Времени нет

5.5

Капитан взорвал нас на Троицкой площади.

— Заехать утром за вами? — спросил он, и надежда чаилась в блеске его глаз.

— Непременно, — ответил я.

На заднем сиденье зашуршала бумага — Орест достал свой блокнот.

— Вот, — он пожал Капитану протянутую на прощание руку, а затем уложил в нее лист.

Он поднес бумагу к окну и осмотрел со всех сторон.

— Стихи, — констатировал Капитан. — Твои?

— Я написал еще в июне. Но они о море, — Орест выскочил из машины, вытащив за собой рюкзак, и, прежде чем хлопнуть дверцей, добавил: — Вы же капитан.

— Друг, а оригинал у тебя остался? — крикнул ему вдогонку водитель.

Орест постучал по голове. Не так часто мальчишки пишут стихи о море, чтобы не запомнить их.

На Троицкой площади и в будни не было толп, что уж говорить о первой половине субботы. Помимо случайных прохожих оживляли это место только четверо подростков на скейтбордах. Один, в желтой бандане, ловко объезжал выставленные в ряд банки из-под пива — их не успели убрать после ночных пьяниц, другие, сгруппировавшись, оценивали его мастерство. Орест замедлил шаг, наблюдая за пируэтами. Подросток с триумфом завершил свой заезд, не задев ни одной банки, и, прыгнув на край скейта, схватил его на руки.

— Ничего себе! — пробормотал Орест под нос.

Он привлек внимание скейтбордиста, и тот кивнул. Орест кивнул в ответ и, смутившись, ускорил шаг.

Я вынул телефон — узнать время, и только теперь вспомнил, что он все еще отключен. Впрочем, разве я куда-то торопился?

— Чего вы еще не включаете его? — поинтересовался Орест. — Вам не интересно, что произошло в мире за двадцать лет, что вы были в коме?

— Суперинтеллект уже начал порабощать человечество? Урбанисты придумали эффективное средство от киевских пробок? Виталий Кличко вернулся в бокс? Нет? Ну тогда остальные новости подождут. Лучше скажи мне: умеешь кататься на скейте?

— Мне больше нравятся самокаты. Но ведь он был супер, правда? Если и кататься, то только так.

Что ж, Орест, мне тоже нравятся люди, хорошо делающие свою работу. Я сам старался так быть.

— Предлагаю немного скорректировать наши планы, — я остановил Ореста возле пункта проката спортивного инвентаря. — Я, кажется, сегодня переоценил свои силы, но самокат справлюсь.

— Самокат? Но ведь мы собирались бежать, — обнаружил упрямство паренек.

— Бег никуда от тебя не побежит, — я был доволен своим каламбуром.

Молодой менеджер обрадовался утренним клиентам — значит, не зря он выбрался из постели в это субботнее утро, — но наушники из ушей не вынул.

— Затяни рюкзак потуже! — крикнул он Оресту, подобрав нам все, что было нужно.

Мы вышли из пункта проката в шлемах, перчатках и защитных щитках. Солнце играло на хромовых ручках наших самокатов. Орест нацепил солнцезащитные очки, и если бы сейчас синицы, собравшись в стаю, взялись напевать главную тему из фильмов о Джеймсе Бонде, я бы не удивился.

— Вперед, в «Олимпийский»! — скомандовал я.

Орест рванул, не успел я и договорить — спецагенты не любят ждать.

У нас с самокатом сложные отношения. Так получилось, что сама судьба стеной стояла между нами. Трижды я мог стать на самокат, и каждый раз что-то этому мешало. Впервые это был ценник. Мы с мамой пришли в "Детский мир" покупать самокат. Я помню — оставался только один, бессмысленный ядовито-салатовый цвет, но это меня никак не огорчало. Я успел пощекотать резиновые насадки на его ручке, когда мама обнаружила скидку на отличный трехколесный велосипед, который мы могли себе позволить. Поэтому из магазина в тот день я вышел счастливым и с велосипедом, а насадки самоката достались другим. Второй раз я мог проехаться на нем во дворе. Самокат принадлежал гастролеру-пятикласснику — он бывал в нашем дворе только летом, — а платить за три круга я собирался наклейкой с желтым кабриолетом. Но пятиклассник презрительно осмотрел товар, наклеил мне его на лоб и уехал — как и положено гастролерам. Следующий и последний раз случился, когда уже почти прошла жизнь. Два дня спустя после того, как мне подтвердили поражение Митча, я намеревался покинуть юриспруденцию и стать курьером по доставке еды. Из офиса я уехал не домой, а направления в торговый центр — за электросамокатом, — какой курьер без своего транспорта? Спускаясь на эскалаторе, я увидел будущего коллегу: он сидел за столиком, скрестив руки, и с пустым взглядом ждал, когда в суше баре соберут его заказ. Пока эскалатор высадил меня на твердую поверхность, я успел изменить свое решение и вместо магазина двинулся на фудкорт — купить шесть устриц, бокал шампанского и поразмыслить, как собрать заново свою жизнь вместе.

Когда судьба трижды предостерегает тебя от самоката, в четвертый раз ты не спешишь спрыгнуть на его подножку, а некоторое время безропотно катишь его рядом с собой.

Так я и дошел до забора, ограждавшего территорию стадиона. За это время Орест успел совершить вокруг меня несколько кругов, демонстрируя виртуозную езду. Пожалуй, он легко приручил бы и скейтборд.

Широкоплечий охранник на входе строго посмотрел на нас из-под пятнистого фуражки и остановил вращающуюся дверь так резко, что Орест ударился о них самокатом. На руке охранника не было мизинца — пожалуй, однажды несчастный раз этот стальной пропеллер оказался сильнее и скосил ему пальца своим острым краем.

— Подготовка к концерту. Стадион закрыт, — гаркнул он.

— Не уверен, — я указал на двух девушек в обжатой форме, которые болтали по ту сторону забора.

— Зато я уверен, — отрезал охранник и сразу же переключился на девушек, но руки из двери не убрал.

Вероятно, судьба уже четвертый раз указывала мне, что поездка на самокате счастья не принесет. Что ж, может быть, оно и к лучшему, и мой организм еще не готов к такому стрессу. Я тронул Ореста за плечо.

Мальчик словно и не почувствовал моего прикосновения. Обхватив руками решетку забора, он смотрел между прутьев, словно перед ним была не постройка стадиона, а тарелка пришельцев, приземлившихся в центре Киева и решивших пустить здесь корни. Не знаю, почему стадион имел для него такое значение. Но часто ли мы можем понять детскую шкалу ценностей, в которой новенькие кроссовки могут означать меньше, чем, например, засушенный хвост ящерицы?

Я вынул из кармана кошелек, чем снова привлек внимание охранника, но вынул не деньги, а визитку. Охранник не решился взять ее в руки, но склонил голову, чтобы прочесть.

— Возьмите, ничего страшного в этом нет, — заверил я. — Я предлагаю не деньги, а что-то гораздо более ценное — стать вашим должником. Жизнь — непредсказуемая штука, никогда не знаешь, когда может понадобиться хороший юрист. Такой, что будет думать не о толщине вашего кошелька, а о том, как вытащить вас из беды. Страховка на кусочке картона — за то, что вы просто закашляетесь, когда мы решим толкнуть эту дверь. Добрая сделка.

Если ты адвокат, используй профессиональные навыки убеждения. Охранник прищурился, стараясь в полной мере осознать услышанное, и протянул руку к визитке. Спрятать ее в карман он не успел — позади появился белобородый старик в жилетке, от чьих глаз не скрылось движение охранника.

— Это что, взятка? — поинтересовался он довольно миролюбиво, но беспалого как током ударило.

— Это только визитка, — охранник так энергично протянул доказательство старику, что краешек карты задел назад кончик бороды. — Я сказал им, что сегодня вход на стадион ограничен.

Старик даже не взглянул на визитку, — вероятно, решил, что инцидент исчерпан. Охранник вернул мне кусок картона — мол, сделка не удалась. Что ж, поскольку отступать я не собирался, следующий шаг поговорить с начальником охраны.

Но это не пригодилось. Старик в жилетке вернулся и навис над Орестом.

— Друг, мы же виделись пару дней назад, я ничего не напутал? Прости, забыл твое имя.

Лицо Ореста засияло — это невозможно сыграть. Так выглядят блики светлых воспоминаний.

— Орест. А вы директор стадиона?

Белобородый протянул ему руку.

— Очаровательный вечер выдался, Орест. В моем возрасте ценишь такое втрое сильнее. Если ты ищешь Крепкого, он уже здесь, как только видел его у сцены.

А мальчишка, оказывается, имеет связи!

Беспалый охранник покорно и даже с некоторым облегчением пропустил нас через дверь и сразу же забыл о нашем существовании, сосредоточил внимание на девушках, которые и не думали заканчивать свой щебет.

Орест не ждал меня (иначе не избежал бы расспросов о круге его знакомств) и сразу помчался искать солиста «Времени нет» — если, конечно, речь шла не об однофамильце известного на всю страну Олеся Крепкого.

Я не смог вспомнить, сколько лет назад был на Олимпийском в последний раз.

Это произошло уже после капитальной реконструкции, готовившей стадион к Чемпионату Европы по футболу. Случайное решение, случайный матч. Я не смог даже вспомнить, какие команды играли: не определившись, за кого болеть, я просидел матч, болея просто за хороший футбол. Но тогда, поднимаясь на свой ряд, я не испытывал такого трепета, как сейчас, — я, собственно, проходил через внутренность стадиона на футбольном поле. Казалось, кто-то вот-вот ухватит меня за локоть и пригрозит пальцем — мол, дальше можно только избранным, а вас просим на выход.

Но за локоть никто меня не схватил. И вот стальные ворота — позади, под ногами — расчерчена на полосы красная беговая дорожка, над головой — сотни прозрачных куполов крыши, за плечами — прямоугольные пятна голубых, кремовых и янтарных кресел (в одном из них сегодня вечером будет сидеть Капитан), и — как на ладони — зеленое поле, рядом с которым соорудили сцену и одели ее в черное и желтое.

Ну что ж. Я крепко схватил руль, одну ногу закрепил на самокате, другой оттолкнулся.

Самокат уехал из-под меня, и я остался сидеть на дорожке из резиновой крошки и полиуретана.

Я отряхнул штаны и снова стал на самокат.

В этот раз мне удалось проехать несколько метров, но потом он снова улетел вперед сам. Правда, теперь мне, хоть и чуть-чуть, но удалось удержаться на ногах.

Не страшно. Я снова схватил руль.

— Это как игра на семиструнной гитаре — не так просто, как кажется, — Орест лихо затормозил рядом с мужчиной, который и на однострунной не смог бы.

— Это как нормы Конституции, — парировал я, но поняв, что мальчика этим не поразил, умолк. Наверное, у него еще не было уроков правоведения.

— Я покажу, как надо. Попытайтесь стать, как я. Нет! Ногу ставьте не на конец, а наоборот, поближе к рулю. Не отклоняйтесь назад!

У каждого человека свой кувшин терпения, но у учителей он должен быть очень объемным. Орест не уставал повторять, чтобы я не отклонялся назад, а я все пытался вытолкать самокат из-под себя.

Руки временами дрожали, как у запойного пьяницы, желающего устоять на ногах ухватившись за штурвал, — впрочем, мне это чувство было хорошо знакомо. Стремясь удержать равновесие, я чуть не сбил бегуна и раз пять чуть не свалился на самого Ореста.

Когда он решил, что я уже достаточно хорошо справляюсь с равновесием, мы перешли ко второму этапу — к поворотам. На стадионе они достаточно плавные, поэтому эту часть науки мы одолели гораздо быстрее.

Наконец Орест заключил, что пожилой ученик готов ездить самостоятельно, и стал на самокат рядом со мной. Возможно, я был бы неплохим курьером по доставке пищи, чтобы за мое обучение взялся Орест. Движение мы начали осторожно — так что бегун, уже знакомый с моими попытками приручить этот транспорт, поравнявшись с нами, поднял большой палец.

— Еще немного, и папа станет безопасным для других, — сказал он Оресту.

Парень кивнул, и на миг все это стало правдой. Ведь иногда все, что нужно для того, чтобы иллюзия стала правдой, — это вера одного человека.

Что происходит, когда ветер бьет в лицо, рассекает грудь и проводит гребнем по волосам? Он развевает страх, что ты просто не услышал зову Несостоявшегося. И вырвавшись из скорлупы, ты летишь как птенец, который впервые выпрыгнул из гнезда навстречу бескрайнему миру. Как пилот, которому перед пенсией в последний раз в жизни разрешили сесть за штурвал родного истребителя. Как акрофоб, который во сне сорвался с горы и только в полете понял, зачем нужна высота.

Оказывается, лететь, не думая о Несостоявшемся — это так просто.

Может, поэтому раньше судьба мешала мне встать на самокат? — Она знала, настолько важным станет тот ветер, что я почувствую здесь, рядом с мальчишкой, который в чьих-то глазах оказался моим сыном.

Стадион размером с Одесскую область сузился до размера морской раковины — и я мог, как маленький мальчик, водить пальцем по ее краям.

И, не в силах сдержать восторг, вырывавшийся из меня, я закричал.

В конце концов для этого крика в городах и существуют оазисы, которые называют стадионами.

Орест оказался не из тех детей, кого может смутить детство взрослого. Не сбавляя хода своего самоката и двигаясь заподлицо со мной, он влил свой крик в мой.

Двое сумасшедших, кричащих и летящих расчерченными дорожками.

Двое птенцов, выпрыгнувших из гнезда.

Такой крик — это иллюзия. Кажется, он всегда с тобой, но на самом деле ты вынимаешь его не чаще, чем покупаешь новую машину. Я сейчас не о крике ненависти, не о крике боли. Я о том, который, раздвигая ребра, позволяет увидеть душу. О настоящем крике. О крике свободы.

Его накопилось во мне достаточно, чтобы наполнить весь город.