Седьмой отряд

49

Одна вещь изменилась к лучшему после смерти Эла: Фрэнк перестал пытаться быть миссионером. Может быть, он обнаружил, что он не единственный среди нас, кто пытается дать отпор захлестывающей волне зла, и что некоторые люди делают это без всех этих песен и плясок. Или, может быть, он наконец понял, что его слова падают на бесплодную почву.

Я также нашел свой образец для подражания. Крис был хорошим парнем. Он говорил только тогда, когда ему было нужно, и я постоянно напоминал себе, что мне нужно следовать его примеру теперь, когда я нашел свое место в Седьмом Отряде. Иногда я ловил себя на том, что слишком много говорю теперь, когда обосновался.

Держу пари, даже Кен находил его впечатляющим: Крис также демонстрировал яркий образ блондинистого викинга, каковым, должно быть, был Кен, когда совершал набеги на английское побережье в жестяной шапке с торчащими из нее рогами. Он знал свое дело. Он был настоящим профессионалом и излучал спокойную уверенность. Когда он говорил, это всегда что-то значило. Возможно, это было потому, что он не утруждал себя тем, чтобы отвлекаться на всякую ерунду, которая происходила вокруг него. Даже Фрэнк и его бог, и Ниш с его пердежом не могли вывести его из себя.

Мы все были опытными, некоторые были старшими NCO в батальонах, но он справлялся с этим и привлекал людей на свою сторону. Он был таким, каким я хотел стать. Ну, разве что без фырканья перед каждым вторым предложением.

Это не означало, что я прекратил дружить с Фрэнком или перестал водить фургон, чтобы он мог продолжить семейный бизнес. Всегда было приятно выбраться на пару часов, если не происходило ничего особенного.

Однажды, когда мы ехали на лесосклад, мы заговорили о похоронах Эла.

«За семь лет службы в Полку я видел смерть многих товарищей», — пробормотал он с пассажирского сиденья, — «но эта поразила меня сильнее всех. Эл много для меня значил. Он думал о моральной стороне нашей работы».

Я подумал, что лучше не рассказывать ему про надувные нарукавники.

Мы поговорили о военных похоронах в целом. Я не был их большим фанатом. Обычно это гроб, накрытый Юнион Джеком[77], и много «Иерусалима»[78] и «Клянусь тебе, страна моя»[79]. Редко когда проповедь, но часто надгробное слово от кого-то из друзей.

Фрэнк улыбнулся. «Да, но я уверен, вы всегда произносите молитвы, не так ли?»

«Я присоединяюсь, когда нужно сказать аминь».

«Ты что, даже не слушаешь молитвы, Энди? Послушай и попытайся понять, что они значат!»

«Конечно, нет. Я думаю о человеке и о том, как он умер. Молитвы ничего не значат для меня, даже когда флаг сложен и приступают к похоронам. Я просто думаю о парне. Для меня единственная значимая вещь — когда горнист играет «Последний долг». И это не имеет ничего общего с религией, Фрэнк, это касается человека, не так ли?»

Фрэнк кивнул. «Моя жена очень горевала, когда Эла похоронили. Она действительно была в хороших отношениях с ним. Ты знал это?»

«Да, приятель, ты мне говорил».

«Она была зла. Она думает, что большинство людей, с которыми я работаю, звери. Эл был единственным порядочным человеком, которого она встретила».

«Включая меня?»

«Да, конечно. Но посмотри на всех. Они заблудшие, и ты тоже. Ниш просто пердит во имя Англии и у него в голове нет ни одной мысли, и…»

«Да ладно, Ниш?» Фрэнк был неправ. «Как ты думаешь, что он делает со всеми этими экземплярами «Тайм» и «Экономист»? Подтирает задницу? Или как насчет того, чтобы взяться за гитару и научиться читать ноты? Это пытливый ум, приятель. Я не видел, чтобы ты бился с ним над «Телеграфом» после молитв».

«Если у него пытливый ум, почему он не использует его?»

«Он это делает. Это все блеф с его стороны, попытка скрыть настоящего Ниша. Я думаю, он смущается того, что он умный и немного привилегированный, вот и все. И, может быть, он не хочет использовать его все время. Это тоже нормально, не так ли?»

Фрэнк был гораздо ближе к Нишу, чем временами был готов признать. У обоих их отцов были проблемы с алкоголем, и они до чертиков боялись их, когда были детьми. И после того, как Эл был убит, оба, казалось, проводили больше времени в своих собственных мирах, несколько отстранившись от нас.

Он откинулся назад и положил ноги на приборную панель. «Возможно. Но я больше не чувствую себя частью этого. Раньше Полк был для меня семьей, но теперь все изменилось».

«Так что ты заменяешь его церковью?»

Он рассмеялся. «Пока нет. Я не выбрал свою. Я все еще жду, когда седовласый парень постучит в дверь и скажет мне, куда идти».

«Тогда где ты молишься?»

«Да так, брожу. Я начал посещать все церкви в Херефорде. Даже методистскую!» Он снова рассмеялся, но я не понял шутки.

По крайней мере, он расслабился. Он рассказал историю о том, что случилось с ним во время рождественского отпуска. «Я постучал в дверь дома одной женщины — она управительница их часовни — и она вышла с руками в муке. Я сказал: «Я только что стал христианином, я ищу церковь». Она сказала: «Не могли бы вы придти в другой раз, и мы сядем и поговорим?» Я сказал: «Я не могу — я в армии. Я отправляюсь в Ирландию через пару дней и вернусь только в марте». Я думал, что это поможет мне войти, но она сказала: «Ничего страшного, я все еще буду здесь».

«Ты вернешься, когда она закончит с выпечкой?»

«Мне кажется, у меня может быть аллергия на муку. Я собираюсь продолжать пробовать их все».

Это был беззаботный момент, но я не мог отделаться от мысли, что все, что он делает, это просто тянет время с нами, пока не найдет что-то получше. По крайней мере, так это выглядело. «Фрэнк, ты действительно хочешь уйти, приятель?»

Он немного подумал. «Да, я готов двигаться дальше. Бог позаботится обо мне». Он кивнул. Чересчур энергично. Я не поверил ни единому его слову.