Времени нет

2.9

Скрип, скрип, скрип.

Постриженный наголо мужчина мерил шагами комнату с рассохшимся полом. Один рукав его пиджака свободно болтался, выдавая пустоту внутри. Единственной рукой исполняющий обязанности антикоррупционного прокурора Мостовой время от времени проводил по лысине и хлопал по шее. Эдему достался зыбкий стул и куча вопросов.

— Вы пытаетесь меня перехитрить, — говорил Мостовой. — Не понимаю только — в чем, а главное — зачем?

Инари не разрешили забрать Ореста на прогулку вне стен детского дома, и она решила остаться и побыть с мальчиком на праздник, который может оказаться для него последним. Когда позвонил Мостовой, Эдем как раз усаживался в такси. Прокурор просил приехать на беседу по делу погибшего Фростова. Эдем сомневался: стоит ли тратить драгоценное время в прокуратуре, но трезво рассудил, что настоящий Олесь Мицный не сможет ответить, зачем он вмешался во всю эту историю с Фростовым. Если уже начал потасовку, нельзя ограничиваться одним ударом. Поэтому Эдем назвал таксисту новый адрес и приехал в холодное здание с высокими потолками в Печерском районе Киева.

Вчера Мостовой помог Эдему, когда тот ломился в тюремный двор сквозь живые стены, не зная, что не успеет остановить трагедию. Сегодня он укрепил приятное впечатление о себе, честно объяснив причину своей заинтересованности делом Фростова.

«К счастью для украинской культуры, наши сферы деятельности не причастны, но, пожалуй, вам известно, что я до сих пор хожу с приставкой и.о. о.», — начал он.

Этого мог не знать Крепкий, но это было известно Эдему. Мостовой прошел очень сложный этап отбора и выиграл публичный конкурс на должность главы Антикоррупционной прокуратуры, но президент не торопился утверждать человека, с которым будет сложно договориться.

«Не знаю, сколько мне еще удастся удержаться в своем шатком кресле, — людей, которым я неудобен, становится все больше. И я собираюсь сделать максимум, что смогу. Возможно, дело Фростова — пример страшной несправедливости, и я хотел бы успеть довести его до суда», — вот что сказал Мостовой.

И теперь он скрипел по полу, а Эдем думал о том, что по странной иронии судьбы дело Фростова может оказаться для прокурора тем же, чем было и для адвоката: последней попыткой восстановить равновесие в этом мире.

«После вашего заявления мы связались с адвокатом Фростовым. Я правильно понимаю, что он предоставил вам всю документацию для пресс-конференции? — Мостовой соврал, и от его внимания не скрылась мимика Эдема, который знал, что связаться с ним было невозможно. — Когда вы разговаривали с ним в последний раз?»

Теперь лгать пришлось Эдему — о том, что адвокат пришел к Крепному с копиями документов вчера вечером и убедил выступить с обличительной речью, а после этого от него ни пары из уст.

"И вам не захотелось рассказать ему, как все произошло?"

Хотелось, но Крепкий потерял его номер. А почему, собственно, не расспросить об этом самого адвоката?

Он сегодня не появился на работе, телефон выключен. Адрес, по которому он арендовал жилье, пытаемся выяснить».

Скрип-скрип-скрип. Эдем стал сомневаться, что сделал правильный выбор между прокуратурой и киевской лепешкой.

«У меня нет к вам претензий. Вы мне глубоко симпатичны. Вы для многих — образец того, как жить и добиваться успеха с достоинством. Если бы с моей должности провожали с оркестром, не сомневайтесь, я точно поручил бы им сыграть вашу «Фиалку». Вы решили идти в политику? Нет? Но для чего вам тогда все это понадобилось? Музыканты рассказывают на пресс-конференциях о предстоящем концерте, а не о чужих уголовных делах».

Когда прокурор назвал песню, Эдем наконец-то все вспомнил. Тайна Крепкого, которую тот тщательно затирал резинкой в блокноте своей памяти, проступило как пятно крови под люминесцентной лампой. Теперь стало понятно, почему парень в бейсболке встречал его у лифта после пресс-конференции, почему продюсер пытался уберечь его от участия в телепроекте со старым составом «Времени нет». Истина разорвалась рядом, как шумовая граната. Крепкий не был святым, и его грех был одним из наиболее осуждаемых в мире творчества.

— Спасибо, что нашли для нас время, — Мостовой наконец-то понял, что из музыканта уже ничего не вытащить, вернулся к столу и стал выписывать ему пропуск.

— Предлагаю мужское соглашение, — вдруг сказал Эдем. — Я рассказываю вам все, что знаю о деле Фростова — к нюансам, которые объективно не мог отразить в бумагах, которые я передал журналистам. А вы не спрашиваете, зачем я так тщательно изучил это дело, и больше меня не трогаете.

— Если не найду доказательств вашей причастности к этому делу, — заметил Мостовой.

— По рукам, — только произнеся это, Эдем осознал: если бы Мостовой потерял на войне правую руку, а не левую, это предложение было бы крайне неуместным.

В знак доверия Мостовой заранее передал Эдему выписанный ему пробел.