Паук

Глава 45.

Йона отодвигает стул и садится рядом с Сабиной. Небольшая плексигласовая перегородка в разводах — будто её протёрли влажной тряпкой и не досушили. Мастер Фаустер тяжело дышит с приоткрытым ртом, его язык блестит за маленькими, щербатыми зубами.

— Чем мы можем вам помочь? — спрашивает Сабина.

Наручники звенят, когда Фаустер кладёт ладони на стол и наклоняется вперёд.

— Шок от того, что всё стало явным в зале суда, побудил судью говорить об особенно отвратительном преступлении, — отвечает он ровным голосом. — Меня признали виновным в большем количестве деяний, чем можно было ожидать. Я понимаю: свидетельские показания были чрезвычайно убедительными. Но словосочетание «сексуальные отклонения» наводит на мысль о невинности, которую я считаю старомодной.

Он замолкает, не отводя от неё глаз, тяжело дышит через полуоткрытый рот, будто ему не хватает воздуха.

— Полагаю… — говорит Сабина и откашливается. — Думаю, мы могли бы обсудить рекомендацию о смягчении вашего приговора до фиксированного срока.

Фаустер всё так же пристально смотрит на неё.

— Я хочу, чтобы мой срок был изменён на пять лет условно с последующим полным освобождением в соответствии с параграфом 57а Уголовного кодекса.

— Это был бы весьма серьёзный шаг, — отвечает она, не в силах выдавить улыбку. — Но я прочла все заключения о вашем прогрессе и думаю, что, возможно, время пришло.

Мастер Фаустер протягивает правую руку так далеко, как позволяют звенящие наручники. Сабина встаёт, смотрит на Йону и медленно переступает красную линию. Лицо Фаустера сосредоточенное, выжидающее. Она наклоняется над столом и пожимает ему руку.

— Холодные пальцы, учащённое сердцебиение, — произносит он, отпуская её.

Он не сводит глаз с Сабины, пока та возвращается на своё место, садится, скрестив лодыжки, и кладёт ладони на колени.

— Что вы скажете, детектив‑суперинтендант Линна? — обращается Фаустер к Йоне. — Если я собираюсь вам помогать, мне нужно письменное подтверждение, что мои действия для шведской полиции подтверждают мнение фрау Штерн о необходимости смягчения моего приговора до условного.

— Значит, вы можете мне помочь? — спрашивает Йона, не отводя взгляда от голубых глаз Фаустера. Он видит, как тот ищет в нём слабые места.

— Да.

— Тогда я напишу ваше заявление.

— Вы слышали это, фрау Штерн?

— Слышала.

— Это стоит пяти вопросов, — говорит Фаустер с почти добродушной улыбкой.

— Хорошо, — отвечает Йона.

Фаустер выпрямляется, раздвигает колени и ставит обе ступни на пол. Зеленоватые брюки слегка задираются. На нём серые ортопедические тапочки и компрессионные чулки, плотно облегающие мощные икры.

— Детектив из страны Астрид Линдгрен, — произносит он. — Вы хоть представляете, во что ввязались, придя ко мне?

— Что вы имеете в виду? — спрашивает Йона.

— Вы хоть что‑нибудь обо мне знаете? Кто я? Знаете? Вы читали моё досье?

— Да.

— Итак, какая у меня психика? Что вы видите? Я хочу знать, с кем говорю.

— Я вижу сексуально мотивированное насилие без непосредственного сексуального акта, — начинает Йона. — В документах описан человек с нарциссическими чертами, манией величия. Но я также вижу человека, который создаёт правила и строго им следует, чтобы не чувствовать себя потерянным.

— Почему мои поступки вообще должны быть сексуально мотивированы?

— Почти все жертвы были мужчинами, работавшими в секс‑индустрии, а ваше насилие было сосредоточено вокруг ануса, гениталий и лица.

— В самом деле? — Фаустер ухмыляется так широко, что снова видны его короткие зубы.

— Согласно судебно‑медицинским заключениям, — отвечает Йона.

— Но этих экспертов там не было, когда всё происходило, не так ли? Разве не так, что все, кроме меня, лишь догадываются?

— Разумеется, — пытается вставить Сабина.

Уголки губ Мастера Фаустера опускаются, взгляд за толстыми линзами делается жёстким.

— У меня нет сексуальных чувств к мальчикам.

— Он не говорил, что вы…

— Взгляните хотя бы на моего первого, Кемаля. Что о нём сказать? Он был безобразен, глуп, плохо говорил по‑немецки. Сопливый нос, грязь под ногтями, на шее, за ушами… Его начало трясти, и он наобещал мне чёрт‑знает‑чего, говорил, что отсосёт мне… Я не смог сдержать смех, потому что к тому моменту уже влил ему серебро в глаза: он скорчился и исчез, словно его никогда не существовало. Он обделался и так дёргал верёвки, что по его рукам пошла кровь, почти как у Иисуса.

Фаустер, улыбаясь, откидывается на спинку стула, хотя кулаки по‑прежнему сжаты. Лицо Сабины побледнело, зрачки расширились.

— Сегодня я, разумеется, отказываюсь от всего этого. Я другой человек — тихо объясняет он.

— Это хорошо, — говорит Йона.

— Мне очень помогли за эти годы.

Йона изучал карту десяти убийств Фаустера в окрестностях Берлина. Первой жертве, Кемалю Юнверу, было всего девятнадцать, когда он погиб. Накачанный наркотиками и слепой, он был оставлен на линии S2 между станциями Кароу и Бух, как раз там, где пути проходят под кольцевой дорогой А10. В тот момент он был в сознании, кричал о помощи и сел, когда поезд приблизился.

— Меня заинтересовало то, что вы сказали раньше, — произносит Фаустер, глядя Йоне прямо в глаза. — О том, что я устанавливаю правила и следую им, чтобы не чувствовать себя потерянным.

— Разве это не так?

— Я всегда воспринимал это лишь как способ немного уравнять шансы с помощью особого «модус операнди». Поддерживать возбуждение, даже когда чувствовал свое превосходство.

— И всё же вы здесь, — замечает Йона.

— Меня арестовали случайно, и это немного иронично, — говорит Фаустер. — Я раздал все кусочки головоломки, но никто не разгадал мою загадку.

— Почему бы вам не назвать нам ответ сейчас?

— Потому что теперь это уже не имеет значения. И потому что я не хочу иметь ничего общего с тем человеком, которым был тогда. То, что я сделал, было ужасно, но мне было по‑настоящему плохо; я чувствовал на себе их взгляды, видел всякое.

— Давайте продолжим, — говорит Йона. — Потому что дело, о котором я хочу поговорить, всё ещё имеет значение и невероятно срочное.

— Надеюсь, вы правы, и я смогу помочь.

Йона передвигает свой стул через красную линию на полу, вплотную к столу Мастера Фаустера, садится и рассказывает ему о продолжающейся охоте на убийцу в Швеции. Он умалчивает о точных местах находок и лжёт, что все жертвы — женщины, но в остальном придерживается правды и упоминает об оловянных фигурках, предупреждающих о следующей жертве.

— Позвольте быть с вами абсолютно откровенным, — говорит Фаустер, когда Йона замолкает. — Я кое‑что знаю, но знаю гораздо больше вас.

— Что? — коротко спрашивает Йона.

— Вы подозреваете, что между «Серебряником» и фигурками может быть какая‑то связь?

— Среди прочих версий, — отвечает Йона.

— Это способ «Паука» сказать спасибо, — говорит Фаустер.

— «Паука»?

— Маленького паучка, — отвечает он с едва заметной улыбкой. — Я принимаю только тех, кто платит за свидание, но, когда узнал, что «Паучка» только что выписали из психиатрической больницы в Иттерё и что она утверждает, будто нуждается во мне как в наставнике… естественно, я заинтересовался. Она пришла ко мне, придвинула стул так же, как вы, и объяснила, что планирует девять убийств и хочет научиться ремеслу у самого известного ныне живущего серийного убийцы Европы. Я спросил, считает ли она Жиля де Рэ величайшим из всех времён.

— Но она назвала Юрека Вальтера, — говорит Йона.

— Именно. Потому что его тьма не знает равных. Но это я научил её тому, как думает полиция, как работают криминалистические технологии. Как избегать ошибок и как выстраивать игру. Мы не пироманы; мы не позволяем огню выйти из‑под контроля. Мы и есть огонь.

— Вы знаете её имя?

— Да, но вы уже задали свои пять вопросов.

— Я задал только два, — возражает Йона, хотя и понимает, что это бесполезно.

— Вы начали с того, что спросили, что я имел в виду, когда поинтересовался, знает ли детектив из страны Астрид Линдгрен, во что он ввязывается, приходя ко мне. За этим последовали ещё четыре — говорит Фаустер и поворачивается к Сабине. — На этом я закончил. Я хочу вернуться в свою камеру.

— Назовите ему имя, — говорит она.

Йона всё ещё сидит прямо напротив Фаустера, так близко, что чувствует его дыхание и затхлый запах старой ткани.

— Этот разговор записывается, и он пообещал мне письмо с благодарностью за мою помощь.

— Вы получите своё письмо, — говорит Йона.

— Вы должны написать, что считаете: мой приговор следует заменить условным сроком.

— Я не могу этого сделать.

— Что? — Фаустер улыбается.

— Потому что вы собираетесь убить снова.

— Вы не имеете права так поступить! — вспыхивает Фаустер, повышая голос. — Фрау Штерн, он не может нарушить соглашение.

— Я разгадал вашу загадку, — спокойно говорит Йона.

Фаустер почти сразу успокаивается, откидывается на спинку стула и встречается взглядом с серыми глазами детектива.

— Не может быть, — шепчет он.

— У вас осталось ещё два убийства, — продолжает Йона.

— Прекратите, — бормочет Фаустер, с трудом сглатывая.

— Я изучил карты. След от того места, где вы оставили Кемаля, между Кароу и Бухом, ведёт на северо‑северо‑восток, — начинает Йона. — Вторую жертву вы оставили на северо‑восточном участке между Бабельсбергом и Грибницзе, третью — на пути, идущем строго на восток…

— Я не понимаю, — шепчет Сабина.

Мастер Фаустер тяжело вздыхает и закрывает глаза, по щекам стекает пот.

— Разные участки пути соответствуют цифрам на циферблате, — говорит Йона. — И вы дошли только до десяти, когда полиция ворвалась к вам в квартиру.

— Боже мой, — произносит Сабина.

— И вы хотите, чтобы вас освободили, чтобы завершить последовательность одиннадцатью и двенадцатью, — заканчивает Йона.

Фаустер открывает глаза и смотрит прямо на него.

— Кто вы? — бормочет он.