Херефорд,
Апрель 1986 г.
После шести недель рентгена, инъекций и физиотерапии мяч вокруг коленного сустава сдулся, но врачи так и не поняли, что было причиной. Возможно, меня что-то укусило. Синяки и хруст продержались еще с неделю-другую, но потом я снова был в строю.
Меня повысили до ланс-капрала. Дополнительные деньги появились как раз вовремя, чтобы я смог позволить себе дом, про который рассказывал Хиллибилли. Это был маленький дом в Уэстбери: две газовые конфорки на первом этаже, без центрального отопления, со стенами такими тонкими, что я слышал, как соседи спускают воду в туалете. Мне было все равно: он был моим. Лишь вопрос времени, сказал я себе, когда я осуществлю свою детскую мечту о доме с акром земли и собственным прудом.
К тому времени, как я вернулся из Белиза, Крис уже слинял из отряда. К марту я шарахался по Херефорду, не занимаясь ничем, кроме тренировок и раздумывая, знал ли Хиллибилли, что предыдущие владельцы моего дома собираются расстаться потому, что он трахал ее, пока остальные члены эскадрона были разбросаны по всему миру на групповой работе.
В июне 85-го южноафриканские войска совершили налет на Габороне, столицу Ботсваны, и перебили спящими двенадцать предполагаемых членов АНК. Правительство ЮАР утверждало, что партизаны АНК использовали ее территорию для совершения нападений на территорию ЮАР; несколько взрывов мин привели к гибели белых фермеров вблизи границы. Ботсванцы заявили, что делают все возможное, чтобы пресечь военную деятельность АНК в пределах своих границ. Они обратились за помощью к британцам, и мне было велено учить суахили.
Вместе с Ино, с которым я познакомился за проливом, и полудюжиной других, я каждый день отправлялся в учебный корпус. Преподавателями на курсе были ребята из Образовательного корпуса, опережавшие нас всего на четыре урока, и два англиканских миссионера, которые тратили больше времени на воспоминания о старых добрых временах, чем на обучение нас языку.
Я не возражал: это было весело. К тому же, я получал вторую патрульную специальность. Если сдам зачет, получу надбавку к жалованию. На счету был каждый пенни. Запрашиваемая цена за дом была двадцать пять грандов[95], но умелый переговорщик из Южного Лондона сторговался до двадцати четырех с половиной. Чтобы сэкономить на счетах, я не стал возобновлять подключение газа и кипятил воду для варева на гексаминке в раковине из нержавейки. Чайник я взял из своей комнаты в расположении.
Моя обстановка состояла из микроволновки, телика, небольшой стереосистемы, стула, кровати и фарфоровой статуэтки кошки, которую предыдущие владельцы оставили на каминной полке. Радио мне было не нужно. Разделительная стена становилась динамиком, когда мои соседи слушали «Радио 4». Я стирал все свои вещи в прачечной в лагере и жил на еде с работы или картонках жареного риса с яйцом, которые привозил из города на своем разваливающемся «Рено-5». И все же я был счастлив. Я стал одним из детей эпохи Тэтчер.
Ниш и Хиллибилли все еще были за проливом, но я слышал странное. У Ниша все время возникали стычки с тамошним штабом, и его напарнику, Хиллибилли, постоянно приходилось отбиваться. Никто толком не понимал, в чем дело. Возможно, дело было в беспрестанной игре Ниша на гитаре. Возможно, им с Хиллибилли просто не нравилась структура командования. В отряде, состоящем из парней из разных эскадронов, не сладившихся между собой, постоянно возникали проблемы.
В Седьмом Отряде такие вещи не дошли бы до верха. Он был малочисленным, все знали друг друга, у всех было право голоса. Так было в каждом отряде, кроме сводного, находящегося за проливом. Хрен знает почему, но, похоже, у кого-то из оперативников, парней, на тот момент выполнявших ту работу, что делал Минки, был зуб на Ниша, а Ниш не желал подставить другую щеку. Он уже получил два предупреждения: третье — и он вылетит. Я не мог этого понять. Это не было похоже на Ниша. Он был слишком умен, красноречив и остроумен, чтобы позволить себе ввязываться в подобные споры. Я надеялся, что его напарник сможет все уладить.
Я мало что слышал о Фрэнке, пока он был в Афинах, поэтому был очень рад снова увидеться с ним. Я как раз прошел половину шестинедельного курса суахили и шел с горстью карточек с лексическими оборотами, бормоча себе под нос, словно идиот, когда он окликнул меня с другой стороны дороги. Мы опять осели в «Грейпс».
Фрэнк выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз, и настоял на оплате. «Все в порядке». Он похлопал себя по куртке. «У меня еще осталось несколько драхм».
«Самое время».
Мы поболтали о людях, которых он давно не видел, и самой актуальной на тот момент теме, взрыве ядерного реактора в Чернобыле на Украине. Считалось, что радиоактивные осадки могут выпасть в Уэльсе и окрестностях Херефорда.
«Ты все еще работаешь в Афинах?»
«С этим все». Он протянул официантке десятку. Загремела музыка. Пара ребят кивнули проповеднику в знак приветствия. «Мне было весело в Греции, но настало время уходить».
Я не спрашивал, почему. Мир телохранителей был очень переменчивым. Вас могли выгнать, потому что принципалу не понравился запах вашего одеколона. Или вы могли проработать всю жизнь, потому что ему нравилось играть с вами в шахматы.
Фрэнк вовсе не выглядел обеспокоенным. Его мысли были заняты другим. «Угадай, что случилось, пока я был в Афинах? Мне наконец-то удалось заговорить на ином языке».
«О, вот как… Я не знал, что ты пытался».
«Да, многие месяцы. Я ходил в местную пятидесятническую церковь, но потерпел полное фиаско. Я начал думать, что меня наказывают за какие-то прошлые грехи».
Я пожал плечами. Пожалуй, там было из чего выбрать.
«И вот однажды в воскресенье я внезапно открыл рот, и из меня полились слова, которых я никогда раньше не слышал».
«Мне знакомо это чувство», — я показал свои карточки-подсказки.
«Я не про суахили, жопошник. Я говорил на ином языке. Я говорил с богом».
«Все это, хорошо, и даже прекрасно, приятель, но за это тебе не заплатят. Почему бы тебе не позвонить Терри Уэйту? Похоже, ему не помешает личная охрана, пока он пытается расшевелить этих янки. И вы могли бы заняться этими штуками с языком вместе, а? Тебе даже переводчик не понадобится».
Я принялся неумело пародировать телевизионного евангелиста, воздевающего руки к небесам.
Это вызвало у него улыбку. «Не думаю, что у нас найдется общий язык. Он англиканин. Но, в любом случае, у меня есть другая работа».
Он поставил стакан обратно на стойку. Он увидел выражение моего лица. «Я удивлен, что они пустили проповедника обратно на Схему. Это связано с Ральфом Хэлперном, парнем, который управляет сетью «Бертон».
Я не был уверен, о ком он говорит, но Фрэнку не терпелось просветить меня. «Самый высокооплачиваемый управляющий Великобритании. Имеет больше миллиона в год».
Отколовшаяся от ООП радикальная группа выступила с угрозами в адрес ведущих еврейских бизнесменов Европы, и Хэлперн не хотел рисковать. Поскольку никаких конкретных угроз в его адрес не поступало, он не имел права на охрану от Особого отдела полиции. Ему пришлось нанять свою собственную.
Фрэнк выглядел довольным. «Я предполагал пробыть там всего две недели, но меня оставили».
От музыки начали дрожать стены. Фрэнк пододвинулся ближе. «Мы переезжаем в Бобблсток. Я теперь яппи[96]. Зарабатываю хорошие деньги». И служебные машины — БМВ и Мерседесы. Дела идут отлично.
Бобблсток был одним из новых жилых районов, возникших вокруг города. Хиллибилли, вероятно, вложился во все из них.
«Отлично. И что, так и не жалеешь, что ушел?»
Он допивал пинту немного дольше, поставил стакан и вытер губы.
«Нет. Ни разу».