит врач и говорит, что во время операции что‑то пошло не так. После этого Вернер падает на колени в слезах, объятый горем. Или видит, как отец, воющий, словно раненый зверь, бредёт по первому снегу.

Иногда сны превращаются в кошмары. Себастьян гонится за ним по дому, недоразвитый позвоночник волочится сзади, как хвост, ударяясь об пол и врезаясь в косяки дверей.

Вчерашней ночью и бесцветный человечек из супермаркета был там. Он оперировал Себастьяна кухонным ножом, разрезая ткани и мембраны, обнажая два копчика, обматывал их бумажными полотенцами и разводил в стороны, как половинки молнии.

Вернер резко проснулся и долго лежал рядом с Майей, жадно хватая ртом воздух, прежде чем подняться.

Он идёт по тёмному коридору, проходит через две гостиные и выходит на веранду — как делает каждое утро, чтобы оценить погоду. Взгляд его скользит вниз, к заливу между большими домами на набережной, где рябь на воде блестит в солнечных лучах.

Вернер любит каждое утро перед завтраком пробегать пять километров. Обычно он бежит по маршруту через заповедник Свярдсё, вдоль Эльгёвэген до гранд‑отеля, а затем возвращается по одной из троп по другую сторону озера. Но по вторникам, когда он работает из дома, он всегда завершает пробежку купанием в холодной воде, и у него есть целый час в запасе. Вернер состоит в совете правления ассоциации купальни, но всё равно платит полную сумму членского взноса — неприлично большую только за то, чтобы пользоваться сауной и купаться в море. И всё же он любит это место: атмосферу 1920‑х, тишину, уединение. Поход туда — его способ медитации, момент осознанности перед остальной неделей.

После сауны он переодевается и возвращается домой готовить Майе завтрак в постель.

Утреннее солнце так ярко, что он едва что‑то различает, возвращаясь через тёмные гостиные.

Из котельной в подвале доносится громкий стук, будто кто‑то бросил резиновый сапог в сушильную машину.

Вернер не особенно силён в технике, но Майе всегда нравится, когда он спускается в подвал и орудует вокруг котла.

Он идёт по тёмному коридору. Дверь в гостиную распахнута настежь, перекрывая обзор.

Ему кажется, он должен был заметить это раньше, когда шёл в другую сторону.

Он останавливается и заглядывает в тёмную комнату, видит телевизор и диваны, китайский чайный сервиз на подносе, свою любимую акварель Ларса Лерина на стене.

Вчерашний стакан виски всё ещё стоит на столе.

Вернер закрывает дверь и уже собирается спуститься в подвал проверить, всё ли в порядке, как стук внезапно стихает.

Он напрягает слух, ожидая шагов. Возможно, шум разбудил Майю, и она решила сама заняться этим.

Но в доме становится тревожно тихо.

Вернер идёт в подсобку и достаёт из сушильного шкафа спортивную одежду. Переодевается, натягивает кроссовки, закидывает за спину рюкзак, выходит в прохладное утро, запирает дверь и идёт через лужайку.

В воскресенье днём соберётся вся семья: дочери, их партнёры, внуки и пасынки. Вернер отмечает про себя, что в субботу надо почистить гриль и потренироваться в фокусах. Один из молодых сотрудников рассказывал, что его дядя‑сварщик помог Вернеру соорудить приспособление, создающее иллюзию, будто Майя парит в воздухе.

Он поднимается по подъездной дорожке, останавливаясь внизу. Ставит правую ногу на край большого кашпо и распрямляет язычок ботинка, прежде чем выбежать на дорогу.

Поначалу бег всегда даётся тяжело, но сегодня кроссовки кажутся ему лыжными ботинками. Он старается перенести вес на подушечки стоп, расслабить пальцы, сознавая, что со своими длинными ногами, должно быть, похож на измученного лося.

Так сказал весной один из соседей. Сосед, который, что особенно досадно, ещё и страстный охотник.

Становится немного легче, когда он добирается до леса. Гравийная дорожка идеально пружинит под ногами.

Ровный стук дятла прорезает сонный шорох сосен.

Вернер всё ещё думает о сне, о звуке, который он услышал, когда странный человечек раздвигал два позвоночника Себастьяна.

Он ускоряется на повороте, где грунт выравнивается, и под деревьями ему кажется, будто он бежит через огромный колонный зал.

Впереди припаркован чёрный фургон. Номерных знаков нет, крылья заляпаны грязью. В канаве за ним валяется полный мусорный мешок. В тёмном боку фургона медленно колышутся отражения деревьев.