Детство Ромашки

Я соскочил с тарантаса и бросился помогать Рязанцеву распрягать лошадей. Наш спутник с трудом сполз с тарантаса. Рязанцев успел подхватить его под руку и, держа возле себя, крикнул мне:

—Роман, под сиденьем брезент. Живо!

Я быстро раскинул брезент под куртинкой ивняка. Рязанцев, поддерживая Шилова под локоть, осторожно положил его на брезент.

—Э-э, товарищ, невеселые наши дела,— протянул он, присаживаясь на корточки возле Шилова.— Ты хоть слышишь, чего я говорю?

Шипов лежал как пласт. Серая бледность проступала даже через въевшуюся в кожу черноту. Рязанцев обтер ему лоб, щеки, помахал в лицо картузом и еще раз спросил, слышит ли он.

У Шилова чуть приметно дрогнули брови, и он с усилием ответил:

Да. Не трогайте меня... Спать, спать я...

Тогда лежи!—обрадовался Алексей Карпыч и качнул меня за плечо.— А ты стоишь на земле? — Он подмигнул и засмеялся.— Так чего же, давай хозяйничать. Пока я коней стреножу, добудь-ка из тарантаса суму мою солдатскую — там мыло, полотенце. Стряхнем с себя сажу казачью да искупаемся в Солянке.

Солянка вся заросла кугой и колючими водорослями. Едва отыскали чистую колдобину. Вода ледяная, но мы наперегонки окунаемся, мылимся, ныряем. Рязанцев бултыхается в воде, колотит по ней кулаками:

—У-ух, и ловко! У-ух, гоже!..

Я давно уже выбрался из речки, оделся, а он все ухал, крякал, шлепая себя по бокам и плечам.

После купанья я впервые заметил, что его темное от загара лицо осыпано мелкими-мелкими рябинками, а глаза под веселыми белесыми ресницами — с зеленоватыми радужными и голубыми белками. Одеваясь, он говорил:

—Приеду в Сулак, ахнут. Все писал: «Не ждите». Супруга, знамо, мне в ответ письмо за письмом: «У нас революция». Вот приеду, погляжу, какая она там... За фронтовую жизнь, окопную, кое-чего понял, да и Семен Ильич натракто-вал годов на десять вперед. Вот, парень, человек! Удивительный! Что ни скажет, так в самую точку, что ни сделает — в самый раз. Через наш лагерь больше не коней прошло, а людей с революционным пылом. Вот он какой! Нас у него в команде не больно много, а все как есть большевики. Да-а...—Рязанцев вздохнул.— В Сулаке-то у меня семья: жена, парнишка четырех годов, отец с матерью. Еду домой, а душой томлюсь. Вон получил Семен Ильич команду трогаться в последний и решительный бой, а меня, ишь ты, в Сулак... Да погляжу, может, сноровлюсь там боевой отряд или дружину сколотить...— Одевшись, он тщательно обдернул гимнастерку, обмел пучком травы сапоги и, кивнув на Шилова, калачиком свернувшегося на брезенте, сказал: — Накинь-ка на него мою шинель. Как бы не остыл. Холодновато...