Длинным и пропахшим хлоркой по коридору гуляло эхо шагов. Эдем в сопровождении трех охранников спешил на встречу с Раисой Ахат, главой одной из старейших фармацевтических компаний Украины. До сих пор Эдем знал об Ахате только то, что ее имя фигурировало в первой сотне украинского «Форбса» с момента появления журнала на внутреннем рынке.
После разговора с Гардой у Эдема появилась надежда: Ахат могла спасти ему жизнь.
Если информация главы администрации соответствовала действительности, то дела таковы: "Морфарм" был научно-исследовательской лабораторией, входившей в империю Ахат. Именно ее ученые изобрели лекарство от поражения Митча. "Фарм-Фьюче" привлекли для независимого тестирования с условием передачи прав на производство на пять лет. И второстепенная деталь, которая в этом контексте оказалась очень важной: этот термин отсчитывался с момента производства первой партии формулы.
Но фирма "Фарм-Фьюче" так ничего и не выработала.
Чем ближе они подходили к двери в конце коридора, тем слышнее становился плеск воды и резче — запах хлорки.
На противоположном конце пятидесятиметрового бассейна бушевал тайфун. Он стремительно несся в сторону Эдема, и вскоре оказался широкоплечим парнем в фиолетовой шапочке. Пловец нырял в воду так порывисто, как его предки, например, могли бросаться на амбразуру. Шапочка — взрыв, шапочка — взрыв, шапочка — взрыв. Он коснулся борта и, развернувшись, уже скользнул под воду, и через пару секунд снова ее вспенил. Тренер присел на корточки и, когда парень дошел до борта, приветливо похлопал его по руке.
Ахат увидела президента раньше, чем он ее. Она отложила телефон и уже не отрывала взгляда от приближающейся фигуры. Когда Эдем уже был в нескольких шагах, Ахат оперлась на спинки кресел следующего ряда — те жалобно заскрипели от необычного веса — и с усилием встала. Эдему пришлось подождать, пока она критически осмотрит себя, поправит юбку и только тогда, как настоящая хозяйка, протянет президенту руку с перстнем, увенчанным большим бриллиантом.
Охранники рассредоточились по разным концам бассейна, в котором, кроме пловца и тренера, никого больше не было, а Ахат, крякнув, снова принялась терзать спинки кресел, чтобы вернуться на начальную позицию.
— Мой младший, — кивнула она на эпицентр тайфуна. — Пятьдесят шесть секунд.
Тон, которым Ахат это произнесла, намекал, что, услышав о таких результатах, спортсмены с мировым именем плачут от бессилия. Убедившись, что президент подбросил брови от восторга, Ахат снова сосредоточила внимание на сыне.
Тренер кивнул подопечному, и вода снова вспенилась под ладонями пловца.
— Одно из открытий моей далекой юности — это осознание того, что жизнь — не эта водная дорожка. Оно не идет по прямой, как бы ты ни старался держаться пути. Оно является хаосом, даже если иногда кажется покоем, — сказала Ахат голосом таким глубоким, что он доходил слушателю до самого желудка и вибрировал там еще некоторое время.
— Разве? — позволил себе не согласиться Эдем. — Разве не мы проживаем изо дня в день, бросаясь грудью вперед, чтобы в следующее мгновение спрятаться под водой? Или это не мы так стремимся коснуться стенки бассейна, чтобы сразу же оттолкнуться от нее ногами и продолжить наши однообразные движения? А в самом конце пути нас ждет тренер с секундомером, чтобы сказать: время вышло.
— Потому я и люблю здесь бывать. Мир кажется таким же простым, как и ваши размышления. Прямой дорожкой, которую справишься всегда, если работаешь достаточно упорно. Но ведь вы президент, вы знаете, что прямые дорожки никогда не ведут к президентскому креслу.
— Весь секрет в том, чтобы не терять из виду край бассейна. И тогда всегда возвращаешься на прямой путь.
Зазвонил телефон Ахат, лежащий на соседнем сиденье. Его перелив казался кощунственным в этом храме с мозаичными стенами и стеклянной крышей. Ахат прочла имя на экране и, подумав, сбросила звонок.
Ее сомнение длилось две секунды, но этого размышления — отвечать на звонок или нет в присутствии первого лица государства — было достаточно, чтобы Эдем понял: Ахат считает президента отработанным материалом, который вряд ли будет ему полезен в будущем, а значит, с ним можно не церемониться.
И Эдем усомнился в себе. Он летел сюда, твердо зная, чего он хочет, но не спросил себя: а что может предложить взамен самый влиятельный человек в стране? Теперь ему стало ясно: не так уж много. Жаль, он не выпил и не выпустил Антоненко внутри себя на волю — тот точно что-нибудь придумал.
«Ну, покажи себя, включи президентскую харизму», — обратился Эдем к человеку, в чьем теле он оказался. Эдем постарался представить, что это не он, юрист-неудачник, сидящий сейчас на неудобной пластиковой скамейке в бассейне с уже вырванной кое-где мозаикой, что это сам глава государства пришел на деловую встречу, от результата которой так много зависит.
— Чем планируете заниматься потом? — спросила Ахат и сочувственно уточнила: — Если уж не будете управлять страной.
Эдем был не в том положении, чтобы реагировать на очевидную бестактность вопроса.
— Задумаюсь, когда придет время. А пока рассчитываю еще лет на пять.
Ахат кивнула — так взрослый поддакивает капризному малышу, зная, что не выполнит его капризы.
— А зачем?
Эдем удивился.
— Что — зачем?
— Зачем вам пять лет президентства? Общеизвестно, что во второй срок президент делает меньше, чем в первый, поэтому не стоит сюда приплетать интересы страны.
— Напротив, второй термин — шанс завершить задуманное.
Ахат обнаружила задирку на среднем пальце.
— Господин президент, вы же неспроста решили встретиться со мной. К тому же не пригласили на Банковую, а сами явились в этот бассейн советских времен. Очень вам, стало быть, припекло. Посторонние нас не услышат — мне приходится платить немалые деньги, чтобы дважды в неделю бассейн служил исключительно для наших нужд. Поэтому выбирайте сами: можете ли вы быть со мной искренним, или просьба, с которой вы пришли ко мне, не так уж важна. Не нужно рассказывать мне сказок о незавершенных реформах. Власть — это змея, пожирающая свой хвост. Она сама — и цель, и причина. В бизнесе все честнее. Цель одна — заработать, делец ее не скрывает, и никто от него другого и не ждет. А политик вынужден строить свою истинную страсть в красочную одежду, чтобы обмануть других.
Акустика в зале была хороша, но все остальные звуки заглушались ударами пловца. Ахат не врала — их разговора никто случайно не услышит, даже если они будут говорить во весь голос.
— Для одних власть является наркотиком потому, что позволяет потакать собственному желанию, для других — потому что позволяет управлять людьми, но есть и такие, для которых истинная красота власти заключается в изменениях, которых они могут достичь, — ответил Эдем. — Не стоит забывать о стремлении человека переделать мир по-своему, а чем больше власть, тем выше пирамиды.
Ахат растянула губы, чтобы выпустить короткий смешок, родившийся в недрах ее брюха.
— И что понадобилось от меня для вашей пирамиды? Тесаный камень?
— Лекарство от поражения Митча.
Лицо Ахат застыло, словно не понимая, какое выражение нужно приобрести. Сказанное оказалось для нее неожиданностью. Она демонстративно выключила телефон и принялась шкребть толстым ногтем пятно на штанах.
Эдем терпеливо ждал.
— Признаюсь, я подумала, что ваша кампания нуждается в финансовой поддержке, и вы потому пришли. А здесь он как. Спрашивать, понадобилось ли это лекарство лично вам, или кому-то из ваших близких, некорректно, да я и не хочу знать — это тот случай, когда знание ослабляет, а не придает силы. На какой стадии ваш болен?
— На последний.
— Странная штука, правда? Последняя стадия болезни, но достаточно одной инъекции с копией гена — и человека уже можно в космос отправлять.
— Да, странно! Почему вы сами не взялись за производство?
— Фармацевтика — это игра в лотерею: покупаешь билет каждый день, а выигрываешь раз в несколько лет. Только лекарство от смертельной болезни не оказалось выигрышным билетом, как это ни парадоксально. Цикл производства одной дозы занимает несколько месяцев, представляете ли его себестоимость? А больных — единицы. Даже если все они смогут за него заплатить, даже если поражение Митча включат в государственную программу поддержки (а мы с вами знаем, что на лоббирование этого вопроса уйдет несколько лет), мы все равно получим в итоге убытки. Поэтому мы с радостью отдали эту честь Фарм-Фьюче, было даже интересно, как они выпутаются. Но они не успели даже попробовать: их судебные процессы по другим вопросам сплелись в один ужасный клубок из кизилового лика, который, кажется, можно только разрубить.
Эдем от волнения встал.
— У вас сохранилась хотя бы одна доза?
Ахат изучала его, как изучают поведение вируса под микроскопом.
— Никакой. Мы можем сделать ограниченную партию. Но если человек на последней стадии, то просто не дождется.
Эдем спустился в бассейн. Волны у его ног меняли амплитуду колебаний в зависимости от того, как далеко был пловец, но ни разу они не выплеснулись за бортик. Узор на дне напоминал игру калейдоскопа.
— Ну все, сегодня достаточно, — донеслось до Эдема.
Раздался плеск.
Узор стал застывать, как цемент. Боковым зрением Эдем видел, что за ним наблюдают. Когда он поднял голову, тренер и его подопечный кивнули. Эдем кивнул в ответ.
— Пятьдесят шесть секунд, — констатировал Эдем, не тратя силы на притворный восторг, и снова уставился в воду, чтобы не дать повода для продолжения разговора.
Застонали кресла. Переваливаясь с ступени на ступеньку, к ним спустилась Ахат.
— Это что такое? Ты в каком свете выставляешь меня перед президентом? — атаковала она сына, который, не понимая того, сразу же стал навытяжку. — Нельзя работать на полсилы. Никогда!
Младший что-то пробормотал в оправдание, надеясь на поддержку тренера. Тот отреагировал каменным ликом, способным выдержать как суровую критику, так и мольбу о помощи.
— Иди! — приказала Ахат.
Сын воспользовался возможностью убежать. Эдем провел взглядом его статную фигуру.
— Вы сегодня хорошо себя показали, — сказала Ахат тренеру.
Для тренера такое изменение риторики не было неожиданностью. Он достойно принял похвалу, подобрал шлепанцы своего подопечного и последовал.
— Возобновите производство, — Эдем прислушался к эханию своих слов. — Я позабочусь о том, чтобы лекарства сегодня же внесли в программу государственной поддержки. Бюджет оплатит их закупку для больных с поражением Митча. Вы на этом заработаете.
— Еще утром мне пришлось бы раздать два кейса денег, чтобы включить что-то из своих продуктов в программу государственной поддержки, — но как меняются чиновники, когда проблема касается их самих, Ахат коротко и резко засмеялась, на этот раз не кстати. — Я бы предложила вам именно такой способ борьбы с коррупцией: назначать таких руководителей, для которых их дело вопрос жизни и смерти. Но боюсь, что президента, до конца каденции которого так мало осталось, эти советы уже не спасут. Шанс на место в истории вы упустили.
На ее губах играла улыбка охотницы на змей, которая играет с потерявшей жало коброй. Не каждый день приходится быть искренним с президентом, не боясь последствий.
— Вся моя жизнь — это один упущенный шанс, — Эдем зачерпнул воду в ладонь и следил, как она течет сквозь пальцы. — Да не отнимайте его у людей, которых еще можно спасти, у детей. Война приучила нас к негативному сальдо в ежедневном уводе жизней, а у вас есть шанс хотя бы один день закончить с положительным балансом.
— Если бы вы сохранили такие речи для толпы, у вас был бы шанс на второй срок, — Ахат вернулась к выходу. Но, учитывая скорость, с которой она несла себя, это еще не означало, что диалог завершен.
— Я не понимаю, — пробормотал Эдем. — Как можно отказаться от возможности дарить людям жизнь?
— Я же не учу вас владычествовать, — ответила Ахат, не оборачиваясь и не унимая шагу. — Хотя тоже не понимаю, как можно стать президентом и отказаться от подаренного стране шанса ради личной наживы.
Эдем последовал за ней.
— Я же вам сказала, что преимущество бизнеса — честность целей. Меня не интересуют судьбы чужих мне людей: я им ничего не должна, и в трудную для меня минуту никто из них руки не подаст. В наших отношениях с обществом все прозрачно. Мне важны деньги, но их у меня хоть храм из купюр строй. Можно было бы все покинуть, купить остров в Тихом океане, целые дни пить коктейли на пляже и взяться наконец за книги из своей библиотеки. Но есть что-то важнее денег — семья. Это из-за нее я здесь, а не на острове. Вот о ком я должен заботиться, вот кто позаботится обо мне. Да и первую аптеку я открыла потому, что не могла найти отцу редкое лекарство. Не десять тысяч чужих жизней мне нужны, а десять родных. Если бы каждый придерживался правила заботиться о своих близких, мы бы уже жили в другом мире.
— Наверное, в Средневековье, где сила, оправданная заботой о близких, одерживает верх над справедливостью и даже правом.
Ахат шла так медленно, что когда она остановилась, Эдем не сразу заметил.
— Кстати, о праве. Я знаю, чем вы можете меня заинтересовать.
— Да.
Ахат перекочевала во рту предложение, как карамельку. Что-то фальшивое было в ее замысле, и Эдем вдруг понял: она готовила этот вариант с самого начала, еще не зная просьбы президента. Теперь клиент созрел, и можно брать его тепленьким, не опасаясь, что он будет торговаться.
— Мой меньший на днях вскочил в беду. Ничего серьезного, но все же неприятно. Винят в коррупции, хотя, конечно, мальчик не виноват. Мы можем развалить дело в суде, но понимаете, доводить до суда не хотелось бы.
— Понимаю: пятно по фамилии.
— Легко смыть уксусом, но все же пятнышко. А это неприятно. Поэтому если Антикоррупционная прокуратура закроет дело против моего сына, а вы внесете лекарство от поражения Митча в программу господдержки, я даю вам слово бизнесмена, что начну производство. В том, что я не терплю лжи, вы уже убедились.
— Антикоррупционная прокуратура…
— Ага, Леонид Мостовой. Не тот человек, с которым можно договориться, однако, возможно, президенту это под силу. Но имейте в виду — если кто-нибудь узнает о нашем с вами соглашение, я разрываю его в одностороннем порядке. Никто не должен думать, что Ахат может пойти на уступки в бизнесе ради спасения своих близких.
— Я понимаю. Это означает, что они под ударом всегда.
Ахат протянула ладонь, готовая заключить сделку. Эдем попался, как котёнок на солнечном зайке.
— И чтобы вы понимали, что я честна с вами: рекомендую привлечь к процессу производства уважаемую общественную организацию или фонд, чтобы последующая после вас власть, которая захочет убрать лекарства из программы господдержки, столкнулась с таким общественным сопротивлением, о котором можно и зубы раскрошить.
Эдем принял соглашение.
Пожимая ему руку, Ахат не сдержала улыбки.
— Гоняя мир, оправдывающий силу, вы сами готовы следовать праву сильного, разве нет? Вот почему я не люблю политиков.