Паук

Глава 3.

Осколки стекла хрустят под ногами Йоны Линны, когда он медленно идёт по гостиничному номеру. В проёме окна покачивается тело пожилого мужчины, шея сломана.

На груди его рубашка потемнела от крови, вылившейся из глубокой раны, оставленной петлёй.

Мельчайшие осколки стекла усеяли подоконник под ним.

Последний шёпот мужчины эхом откликается в теле Йоны. Слова вьются вокруг него, как змеи.

Йона знает, что тот мёртв, шейные позвонки раздроблены, но всё равно тянется к горлу, чтобы проверить пульс.

В ту же секунду он слышит звонок.

Йона открывает глаза и хватает телефон с прикроватной тумбочки, отвечая до второго гудка тихим голосом:

— Линна.

— Простите, что звоню так поздно, — раздаётся мужской голос.

Йона встаёт с кровати. Он замечает, как Валерия открывает сонные глаза, проводит ладонью по её щеке и идёт на кухню.

— Что случилось? — спрашивает он.

— Это Валид Мохаммад из Южного Стокгольма. Жена Марго Сильверман, Йоханна, позвонила по номеру сто двенадцать в половине первого. Сказала, что Марго поехала на конюшни возле Густавсберга около девяти вечера и давно уже должна была вернуться. Йоханна не могла оставить детей одних дома, но испугалась, что с Марго произошёл несчастный случай, поэтому диспетчер отправил туда патруль. Мы только что получили доклад от прибывших…

Он делает короткую паузу.

— Марго они не нашли, но, похоже, на полу в конюшне очень много крови… Не знаю, я подумал, возможно, вы захотите об этом знать.

— Я сейчас выезжаю, — говорит Йона. — Проследите, чтобы там ничего не трогали. Это важно. Передайте коллегам, чтобы они оставались на месте, пока я не приеду. Я всё беру на себя, привезу с собой техника-криминалиста.

Он заканчивает разговор и тут же позвонил своему старому другу, Эриксону.

Сейчас пять минут третьего. Первая патрульная машина прибыла к конюшням сорок пять минут назад.

С тех пор, как Йоханна позвонила в службу спасения, прошло девяносто пять минут.

Йона понимает, что устраивать оцепление уже бессмысленно. Всё, что они могут, — осмотреть место происшествия и попытаться понять, что там произошло.

— Хорошо, — шепчет Эриксон.

— Я знаю, у тебя болит спина, но я…

— Не беспокойся.

— Мне нужен лучший криминалист, — объясняет Йона.

— А он не ответил, и тогда ты позвонил мне? — говорит Эриксон, пытаясь скрыть тревогу.

Они договариваются встретиться у поворота к конюшне. Йона возвращается в спальню и начинает одеваться. Валерия встаёт с кровати в тонкой ночной рубашке, накидывает кардиган.

— Что произошло? — спрашивает она.

Йона надевает часы — подарок дочери Луми. Ей показалось, что циферблат такого же серого цвета, как его глаза.

— Только что позвонили, — отвечает он, застёгивая брюки. — Мне нужно ехать, это…

Он обрывает себя. Валерия смотрит на него.

— Кто‑то, кого ты знаешь, — тихо произносит она.

— Да. Это Марго. Она уехала кататься на лошади и не вернулась — говорит он, надевая рубашку.

— Что сказали полицейские на месте?

— Нашли её машину. И кровь в конюшне.

— Боже…

— Я знаю.

Йона подходит к оружейному шкафу, вводит код и достаёт «Кольт Комбат». Кладёт пистолет в кобуру, затягивает ремни и выходит в коридор. Валерия идёт следом, быстро целует его и запирает за ним дверь, пока он спешит к лифту.

Дожидаясь, пока распахнутся створки гаражных ворот, Йона вспоминает первый случай, когда увидел Марго. Она тогда была беременна, только что получила повышение до старшего детектива и охотно привлекла его к расследованию несмотря на то, что он уже не служил в полиции.

Он выезжает по пандусу на узкую улочку, поворачивает налево на Свеавеген и ускоряется к тоннелю Клары.

В этот час дорога почти пуста.

Центр Стокгольма быстро остаётся позади. Мимо проплывают жилые многоэтажки и залитые светом торговые центры, промзоны, спальные районы и бесчисленные мосты через заливы и бухты. Работая детективом‑суперинтендантом «Управление по борьбе с преступностью», Йона Линна раскрыл больше сложных убийств, чем любой другой полицейский в Северной Европе.

У поворота к конюшням на Ингарёвеген стоят две патрульные машины — по одной с каждой стороны дороги. Их синие проблесковые маячки выхватывают из темноты деревья и асфальт, словно всё вокруг находится под водой.

Фургон Эриксона припаркован на другой стороне. Судебный техник живёт в Густавсберге, всего в пяти минутах езды отсюда.

Йона съезжает на обочину и выходит, приветствует коллег, просит их перекрыть поворот.

Ночной воздух свеж и холоден, вокруг темно и тихо. Кроме конюшен, здесь нет ничего — только лес и поля.

В ярком свете фар Йона видит тяжёлую фигуру Эриксона. Тот стоит у цепочки следов шин, срезавших угол на Ингарёвеген, и заливает каждый жидким гипсом.

— Надеюсь, это всего лишь недоразумение, — бормочет он.

Йона молча кивает.

Когда Эриксон заканчивает, они садятся в его фургон и проезжают оставшиеся метры до конюшен. Фары прорезают во мраке тоннель из бледных стволов и травы.

Гравий похрустывает под шинами.

Они проезжают мимо вольеров с рядами кормушек и вытоптанного загона, затем замечают машину Марго, припаркованную у конюшенного блока.

Эриксон останавливается и глушит мотор.

Они не произносят ни слова. Надевают одноразовые комбинезоны и подходят к машине, фотографируют её, светят фонарём через стёкла. Луч скользит по передним сиденьям: руль, банка энергетического напитка в подстаканнике, фантики от конфет, толстая папка с делом.

Затем они поворачиваются к зданию.

В свете фар ближайшей патрульной машины вырисовываются трактор и куст крапивы на фоне красной стены.

Над ними с криком пролетают три галки.

Следующие несколько минут Эриксон фотографирует всё вокруг, распыляет фиксатор на следы обуви и шин, нумерует объекты, делает записи в журнале.

Офицер в форме стоит неподвижно в бледном свете, льющемся из открытого багажника патрульной машины, и держит в руках рулон полицейской ленты.

— Где ваш напарник? — спрашивает Йона.

— Внутри, — отвечает тот, устало кивнув в сторону конюшни.

— Не двигайтесь, — говорит Эриксон и начинает собирать улики вокруг.

Йона знает: самое простое объяснение часто оказывается верным, но напоминать об этом всё равно приходится, особенно когда надежда затмевает разум.

Он не может заставить себя смириться с мыслью, что вскоре ему, вероятно, придётся сказать Йоханне и детям, что Марго мертва.

Они вместе с Эриксоном медленно подходят к конюшне. Наружное освещение выключено, но тёплое сияние изнутри, просачивающееся через щели у двери, достаточно ярко, чтобы увидеть подметённую землю.

— Можем включить ультрафиолет? — спрашивает Йона.

— Пожалуй, уже пора, — вздыхает Эриксон.

Он возвращается к фургону, нагружает тележку оборудованием, берёт ультрафиолетовую лампу и включает её.

Господи…

Гравий перед дверью бледнеет в невидимом свете, зато кровь вспыхивает тёмными вязкими сгустками.

Несмотря на то, что землю тщательно подмели, хорошо заметна широкая полоса крови, тянущаяся прямой линией от двери. Примерно через два метра она исчезает.

Эриксон делает ещё несколько снимков, затем собирает образцы окровавленного гравия из пяти разных точек и засыпает их в отдельные контейнеры.

— Мне нужно внутрь, — говорит Йона.

Эриксон подходит ко входу, осматривает ручку, дверь и прилегающую стену в поисках отпечатков.

— Мой наставник всегда обматывал обувь резиновыми лентами, но я больше люблю подножки, — говорит он, отрывая плёнку от новой упаковки.

Он открывает дверь, тяжело дыша, кладёт первую липкую подножку на порог и натягивает бахилы.

Йона следует за ним.

Решётки денников поблёскивают в жёлтом свете. Второй полицейский неподвижно стоит у амуничной.

В центре бетонного пола растеклась широкая лужа крови. От неё тянется след, доходящий до тщательно подметённого участка.

От этого места к двери протянулись параллельные кровавые полосы — следы от метлы.

Преступник, должно быть, двигался спиной вперёд, заметая пол за собой.

— Йона Линна, — произносит офицер. — Я сперва и не поверил, что это серьёзно, но решил… ну, лучше мне не шевелиться, на всякий случай.

— Благодарю, — отвечает Йона.

Пока Эриксон выкладывает подножки дальше по проходу, Йона осматривается. За исключением вороного мерина, беспокойно переступающего с ноги на ногу у мойки, все лошади в денниках дремлют.

Преступник не пытался скрыть само преступление, думает Йона. Он только хотел удалить собственные следы.

Эриксон проводит по полу сильным диагональным лучом, но в проходе не видно ни единого отпечатка. Он меняет угол, пробует ещё раз, затем устало выпрямляется.

— Никаких следов, и ручка вытерта дочиста, — говорит он.

Йона подходит по подножкам ближе к тёмно‑бурому пятну.

Большая часть крови подсохла, но в центре сохранился липкий, ещё не полностью застывший участок.

Нет ни брызг, ни обратного разбрызгивания.

По всей видимости, в Марго стреляли из пистолета. Вероятно, с сравнительно невысокой начальной скоростью, экспансивная пуля осталась в теле.

Эриксон смачивает один ватный тампон за другим в растворе хлорида натрия, промакивает засохшую кровь и заклеивает каждый тампон в отдельный пакет.

Взгляд Йоны сосредоточен, он продвигается вперёд, позволяя теням произошедшего разворачиваться перед внутренним взором.

Крови много. Нельзя сказать, как долго Марго пролежала на полу, но кровь ещё текла и не успела свернуться, когда её вытащили наружу.

Он замечает, что одна из чёрных пластиковых кормушек сдвинута и на бетоне остаётся от неё след от волочения.

— О чём ты думаешь? — спрашивает Эриксон, проследив его взгляд.

— Распыли, пожалуйста, «Блустар» вокруг основной лужи, — говорит Йона.

Эриксон берёт бутылку и наносит реагент на все поверхности без видимых кровавых пятен.

Химикаты в спрее заставляют кровь на короткое время светиться, так что мельчайшие капли вспыхивают ледяным голубым светом.

Йона замирает, стараясь осмыслить картину теперь, когда видна вся кровь.

Он отмечает форму каждой капли в зависимости от силы тяжести и характера поверхности.

Примерно в тридцати пяти сантиметрах от главного пятна он замечает слабое свечение.

Йона подходит ближе и наклоняется.

На бетоне между каплями крови виден мазок розовой помады.

Марго, должно быть, ударилась лицом о пол, когда упала.

Эриксон фотографирует, а Йона идёт дальше, наклоняясь к ряду из шести светящихся капель справа от основного пятна.

У крови поверхностное натяжение выше, чем у воды. Значит, капли, упавшие на гладкую поверхность, сохраняют почти округлую форму, не разбрызгиваясь — как и шесть капель перед ним. Первые пять немного вытянуты, заострены по направлению вправо, но последняя идеально круглая.

— Проверьте, нет ли в них следов пороха, — просит Йона, указывая на ряд.

— Никогда о таком не слышал, но проверим, — отвечает Эриксон.

— Стрелок правша. Он прижал ствол к спине Марго, выстрелил один раз, затем, отвёл пистолет в сторону, вот так, довольно медленно, пока, наконец, не остановился.

— То есть ты думаешь, что это капало со ствола пистолета?

— Марго упала лицом вниз, пуля осталась внутри. Она лицом ударилось о бетон, разбила губу.

— Мы ведь ещё не знаем, что кровь принадлежит именно ей, — безучастно замечает Эриксон.

— Это её помада.

— Ты уверен?

— Уверен в цвете.

— Сожалею, что ты это видишь, — бормочет Эриксон.

— Да. Но Марго была жива, она пыталась ухватиться за кормушку.

— Попробую «Амидо Блэк».

— Стрелок вытащил её за ноги, пока она ещё была в сознании, и запихнул в машину. Потом вернулся, замёл следы, вытер ручку и дверь, подмёл двор до самой машины, забрал метлу и уехал, — говорит Йона.