Я оказался во мраке и еще несколько секунд пытался понять: этот свет погас или я успел переместиться в другое, очень темное место? Вытянул руки и наткнулся на холодную кафельную стену. Из-под двери пробивалась полоска света. Когда глаза привыкли, я разглядел умывальник и унитаз.
В Саатче однозначно было чувство юмора — спустить меня с небес в туалет. Но, с другой стороны, туалет — лучшее место в доме, чтобы собраться с мыслями. Я присел на краешек унитаза. Сегодня я выиграл суд, атаковав идею планирования, но теперь мне нужно распланировать остаток дня.
Джин перехватил меня в лифте, когда я ехал на встречу с Артуром.
Артур. Только сейчас догадка, осенившая меня в доме бизнесмена Шевченко, наложилась рамкой на картину поведения Артура, которую я наблюдал из чужого тела. Замок сейфа щелкнул, зажужжали стальные засовы, открывая тяжелую дверь, а за ней лежал ответ на вопрос: зачем он выдавал себя за моего друга.
Я нащупал кран и подставил лицо под струю холодной воды.
Где-то там, в центре стадиона, лежит взрывное устройство, о котором нужно срочно сообщить полиции. Это первоочередная задача. А уже потом я подумаю о том, как заставить следователей сделать дактилоскопию президента, он, то есть я, оставил под сценой немало отпечатков.
Выяснять отношения с Артуром будем потом, решил я и открыл дверь туалета. И в тот же миг мой план вспыхнул, как соломенная избушка.
За рабочим столом, на котором выстроились две колонны больничных бюллетеней, с ручкой в руке сидел Артур. Теперь он уставился на гостя, внезапно вышедшего из его туалета. Милый Саатчи вернул меня туда, куда я шел до последнего его явления, — в кабинет Артура.
Оцепенение прошло, и я не придумал ничего лучше, чем шагнуть назад, закрыть дверь, постучаться и снова выйти из туалета в кабинет.
— И как давно ты там? — Артур отложил ручку и с улыбкой принялся грызть ноготь; так стоят в зоопарке перед клеткой с жирафом. — Полиция тебя уже замучилась искать, подозревая в похищении ребенка. Только не говори, что все это время ты прятался здесь. Ребенок тоже в туалете?
Все в этой сцене казалось ненастоящим. Как будто двое худших выпускников театрального училища решили поставить Шекспира. Еще никогда Артур не казался мне таким чужим.
Что ж, вероятно, пора сбросить маски.
— Ребенок уже давно в приюте, — я пересек комнату и остановился у фотографии в рамке. Я видел ее сотни раз, но никогда не думал, что же на ней изображено. Теперь я знал. — Вот в этом, — я постучал пальцем по стеклу.
Артур громко выдохнул. Я не знал, смотрит ли он на меня, но не мог заставить себя проверить это.
— Я же рассказывал тебе о том дне, когда впервые увидел родителей. Я поругался со всеми и пошел гулять по крылу, где был кабинет директора. Увидел перед кабинетом мужчину и женщину, а потом решился на самый смелый поступок в моей жизни — поздоровался с ними. К тому моменту они уже определились с выбором, но, увидев меня, передумали — я внешне был очень похож на их умершего сына.
— Наш мир создан из случайностей, а не закономерностей, да? — сказал Артур. — Мир не городок из кирпичиков Лего. Он — шарик в руках крупье.
— Никогда… — во рту пересохло, и мне пришлось взять паузу, — никогда я не думал: как же сложилась судьба того мальчика, который должен был пойти с этим мужчиной и этой женщиной, но остался в приюте, потому что его место занял я.
Кресло отъехало и ударилось о стену. Я наконец набрался смелости и посмотрел на Артура. Он стоял, расправив плечи, и смотрел не на меня, а на снимок. Я словно снял с него тяжелый рюкзак.
— Я тебе расскажу о его судьбе, — сказал он.
Не меняя направления взгляда, словно уцепившись крючком за фотографию, Артур шел прямо на меня, и я отступил в сторону.
Он постучал по стеклу и своими тонкими пальцами хирурга вытер из рамки пыль.
— Мальчику не сразу сказали, что дядюшка и тетушка, которые обещали вернуться за ним, уже не придут. Мальчик не поверил — не могли же они быть столь жестокими. Поэтому он не плакал, когда ему сказали, что дядюшка и тетушка усыновили другого. Поэтому он не реагировал, когда другие дети превратили его неудачу в повод для насмешек. Он верил. Но не так, как другие верят. Не головой, а сердцем. Он не ожидал, что однажды его позовет воспитательница и скажет: «Артур, за тобой пришли». Нет, он не рисовал в воображении таких картинок. Но каждый раз, когда другие дядюшки и тетушки разговаривали с детьми, выбирая кандидата на усыновление, он просто не старался им понравиться — потому что это казалось ему изменой. Затем приют расформировали, мальчика перевели в другой, на окраине Киева. Казалось бы, самое время избавиться от ожиданий и иллюзий. Так и вышло. Мальчик перестал хотеть в семью. Он решил, что папа и мама — это хуже всего, что может случиться с человеком. Друзья гораздо важнее — они и есть настоящая семья. И мальчик полюбил свою семью и место, где живет. Настолько, что когда кто-то из друзей вытаскивал счастливый билет усыновления, у мальчика не было злобы, он прощал такого друга. Наверное, потому этот мальчик хорошо учился и чего-то достиг в жизни.
Артур отошел к окну и поднял жалюзи. Теперь он говорил труднее, проглатывая окончание некоторых слов.
— Прошли годы. И вот однажды его пациентом стал другой мальчик со странным именем. Они оба жили одинокими волками, потому и подружились. Хотя мальчик и понимал, что его новый друг болен смертельной болезнью — а кому хочется вкладывать свое время, силы и чувства в того, кто скоро умрет? Но Всевышний, дьявол или судьба сплели их сущности так, что даже болезнь не помешала — он принял нового друга.
Но однажды все изменилось. Новый друг рассказал мальчику историю из своего детства. В то утро они были на рыбалке, и другу везло. Вытаскивая рыбу за рыбой, сверкая крючком в воздухе, друг не заметил, что его рассказ о своем детстве ошарашил мальчика. Совпало все: город, убежище, год и сама история. Мальчик успел подружиться с тем, кто навсегда лишил его нормальной семьи. Сложные чувства охватили его, но он не знал, как поступить. Порой ему хотелось выбросить из сердца все, что произошло, а нового друга из своей жизни. Иногда хотелось признаться и увидеть его реакцию. Иногда стремилось мести.
Но Всевышний, дьявол или судьба не собирались прекращать эту глупую игру. Кто-то из них подкинул мальчику новый вызов — лекарство от смертельного недуга, которым болел его обидчик и друг. Теперь мальчик не мог откладывать решение. Бездействие превращало его в мстителя или палача, а действие — в святого или дурака. Нет, мальчик не был палачом, но и ряса святого его не манила.
Но как мальчик разозлился, когда друг украл у него пистолет! И я даже не знаю, что разозлило меня сильнее: что ты не ценишь жизнь, которую выхватил у меня из-под носа и которую должен был прожить я, или что тебе безразлично, как твое самоубийство из моего оружия повлияет на мою нынешнюю жизнь.
Вспомнив об оружии, Артур вернулся в сейф и проверил, заперт ли он.
— Мне очень жаль, — сказал я. — Любые извинения здесь будут неискренними, но мне действительно досадно, что все произошло именно так и что тебе пришлось пережить такое. Судьба захотела свести нас вместе. Это было несправедливо по отношению к тебе: поставить тебя перед таким выбором, и это было несправедливо по отношению ко мне: я не заслужил такого друга.
Я взялся за дверную ручку.
— Я должен идти: мне нужно совершить профессиональный звонок. Но знай: я уже никогда не буду пытаться уйти из этого мира добровольно, проживу каждую минуту отпущенной мне жизни, и даже если последние дни будут наполнены невероятной болью, не попрошу эвтаназии.
Артур протянул ладонь вперед, пытаясь меня остановить.
— Ты пойдешь и не спросишь о лекарствах?
— Я знаю о лекарствах. Препарат найден, но его производственный цикл все равно займет несколько месяцев, и ускорить нельзя. И я знаю о том препарате, который ты проиграл в карты. Но его ввели Оресту — тому самому мальчику, с которым мы сбежали. Все получилось лучше.
Артур достал из полки колоду карт.
— Мне нужно было самому оставить препарат для мальчика, но карты… Вот что было самое отвратительное. Трехлетняя вера, что фортуна хотя бы одной игрой вернет мне старый долг.
Он открыл окно, впустив в комнату осеннюю прохладу, размахнулся и швырнул бревно в больничный двор. Одна карта проскользнула сквозь его руки и прилипла к штанине.
— Но откуда ты знаешь эту историю?
— Ты сам знаешь, откуда. Поверить в такое невозможно — я бы сам не поверил, но другого объяснения у меня нет.
Артур снял карту со штанов.
— Красный валет, — констатировал он и как будто немного развеселился. — Да, ты прав, я хирург. Мы не должны верить, что ты мог оказаться в теле музыканта или в теле мультимиллионера.
— Или в теле президента.
Артур покорно кивнул, будто весь запас его удивления на сегодняшний день уже был исчерпан.
— Или в теле президента, — повторил он. — В мозгу человека происходит много химических реакций, которые могут обмануть его самого относительно того, где он был и что делал. Но если хотя бы на миг предположить, что это правда, значит, лекарство было в твоих руках, но ты сам отдал его мальчику?
Я улыбнулся, вспомнив, как Орест летел на самокате. Моя улыбка и стала для Артура ответом.
— Ты не все знаешь о лекарствах, — сказал он задумчиво и медленно. — Подожди меня пару минут.
— Мне нужно сделать важный звонок.
— Позволь мне поступить наконец правильно, сукин ты сын! Сядь на диван и подожди меня.
Что я мог возразить?
Артур вышел, а я очутился у окна. Из этого кабинета открывалась не самая интересная панорама: дома от горизонта и до горизонта. В моей коллекции были виды на ущелья, утопающие в зелени, на оранжевые сады, на дымку над озером, на людную Пятую авеню, но я поймал себя на мысли, что этой картины многоэтажек мне не хватит. После таких откровений мы не сможем с Артуром остаться друзьями, и вряд ли я побываю в этой комнате. Если и придется — буду не более чем пациентом, а их не пускают в окна.
Я вернулся к фотографии убежища. Смахнул рукой толщу лет и увидел на ней мальчика. В детстве я много времени проводил у окна в ожидании своей судьбы — собственно с тех пор и коллекционировал пейзажи. Но этот мальчик невзлюбил сидеть у окна. Он уже не питал иллюзий, что однажды у него появятся родители, он не хотел видеть взрослых, которые заходили в ворота приюта не за ним, он не хотел потерять родителей в третий раз.
Артур вернулся раньше, чем обещал. Он ворвался в кабинет размахивая палкой.
— Это что?! — кричал он.
Мне была хорошо знакома эта палка — ведь вчера я провел с ней целый день, а к вечеру бросил в палате, перепутав с подарком Артура.
— Это президентская трость. Вчера вышла неразбериха, и президент случайно оставил его в моей палате, — говорить о самом себе в третьем лице было необычно. — Зато он прихватил мой — с розовым набалдашником. Звучит бессмысленно, конечно, но в тот момент все было очень естественно. Теперь его уже не вернуть.
— Почему не вернуть? — из побелевших пальцев Артура можно было предположить, что при необходимости он выбьет из меня всю правду этой же палкой.
— Президент оставил его с поличным. После моего звонка полиция заберет палку с ее отпечатками как вещественное доказательство. Не думаю, что смогу прожить столько, чтобы получить его обратно, — обеспокоенность Артура передалась и мне. — Да перестань дергаться, объясни, в чем дело.
Артур прислонился к стене. На этот раз палку понадобилась ему.
— Это была не розовая вода, — глухо сказал он, — это был образец лекарства, который я сохранил для тебя. Достаточно было подделать один документ. Изысканное решение больного ума — ты ходишь с лекарством в руке и не подозреваешь об этом.
Мне перехватило дух. Я вспомнил, как та палка застряла во тьме среди стальных конструкций, и я не успел вытащить ее оттуда.
— Там было лекарство? — я должен был повторить, чтобы осознать услышанное в полной мере.
Артур кивнул.
— Да ты просто болен! — выдохнул я. — Это нельзя оправдать ни одной детской травмой, даже ненавистью оправдать нельзя.
— Я бы не допустил твоей смерти. Но то, что ты неделю, месяц носил бы лекарство с собой, думая при этом об отпущенном тебе времени… Какое-то мгновение мне даже показалось, что это достаточная расплата за то, как пришлось страдать из-за тебя мне.
Мне было уже не до его рефлексий. До начала концерта не так уж много времени. Посошок точно еще там. Я представил президента, который, очнувшись сегодня утром под сценой на стадионе, стремился как можно скорее выбраться из лабиринта стальных конструкций и исчезнуть с места преступления. Однозначно, он даже не упомянул о палке.
Но нужно пойти туда и проверить. Если у меня появился шанс на долгую жизнь, я не могу рисковать тем, что палка осядет на складе с вещественными доказательствами, или вообще исчезнет, если президент и глава его администрации договорятся с министром внутренних дел.
Я оттолкнул Артура и поспешил к пожарной лестнице, по дороге включая приложение для вызова такси.
— Куда ты? — Артур не отставал. — За палкой? Я увезу.
Он попытался схватить меня за плечо. Я скинул его руку, открывая дверь на пожарную лестницу. Перепрыгивая через ступеньку, я слышал стук ботинок Артура над своей головой.
— Не вмешивайся! — крикнул я, когда он догнал меня на стоянке.
В ответ он схватил меня за шиворот и больно прижал к стальной трубе ограды.
— Послушай, Эдем, я отвезу тебя, куда нужно, и это станет шагом к обнулению. Мы отдадим друг другу долги, мы не будем испытывать никаких обид. Можем вообще забыть о существовании друг друга, если хочешь. Забирай свое лекарство, введи в кровь и живи дальше, словно этой истории никогда и не было. А я в дальнейшем не буду мучить себя мыслью, что допустил чью-то смерть. Я ведь врач — я спасаю жизнь, а не наоборот!
Артур отпустил меня и нажал кнопку сигнализации на брелочке. В углу стоянки пискнул его "форд".
— Машина подана, — сказал он.